Архитектор Душ II (СИ) - Вольт Александр

Я позволил себе легкую иронию в голосе на фоне произошедших событий.

— Я не передумала, — сказала она твердо, переведя на меня взгляд.

— Отлично. Тогда предлагаю закончить то, что мы начали, — я кивнул на вскрытое тело Вересаева. — Эта загадка так и осталась нерешенной.

Работа возобновилась, но атмосфера изменилась. Теперь это было не соревнование, а совместный поиск. Мы работали вдвоем с Ольгой, а девушки, оправившись от шока, снова взялись за протокол. Каждый орган, каждый срез, каждый мазок на предметное стекло — все исследовалось с удвоенной тщательностью. Но результат оставался прежним.

Ничего.

— Сердце в идеальном состоянии для его возраста, — констатировала Воронцова, закончив исследование. — Коронарные артерии чистые, никаких признаков инфаркта.

— Мозг тоже, — подтвердил я, откладывая инструменты после трепанации. — Ни кровоизлияний, ни опухолей.

Мы стояли над вскрытым телом, и оба понимали — мы в тупике. С точки зрения классической патологоанатомии Аркадий Вересаев был абсолютно здоров. Не было ни одной физиологической причины, которая могла бы объяснить его внезапную смерть.

— Синдром внезапной смерти, — наконец произнесла Воронцова, и в ее голосе звучало профессиональное разочарование. — Иногда так бывает. Организм просто… отключается.

В моем мире существовал только синдром внезапной детской смерти. Чтобы взрослый человек умирал просто так… такого я не встречал.

— Похоже на то, — сказал я, хотя головой понимал, что это невозможно. — Ладно, на сегодня, думаю, хватит. Ольга, девушки, можете подождать меня на улице. Я уберу тело в камеру.

Девушки явно поняли, что я хочу делать. А для Ольги… для нее этого пока что знать необязательно.

Когда за ними закрылась дверь, и я остался один в тишине прозекторской, подошел к столу. Что-то не давало мне покоя. Эта улыбка. Эта чертова умиротворенная улыбка.

Люди не умирают просто так, без причины, тем более с таким выражением на лице. Я перебирал в голове варианты. Какой-нибудь экзотический быстродействующий яд? Что-то вроде тетродотоксина, яда рыбы фугу, который в малых дозах вызывает эйфорию, а в больших — паралич дыхательной мускулатуры и смерть. Это объяснило бы и улыбку, и отсутствие следов.

Но я отмел эту мысль почти сразу. При отравлении нейротоксинами смерть наступает от асфиксии. Были бы хоть малейшие признаки — цианоз, мелкоточечные кровоизлияния в конъюнктиве, отек легких. Здесь же не было ничего. Тело было чистым, словно из него просто… ушла жизнь. Тихо, без борьбы.

Нет, дело было не в яде. И не в сердце. Дело было в чем-то другом. В чем-то, что не оставляло следов на физической плоти.

Я надел свежую пару перчаток и положил руку на холодный лоб Вересаева. Закрыв глаза, я снова активировал «взгляд».

Психея была едва различима. Тонкое, почти прозрачное облачко серого тумана, которое таяло на глазах. Но что-то в ней было не так. Она казалась… иссушенной. Не просто угасшей, а словно из нее вытянули всю влагу, всю жизненную эссенцию, оставив лишь хрупкую, выцветшую оболочку. И заметил я это только сейчас.

Найдя центральный узел, я протянул свою «руку» и коснулся ее.

Видение нахлынуло не рваными обрывками, как раньше, а цельной, плавной картиной. Я чувствовал, как с каждым разом мой контроль над этой способностью растет, как образы становятся четче, осмысленнее.

…Вечер. Тишина галереи, нарушаемая лишь тихим джазом из скрытых динамиков. Я стою у бара в своем кабинете, мои руки — его руки — наливают в тяжелый хрустальный бокал темно-рубиновое вино. На душе покой и легкая, приятная грусть. Только что закончился телефонный разговор. Женский голос, теплый, знакомый. Не любовница. Что-то другое. Глубокое, давнее.

Я беру бокал и иду в главный зал. Мои шаги бесшумны на толстом ковре. Я подхожу к ней. К картине.

Я сажусь в любимое кресло, делаю глоток. Вино терпкое, с нотами вишни. Идеально.Смотрю на полотно. Подарок. Подарок от бывшей жены на мой недавний день рождения в знак того, что она не держит зла. Она так сказала.

Картина… она невероятна. Яркое, залитое солнцем поле. В центре — две фигуры. Мужчина и женщина, фермеры. Они стоят рядом, чуть обнявшись, и смотрят не на зрителя, а вдаль, на уходящий за горизонт урожай. Его лицо — грубое, обветренное, но в глазах спокойствие и сила. Ее — уставшее, но светящееся теплой улыбкой. Это не была картина о труде. Это была картина о партнерстве, о прожитой вместе жизни, о чем-то нерушимом.

Я смотрю на них и чувствую, как на моих губах — его губах — появляется улыбка. Та самая, блаженная. Тепло разливается по груди. И в этот момент я ощущаю, как картина… притягивает. Не просто внимание. Она буквально засасывает взгляд, тянет сознание внутрь, в этот залитый солнцем мир. Чувство было невероятно приятным, убаюкивающим. Словно возвращение домой после долгой дороги.

И желание продолжать смотреть на картину — стремительно росло.

Это было не просто желание. Это была почти физическая невозможность отвести взгляд. Я ощущал, как картина растет, заполняя собой все поле зрения, как ее краски становятся ярче, живее.

Мне казалось, что я больше не стою в стороне, а медленно двигаюсь вперед, к этому залитому солнцем полю, словно невидимая сила тянет меня за собой. Воздух вокруг стал теплым, я почти чувствовал запах скошенной травы и нагретой земли. В ноздри бил аромат поля и растущей на нем пшеницы.

Еще мгновение, и я шагнул бы за раму, растворился бы в этом золотом свете навсегда.

Именно это ощущение чужой воли и вызвало во мне простое, но железное осознание — это было неправильно. Противоестественно. Это не было похоже на эстетическое наслаждение. Это было похоже на… поглощение.

Осознав, что теряю контроль, я с усилием, которое потребовало всей моей силы воли, рванул свое сознание назад, обрывая контакт с психеей Вересаева.

Мир прозекторской вернул свои контуры на места, придав им четкости. Я стоял, тяжело дыша, ухватившись за край стола. В голове был полный бардак. Что это, черт возьми, было? Что за странное гипнотическое ощущение? Почему мне казалось, что меня засасывает в картину?

Картина… перед глазами все еще стояло изображение этого пшеничного поля, супружеской пары, аромат трав…

Неужели такое возможно?

Я снова взглянул на Вересаева и на его «иссушенную», словно сухофрукт, психею. Картина забрала его жизнь? Я почти не верил в это, но в мире магии… не исключаю, что такое вероятно.

Понятно, что я не буду бегать и искать, кто украл полотно, этим должна заниматься полиция. Но если есть хоть малейшая вероятность, что картина как-то убивает — ее надо найти.

Не раздумывая, я выхватил телефон и набрал номер справочной службы полиции.

— Девушка, здравствуйте. Коронер Громов. Мне срочно нужен номер урядника Ермолова, который ведет дело в галерее «Арт-Империалъ».

Через минуту я уже набирал его номер.

— Ермолов, слушаю.

— Урядник, это Громов. Как продвигается дело?

— А, господин коронер… — в его голосе слышалась усталость. — Да никак. Тишина. Всю галерею обыскали с лупой. Ни отпечатков, ни следов взлома. Чисто.

— Камеры?

— Дали запрос на то чтоб их изъять и отсмотреть, — прокомментировал он мой вопрос.

— А что с картиной? Нашли?

— Тоже нет. Как в воду канула. Надеемся, что увидим на записях.

Я помолчал, подбирая слова.

— Урядник, у меня к вам просьба. Можете узнать, кому принадлежала эта картина? Кто ее подарил Вересаеву?

— Вы думаете, это как-то связано? — в его голосе послышалось удивление.

— Черт его знает, — честно ответил я. — Но в этом деле любая зацепка может оказаться ключевой. Думаю, эта информация лишней не будет.

На том конце провода помолчали.

— Хорошо, — наконец сказал Ермолов. — Спасибо за мысль, коронер. Логично. Мы пробьем по его контактам, опросим близких. А что с телом?

— Предварительно ничего. Никаких проблем. Здоровый для своих лет мужчина. Синдром внезапной смерти.