Дубль два. Книга вторая (СИ) - Дмитриев Олег

Глава 15

В гостях у сказки

К лифту двигались, едва не срываясь на бег. Епископа гнал вперёд долг. Хранителя — долг и тревога за старого друга. Нас, остальных, гнали вперёд двое этих пожилых террористов. С богатым, несказанно богатым опытом. Поэтому даже их условно приличные шуточки на ходу — и те лишь придавали скорости.

Седобородый стриженный подгорный владетель удивил в лифте, приложив к самой нижней кнопке два пальца и отбив по ней какую-то, вроде бы, мелодию. Или шифровку в центр, непонятно было. И, судя по расширившимся глазам девчат — не мне одному. Почему-то показалось, что это была фанатская кричалка на мотив марша «Красная Армия всех сильней», где про тайгу и британские моря. Лифт будто проникся и вниз поехал, кажется, быстрее, чем наверх. Ну, или всё из-за проклятой физики, с которой мы со школы друг друга недолюбливали, не знаю. Но когда кабина замерла на одном месте, а потом вдруг сдвинулась явно в горизонтальной плоскости — мы все удивились ещё сильнее. Ошибки быть не могло — нас ощутимо качнуло влево. Через несколько секунд наша капсула снова замерла, будто раздумывая, и продолжила движение. На этот раз опять вниз. Щербинский литфзавод не переставал удивлять. Хотя, думаю, он и сам бы оторопел — тут явно попахивало серьёзными доработками после сборки. Видимо, северный терминатор Никола Болтун хорошо мог не только молчать.

За разъехавшимися дверями открылся предсказуемый коридор, но чуть шире, темнее и ниже тех, что были до него. Пол здесь не был ни полированным, ни шлифованным, о чём сразу предупредил Устюжанин, велев смотреть под ноги и ступать осторожнее. Мы снова шли за ним гуськом, как вчера. Опять готовые к тому, что каждый сантиметр темноты во все стороны, слева и справа, сверху и снизу, может убить. Неприятное чувство. Вчера, с непривычки, полегче как-то было.

Перед проёмом, затянутым не то брезентом, не то какой-то мешковиной, Степан остановился.

— Тут, ребятки, кроме меня, очень давно никого не бывало. На всякий случай предупреждаю: своеобразный он. Необычный. Странный, для меня даже. И — отдельно. Любого, кто зло причинить ему надумает, я убью. Тебя — попробую, — последние слова адресовались Сергию. Тот успокаивающе кивнул нам, прикрыв глаза, мол, это традиция такая, обычная процедура, не бойтесь. Не помогло. Помог Павлик, внеся в торжественный момент преддверия своё недовольное:

— А-а-аать!

— Ого! Не по годам реакция, однако. Твоя школа, Раж, чую? — вздрогнул Степан.

— Куда мне, сирому и убогому… Аспид, Макаренко эдакий, мальчонку учит помаленьку. Но, по чести признать, эту фразу безотносительно, так просто подарил, мимоходом. А вот Павлуша-умница уже сам её навострился к месту прикладывать. Ни разу ещё «в молоко» не попал, не гляди, что мал-то. Думаю, имел правнук сообщить, что утомишься ты, друже, пыль глотать, убивавши нас. Хлопотно это — с деда можно было писать портрет или ваять скульптуру на тему «Осознание собственного полнейшего превосходства».

— Я предупредил, как водится, гостюшки. Прошу, — опасения подгорного владыки можно было понять. Понаехала какая-то орава, а его Древо их к себе кличет. Хотя, думалось мне, в части убить, возникни нужда, нас всех тут — у него явно нашлись бы неожиданные и эффективные решения. После прорвы шлюзовых камер даже для того, чтоб просто выйти воздухом подышать, в другое как-то не верилось. А после сэра Чарльза Дарвина я влёгкую мог ожидать от него автоматических пулемётных турелей, силовых электрических полей и газовой атаки.

Шторы вблизи оказались похожими на плетение каких-то бело-серых тонких корней. И разошлись, стоило нам подойти, сами собой.

Это была пещера, похожая по размерам на зал Пушкинского музея, где отсвечивал срамом фальшивый Давид. И по высоте, и по размаху было похоже. Прочей ерунды, вроде лестниц, галерей, гробниц и конных статуй, не было. Просто огромная пещера. В середине которой высилось Древо.

Я… да чёрт с ним, со мной. Готов был спорить на всё, что у меня было, ну, кроме Энджи, разумеется, что никто и никогда в обозримых эпохах ничего подобного не видал. Разве что скандинавский одноглазый вредный старик в шляпе. Но и это не точно.

В центре пещеры был обруч ограды, выложенный из гладких округлых камней, лежавших друг на друге явно вопреки закону всемирного тяготения. Или какой там велел падать всему, что не устойчиво? Вот ему вопреки они и лежали. Высотой бортик был мне по грудь. Диаметром метров двадцать. Камушков, размером не больше стандартного силикатного кирпича, было много. Очень. Вокруг этой арены высились вертикально установленные или самостоятельно выросшие из-под земли камни, напоминавшие кромлех — выстроенные по кругу плиты или обломки скал. Я когда-то смотрел передачу, кажется, Нэшнл Географик про культовые постройки Европы и Великобритании, оттуда это слово и запомнил. А ещё — неожиданную для английских учёных и телеведущих растерянность. Потому что уверенно объяснить они не могли решительно ничего — ни кто, ни когда, ни зачем взгромоздил здоровенные каменюки посреди поля. Вроде как могли они быть древней обсерваторией, но могли и не быть. На культовое религиозное строение похоже, но какого культа и религии — непонятно. Показали, помню, вроде бы друида: коричневая ряса из мешковины, лысая голова и борода, заплетённая в три косы. С какими-то бусинками, камушками и веточками в ней. Он убеждённо и без тени сомнения рассказывал в камеру, что здесь возносили хвалу Лугу-Длиннорукому, которого жулики-римляне потом переименовали в Меркурия. Я друида тогда слушал невнимательно, потому что, судя по блеску его глаз, текст ему подсказывал непосредственно сам древний Бог. Или марсиане.

Древо, что росло будто из голого каменного пола пещеры, поражало. Высотой метров двадцать, не меньше, со стволом, который мы вряд ли обняли бы, даже взявшись за руки все вместе, величественное древнее существо поистине царило здесь. Самим фактом своего невозможного бытия заставляя замирать и настораживаться. И благоговеть.

Ствол, покрытый странной корой, напоминавшей наползавшую внахлёст чешую огромной рыбы или, скорее, дракона, окружали ветви, покрытые невиданными листьями. Хотя это и листвой-то назвать не получалось. Что-то одинаково похожее и не похожее на папоротники, пальмы и хвою — вроде как еловые лапы, только формой они напоминали перья огромной птицы. Каждая полоска-бородка которых была покрыта не то иголками-хвоинками, не то узкими листочками.

Перводрево не шевелилось. Ни звука, ни мысли от него не доносилось. Но в том, что оно внимательно изучало нас, сомнений не было. Приблизившись к краю ограды из невесть как висевших друг на друге округлых «кирпичей», мы замерли. Все, кроме Сергия. Он первым увидел на расстоянии пары шагов от чешуйчатого ствола знакомые серо-зелёные ветки и листву Осины. И шагнул вперёд, двигаясь так, как не мог обычный человек. Тем более не так давно едва державший двумя руками стакан с рассолом. Контуры фигуры его снова смазались, собравшись в привычные глазу очертания только возле ветвей маленького, крошечного по сравнению со здешним хозяином, гостя. Брянский лесник замер на коленях, разведя руки в стороны, будто готовясь обнять старого друга после долгой разлуки. Или оградить от беды. Как и когда успел Степан очутиться между ним и стволом Перводрева — я не увидел.

Оставшаяся, менее быстрая и более опасливая часть нашей делегации, то есть мы с девчатами и Павликом, замерли перед входом в каменный круг. Куда нас пока не приглашали. Да и охоты особой не было, откровенно говоря. Вблизи Древо выглядело страшнее. Не знаю, как объяснить, но что-то пуга́ло в нём. Непривычная форма листьев-игл, странный ствол, необычная крона — всё это никак не походило ни на одно из виденных раньше растений. Наверное, потому, что все похожие на него деревья миллионы лет назад стали кровью Земли и прочими ископаемыми разной степени полезности. А это — как-то выжило.

— Здоро́во, други! — прозвучал в голове знакомый голос, по которому я, оказывается, очень скучал.