Ещё одно странное явление, которое просто подарок для меня.
Прямо сейчас по дорожке катилась довольно вместительная тележка с каким-то оборудованием, накрытым плотной тканью.
— Хочу в туалет, — выдал я, сделав как можно более жалостливый вид, и принялся пританцовывать, держась за причинное место.
Ближайшее место, где можно было справить нужду, находилось в районе смотровых площадок, от которых мы пробирались сюда. Поэтому я поймал на себе два озадаченных взгляда.
— Сильно? Совсем не потерпишь? Боюсь, если мы сейчас отсюда уйдём, то придётся смотреть за происходящим из района, где находятся туалеты, — сказал папа, и мама его поддержала.
— Сильно. Терпеть больше не могу. Но и идти никуда не нужно. Смотрите, какие кусты густые, а я маленький. Быстро сделаю своё дело, никто и не заметит.
— Максим, разве можно… Штраф…
— Можно, мам. Когда очень приспичит, и не такое можно. А у меня уже практически всё. Краник скоро откроется, и тогда…
Техники с тележкой уже практически были в нужном месте. Ещё немного и моя затея может провалиться. Поэтому я больше не стал ничего говорить, освободился от маминой руки и юркнул в кусты.
— Прикройте меня, — сказал я как раз в тот момент, когда техники уже поравнялись с кустами.
Тележку они тащили за собой, поэтому, когда прошли мимо, я выскочил из своего укрытия, приподнял край тряпки и перевалился через борт, прижавшись к какому-то металлическому прибору.
Тележка в этот момент остановилась, и я затаил дыхание, моля всех богов, чтобы никто меня не заметил.
Мне необходимо попасть к трибунам. Необходимо быть как можно ближе к сцене и тому, что на ней будет происходить.
— Ты чего? — раздался слегка хрипловатый голос одного из техников.
— Тележка чего-то дёрнулась. И вроде тяжелее стала.
— А по мне, так ничего не изменилось. Должно быть, с твоей стороны за ветку зацепились, вот так и получилось. Да и защитный полог на спецдорожках точно никто не сможет преодолеть: его ставили маги из тайной канцелярии. Если бы кто и попытался сквозь него пройти, тут же дежурный наряд примчался. Пойдём уже, а то к началу не успеем. Знаешь, что с нами в этом случае сделают?
— Знаю, Саныч. Знаю. Странный сегодня день какой-то. То девчонка та на волке, теперь вот ещё и тележка чудит.
Пару секунд и моё путешествие продолжилось.
Выдохнул с облегчением и начал устраиваться максимально удобно. Кто знает, сколько мне здесь предстоит просидеть?
Где-то далеко послышался голос мамы, которая интересовалась, как у меня идут дела и долго ли ещё им ждать.
Прости, мам.
Прости, пап.
Можете потом даже выпороть, но я должен быть там.
Ткань оказалась очень плотной и почти не пропускала свет, но его оказалось вполне достаточно, чтобы я смог соорудить для себя вполне приличный шалаш, где можно двигаться, и этого гарантированно никто не увидит.
Правда, здесь было слишком душно, но это мелочи.
Потерплю.
Техники продолжали идти, и с каждым новым шагом гул голосов вокруг нарастал. Поэтому я удивился, когда исчезли вообще все голоса. Да и обычные звуки, что всегда слышны в любом парке: пение птиц, шелест листвы и так далее.
— Семнадцатая бригада установку завершила, — раздался уже знакомый мне голос техника.
— Что-то долго вы. Последними пришли. Двигайте быстрее на точку: сегодня не должно быть никаких накладок. Иначе нам всем пинка под зад дадут.
— Успели, и ладно, — ответил техник, и тележка вновь мирно покатилась вперёд.
— Пока ничего не открывайте. Оставьте тележку так, и валите оттуда.
— Ага, помним.
А это очень хорошо.
Никто меня не прогонит.
Вот только странно. Стоило нам заехать в эту тишину, как сразу же исчезли и все запахи.
Ну да ладно.
Сперва нужно оказаться на месте и посмотреться, куда меня вообще привезли.
Остановились мы через пару минут. Техники ещё немного ругались, что день сегодня выдался какой-то странный, что-то поправили на тележке, проверили, как она вообще стоит, и ушли, оставив меня в гордом одиночестве.
Дождался, пока пропал звук их шагов, затем ещё немного подождал, и приподнял край ткани, чтобы осмотреться.
Сперва увидел деревья. Только какие-то очень странные. Ветки росли таким образом, что их можно было смело принять за руки и ноги, а крону — за пышную шевелюру.
Росли очень плотно друг к дургу, полностью закрывая обзор с противоположной стороны.
И так каждое, что я видел.
Хорошо ещё, что лиц у них не было и глаз.
А так, чистые энты средней полосы.
Повернул голову в другую сторону, и увидел деревянный каркас трибуны.
Выходит, что я добился своей цели.
Только оказался с другой стороны, но это мелочи. Чисто технически всё очень легко исправить.
Осталось только придумать, каким образом шестилетке прошмыгнуть мимо гвардейцев. Там дядьки суровые и наблюдательные.
Разве что взобраться на трибуны отсюда?
Да, риск.
Да, могу сорваться и упасть.
Будет больно.
Обязательно.
Но это единственный вариант, что сейчас приходит в голову. И воплотить его в жизнь нужно будет, когда начнётся празднование.
Всеобщее внимание будет приковано к тому, что происходит на сцене, и я спокойно смогу затеряться среди зрителей на трибунах.
Не будут же они стоять пустыми?
Отличный план.
Осталось осуществить его, и для начала выбраться из тележки.
Ещё раз осмотрелся по сторонам, чтобы убедиться в отсутствии посторонних.
Кроме других подобных тележек у тыльной стороны трибун и недоэнтов, отделяющих меня от любопытных взглядов зевак, здесь больше ничего не было. Даже насекомые и те куда-то исчезли.
Но это не означает, что так будет продолжаться долго. В любой момент кто-то может сюда подойти. Те же гвардейцы заглянут. Поэтому нужно где-нибудь спрятаться, и подбрюшье трибуны для этого отлично подходит.
Спрыгнул с тележки и помчался к самой толстой балке, что держала верхний ряд кресел. Она была полметра толщиной, а за ней царила непроглядная темнота, в которой меня точно никто не увидит.
Только если специально не станет искать с фонариком.
До балки я добежал без проблем, а вот после того, как оказался под трибуной и услышал крайне странный звук, больше всего похожий на чавканье, резко затормозил и оступился.
Правая нога за что-то зацепилась, и я кубарем полетел в темноту, стараясь при этом не издавать ни единого звука.
— Ай! Больно! Кто здесь?
Голос принадлежал не мне. Это говорил тот, в кого я врезался в темноте.
Врезался, сбил с ног и завалился сверху.
Этот кто-то оказался очень костлявым, так что лежать на нём было настоящее мучение.
— А мне, думаешь, не больно? Вон, какой ты костлявый. Я себе точно кучу синяков об твои кости наставил, — выдал я, скатившись в мягкую траву.
— Ты кто? И чего здесь делаешь? — вновь спросил незнакомец.
— Максим. Скорее всего, тоже самое, что и ты — прячусь. А ты?
— Я Гришка. И правда, прячусь здесь. Сейчас погоди.
Понятия не имею, что сделал Гришка, но через пару мгновений темнота резко рассеялась, и я смог разглядеть темноволосого паренька моего возраста.
Одет он был в чёрный костюм, чёрную рубашку, чёрную бабочку и чёрные ботинки. Ещё и глаза у него были чёрными.
Не удивительно, что я в него врезался. Такого при всём желании в темноте не увидишь. Повернётся спиной — и всё. Считай, ни единого светлого пятна.
Совсем, как у наших братьев с африканского континента. Если ночью не улыбнутся, то никогда ты их не заметишь.
— Ты от кого прячешься? — спросил Гришка, отправляя в рот что-то из большого, шуршащего пакета.
— Ото всех. Не хочу, чтобы меня заметили и утащили отсюда. Хочу, когда всё начнётся, пробраться на трибуны и оттуда смотреть.
Мои слова явно не понравились Гришке. Он поморщился, но не забыл отправить в рот очередную порцию чего-то съестного.
— А я наоборот, сбежал с трибуны и теперь прячусь здесь от тех, кто хочет вернуть меня туда. Терпеть не могу, когда кругом столько людей. И ещё эта долбанутая Мира постоянно лезет. Надоела сил нет. Трещит без умолку, голова от неё болеть начинает.
