Саат. Город боли и мостов - Райнер Дарья

– Издеваетесь?

– Пытаемся понять.

– Оценить возможную опасность.

Братья беззлобно потешаются, но Сом-то видит, как сжимаются кулаки Малого.

Он вспоминает про ключ и послание плеснявки. Птичий труп лежит в кармане. К этому они ещё вернутся, но сперва – взглянут на никсу.

На берегу – узоры из водорослей, выплюнутых приливом. Обрывки рыболовных сетей и щепы от досок; треснувшие раковины, глядящие в небо перламутровым зевом. Всевозможный мусор и гниль.

И она. Никса.

Лежит на боку в позе спящей, подтянув колени к животу; плечо ходит вверх и вниз. Дышит.

Хвоста действительно нет, чешуи тоже. Волосы вполне человеческие: волны тёмных прядей, припорошенных песчаной пылью, закрывают лицо.

Ёршик, всю дорогу подгонявший братьев, замолкает, будто воды в рот набрал. Только пальцем показывает. Вот, мол, находка, а что с ней делать – решайте сами.

Карп и Горчак переглядываются. Оба замирают в нескольких шагах, и только Сом обходит лежащую к ним спиной фигурку. Садится на корточки рядом. Чуть подумав, снимает через голову рубаху, поводит лопатками под растянутой и посеревшей от времени майкой, укрывает никсу. Проснётся – перепугается. Заорёт на всю округу. Девчонки, они такие. Даже выброшенные на берег незнамо откуда.

Сом с усилием сглатывает. Отводит взгляд от изгиба бёдра и выступающих под смуглой кожей рёбер, от тонкой изящной ладони, прижатой к груди. Там, между ключицами, поблескивает что-то маленькое. Драгоценный камень? Нет, жемчужина необычайно алого цвета.

Он осторожно убирает прядь волос с веснушчатой щеки. Надо же, раньше ему только среди рыжих попадались «в крапинку», а у некоторых при всём пламени шевелюры веснушек не было вовсе.

Ресницы дрожат. От прикосновения никса сжимается в комок, словно стремясь защититься… или уберечь сокровище у себя на шее.

– Чего замер? – хмыкает Карп. – Буди уже.

Горчак усмехается:

– Не боитесь ведьмы? Она же полукровка та-мери. Глядите, какая тёмная!.. Нашлёт проклятье за то, что потревожили.

– Ну не-ет, – жалобным шёпотом тянет Ёршик. – Я на такое не согласен. Не хочу! Пускай лучше дочка какого-нибудь генерал-губернатора, чтобы награду дали.

– Дурень, – заключает Горчак. – Его дочки на Окраинных островах не валяются. Да и не больно похожа.

– Будто ты видел!

– Может, внебрачная?

– Надо же, какие слова вспомнил. Вот если бы…

Тонкий вскрик. Спорщики затихают. Все трое оборачиваются к Сому, который от неожиданности падает коленями на песок. Потянувшись к жемчужине, он получает удар по носу, а затем и в плечо.

Большие карие глаза распахиваются: девушка приходит в себя. Садится рывком и, отшатнувшись, прижимает к груди грубую ткань. Взгляд растерянный, но страха в нём нет. Она оглядывается через плечо и видит мальчишек. Изучает их лица, больше не делая попыток закричать. Ни одного вопроса не слетает с её губ, только молчаливое любопытство расходится волнами.

– Надень. – Сом первым возвращает самообладание и поднимается на ноги. Кивает на рубашку, которая щуплой тамерийке сойдёт за платье. Хотя бы перестанет смущать остальных. – Тебя как зовут? Я Сом. Это мои братья. Ты понимаешь имперский?

Она моргает. На миг чёрные брови взлетают, затем сходятся у переносицы, словно никса учится владеть собственным телом. Опускает взгляд и находит горловину. Просовывает руки в рукава. Мальчишки выдыхают разом: по крайней мере, она соображает. И больше не голая.

– Откуда ты? – Сом говорит мягко. Старается показать, что он не враг.

Кем бы ни была незнакомка – вряд ли демоном или водным духом, – она выглядит ровесницей Умбры. На год или два младше Сома.

– Из моря? – размыкаются покрытые солью губы. Голос не звонкий по-девичьи, а неожиданно взрослый. Может, охрипла, воды наглоталась…

– Это вопрос?

– Я не… знаю.

Горчак присвистывает.

– У неё память отшибло.

– Теперь точно не видать награды.

– Да какой там!..

Все трое переминаются поодаль. Сом прикидывает варианты.

– Та-ак, – протягивает он, почесав кончик носа, как делает всегда, строя очередной план перед уловом.

Под носом красуется тонкий порез: старая бритва затупилась, а за новой надо шагать в город, через карантинную заставу. Вернее, подземными тропами, в обход патрулей. Будучи лидером, Сом предпочитает не рисковать лишний раз.

– Вы трое, – он машет рукой, – ступайте-ка в Крепость. Приготовьте койку Умбры… – взгляд Сома на миг темнеет, – и чай. Про котёл не забудьте! – добавляет он, пытаясь вспомнить, какие травы остались в жестяных банках, хранящихся в буфете.

Порыв ветра заставляет вздрогнуть. Если погода портится, надо спешить: проверить схроны, подлатать выходы, но сначала…

– Вставай. – Он протягивает никсе руку.

Она одёргивает подол рубахи. Отталкивается ладонью от песка и поднимается на ноги, слегка покачнувшись. Сом шагает вперёд, чтобы поймать, если начнёт падать – вдруг у неё что сломано, тогда придётся на руках тащить, – но нет, тамерийка делает шаг. Потом ещё один, так неуклюже и одновременно грациозно, как тонконогий оленёнок. Встряхивает волосами, пытаясь избавиться от песка. Вскидывает голову, глядя на мальчишек.

– Ну, чего встали? Оглохли? – Сом подгоняет братьев, иначе не пошевелятся.

Судя по лицу Горчака, тот собирается отпустить едкую шутку. Понятно, какого толка. Сом красноречиво показывает кулак. Над Ёршиком пусть потешается – до тех пор, пока не переходит границу, – а над ним не посмеет. И так разбаловал младших, скоро на шею сядут.

– Сом, – произносит она, будто пробуя имя на вкус. Получается забавно, с шипящей долгой «с» и почти проглоченной «м» на конце.

Он кивает, провожая взглядом парней. Ёршик оглядывается через плечо: хочет остаться, но Сом не дурак. Братья могут думать что захотят; он объяснит им позже, если внезапная находка окажется девчонкой из плоти и крови и никем больше.

Тревога селится между рёбрами с того момента, как он впервые её касается. Такое бывает, когда инстинкты настойчиво кричат, предупреждая об опасности, заставляя в нужный момент «подсекать» во время улова на городских площадях, чтобы остаться незамеченным.

Сейчас чувство притуплено, но скользкий ком ворочается в животе. «Доверяй кишкам, камрад, – говорит в таких случаях Карп, – если сводит от голода – ешь, если от страха – делай ноги».

Что делать с никсой, Сом пока не знает.

– Так ты не помнишь ничего? Кто ты, как здесь оказалась?..

– Я помню… кое-что. – Она ступает осторожно, перекатываясь с пятки на носок, обходя выброшенные морем коряги и осколки раковин. – Была буря, и там… – незнакомка обрывает себя на полуслове, – я осталась одна.

Её имперский выговор звучит необычно. Тамерийка тянет гласные и съедает окончания. Помимо сомнений Сом улавливает горечь: она помнит и в то же время не желает помнить. Прячет внутри то, что стоило бы отпустить на волю. Знакомая манера.

Сом не впервые принимает в Братство новичков. Он знает, каково это. Девчонка придёт в себя, пообвыкнется и, кто знает, вдруг начнёт болтать без умолку, говоря о прежней жизни. А если захочет – уйдёт. Сом никого не держит насильно, но за никсу чувствует себя в ответе, несмотря на тревогу.

– Ты была на корабле? С кем-то из родных?

Далеко же её забросило!.. Ни пассажирские, ни грузовые суда не заходят в порт Клифа уже три недели, и никто не может ответить, сколько продлится карантин. Миножья хворь охватила бо́льшую часть кварталов; мосты, соединяющие Внутренний и Внешний круги, развели, чтобы зараза не распространилась дальше.

Шагая по левую руку от никсы, он бросает на неё быстрые оценивающие взгляды. На богачку новая знакомая не похожа. Во-первых, оттенок кожи. Горчак был прав: слишком смуглая. Не тёмная, как у кочевников, но всё же. Волосы падают густыми кудрями до лопаток. Вся тонкая, изящная, как статуэтка древней богини из китовой кости, но при этом на руках и ногах отчётливо видны мышцы. Хорошая бегунья. Или пловчиха – опытная охотница за жемчугом, – потому и выжила, не утонула в шторм.