Ворожей Горин – Фолиант Силы (СИ) - Ильичев Евгений

Катерина собрала вещи, выключила компьютер, погасила свет и вышла из своего кабинета — возвращаться сюда она сегодня уже не планировала. Проходя по вымершему коридору мимо кабинета, принадлежавшего некогда Ромке Звягинцеву, Вилкина уже привычным усилием воли подавила ощутимый укол боли в груди. Оперативник погиб, выполняя ее, Вилкиной, задание. Погиб, впутавшись туда, куда ей приказали не впутываться.

Тут следует отметить, что следователь в нашей стране — профессия специфическая. Де-юре подразумевается, что каждый следователь процессуально самостоятелен. Это означает, что любой следак сам решает, как ему работать с тем или иным делом. Но де-факто над любым следаком имеются начальники. У тех начальников есть свои начальники, и так далее по списку. Вилкина же решила пойти против шерсти и сломать систему. Не вышло — система легко ломается только в кино или в романах писателей, по которым это кино после и снимают. В реальной жизни существует слишком много условностей и вводных, заставляющих человека становиться простым винтиком в отлаженных годами и десятилетиями механизмах под названием Управление внутренних дел и Следственный комитет.

Да, строптивый характер Вилкиной заставил ее пойти против системы, и ей даже удавалось некоторое время плыть против течения. Но жизнь — не роман. В жизни любая попытка переломить то, что отлажено годами, может привести к фиаско. И полгода назад Вилкина была близка к такому фиаско. Отделалась она тогда, можно сказать, лишь легким испугом. В том замесе, в который она попала по собственной же глупости, ей переломали ребра (спасибо штатному бронежилету) да проделали нештатное отверстие в боку. Ромке Звягинцеву повезло меньше — он погиб. Его смерть Вилкина, разумеется, записала на свой воображаемый «счет» и вот уже несколько месяцев боролась с этой болью, как могла. Сначала на больничной койке боролась, приходя в себя после ранения, а после и дома. Для своих сослуживцев и подчиненных она проходила реабилитацию, но по факту находилась под прессом внутренней проверки.

Ребра после переломов срослись довольно быстро, да и дырка в боку порадовала отсутствием осложнений — на Вилкиной вообще все раны заживали как на собаке. В физическом плане реабилитировать Вилкиной было особо нечего. Страдало не тело — плохо было ее психике. Не каждый день своим руками роешь могилу хорошим парням, это во-первых. А во-вторых, далеко не каждый день люди открывают для себя мир, о котором раньше только в фэнтезийных романах читали.

Пока шла так называемая проверка СБ, Катерине пришлось еще и разбираться в сложностях и хитросплетениях отношений разных силовых ведомств. Кто в итоге кому подчиняется, она так и не поняла. В свете новых вводных, предоставленных полковником Смирновым (он же отец Евгений), Вилкина пришла к мысли, что в этом вопросе сам черт ногу сломит. Попыхтев над этой задачкой с недельку и не найдя очевидного ответа, Катерина решила забить на этот вопрос и заняться более приятным для любой девушки делом — самоедством. Пусть себе проверяют — Катерина же официально проходит реабилитацию, вот и нечего голову забивать всякой ерундой.

Разумеется, основным реабилитирующим фактором для Катерины на какое-то время стал алкоголь. А после того, как огненная вода перестала производить должный терапевтический эффект, Вилкина взяла себя в руки и нашла силы признаться самой себе: в смерти Романа Евгеньевича Звягинцева виновата она и только она. И ей теперь с этим жить.

Катерина приняла эту мысль и была готова к любому наказанию. Изменить она уже в любом случае ничего не могла — все уже случилось. По головке Катерину за самоуправство, разумеется, никто не погладил — заслуженное наказание в виде лишения очередного повышения в звании, строгого выговора с «занесением» и понижением в должности она уже понесла. И это было странным решением, поскольку само дело Горина попросту замяли. Теоретически Вилкину просто не за что было наказывать. Дело о маньяке, оставлявшем трупы в парках, закрыли в связи с гибелью главного подозреваемого. К слову, вешать все трупы на гражданина Евросоюза, убившего Звягинцева и посягавшего на жизни Вилкиной и отца Евгения, не стали. Видимо, побоялись международного резонанса. Козлом отпущения в этой истории сделали погибшего наркомана Кирилла Бражникова. Ну а что тут поделать — политика, чтоб ее. Удобно, когда главные подозреваемые мертвы. Можно выкрутить все так, как необходимо следствию. Катерине вон даже не пришлось дело закрывать — за нее все сделали коллеги, пока она лежала в госпитале. На ее резонные вопросы по этому поводу ей строго так ответили, что, мол, нет больше никакого дела о маньяке. Нет и не было никогда. Беседу с ней тогда проводил тот странный гэбэшник, который, как поняла Вилкина, курировал в стране дела мира Ночи и являлся непосредственным начальником отца Евгения.

— Забудьте вы, Екатерина Алексеевна, это дело, — уговаривал он Вилкину, сидя возле ее постели сразу же после того, как девушка пришла в себя. — Это высшая лига. Туда простым смертным путь заказан. Иначе нам придется работать с вами несколько иными методами. Нет никакого мира Ночи. Все, что вы могли узнать в ходе расследования дела о маньяке, простая манипуляция с сознанием. Мира Ночи не существует.

На нет, как говорится, и суда нет — убиваться конкретно по этому поводу Вилкина и не планировала. У нее был куда более изощренный план наказания самой себя. Она боялась себе признаться, но где-то в глубине души планировала закончить собственную карьеру и жизнь приблизительно так же, как сделал это стеснительный и сентиментальный Рома Звягинцев. Она попросту сгорит на работе, делая этот мир чище. И это ее последнее слово. Осталось лишь разобраться, какой именно мир ей хотелось сделать чище — этот, с маньяками, криминальной мокрухой и бытовыми убийствами, или тот, о котором она узнала совсем недавно, и забыть о котором уже вряд ли получится, как бы этого ни хотел генерал ФСБ.

— Вызывали, Виктор Геннадьевич? — в кабинет начальника Вилкина лишь голову просунула, надеясь на короткое замечание или легкий втык. Не тут-то было.

— А, это вы? — Сапогов коротко взглянул на торчащую в дверном проеме голову. — Да, вызывал. Заходите, садитесь.

Вилкина прошла и присела на «стульчик» — так в их отделе называлось до безобразия неудобное кресло, которое Сапогов поставил напротив себя специально для того, чтобы получающий от него втык подчиненный чувствовал себя максимально дискомфортно. От этого «стульчика», для чего-то привинченного к полу, было одинаково далеко как до всех стен, так и до выхода из кабинета. Человек сидел, словно прыщ на кончике начальственного носа, и не мог никуда деться от его испепеляющего взгляда. Теоретически восседавший на «стульчике» подчиненный должен был чувствовать себя одиноко и униженно — что-то вроде наказания «углом» в детстве, только для взрослых. Бывалые «залетчики» к Сапогу на «стульчик» приходили с каким-нибудь делом или с целым ворохом документов в руках — ими хотя бы прикрыться можно было и пальцы рук чем-то занять. Вилкина же сейчас скромно прикрылась своим дамским рюкзачком. Волноваться она не планировала. Все хреновое, что могло с ней произойти в плане карьеры, уже произошло. Ниже помощника следователя упасть уже не получится.

— Вот, ознакомьтесь, Екатерина Алексеевна, — Сапогов через стол протянул девушке какое-то дело. — Думаю, вы уже набрали форму и готовы к настоящей работе.

«Можно подумать, я до этого в тамагочи сутками играла», — фыркнула про себя Вилкина, но вслух ничего не произнесла, молча взяв из рук начальника плотную папочку. Для этого Катерине пришлось подняться и сделать шаг к столу начальника. Вернувшись на исходную позицию и пробежав дело глазами, Вилкина дала свою оценку:

— Ну, пока смахивает на внутренние корпоративные разборки. И это даже не наш район. Зачем вы мне показываете это дело? Я что, реабилитирована?

Сапогов на провокацию не поддался, ответив вопросом на вопрос:

— С фамилиями потерпевших ознакомились?

— Да, — кивнула Вилкина, — и не думаю, что знакома с этими персонажами.