Архитектор Душ II (СИ) - Вольт Александр

* * *

Мы ехали от галереи в молчании, которое было тяжелее любых слов. Ночной город за окном «Имперора» плыл размытыми огнями, но я видел не их, а застывшую в памяти картину: умиротворенное лицо Вересаева, его странную улыбку и пустую раму на стене.

Нарушила тишину Алиса.

— Я такого в жизни не видела! Сидит, улыбается… будто ему хороший сон приснился! Как это вообще возможно? Это жутко! — выпалила она в свойственной ей манере.

— И эта пустая рама… — подхватила Лидия. Ее тон был более сдержанным, но в нем слышалось то же недоумение. — Не похоже на простое ограбление. Слишком демонстративно. Виктор, я видела, ты на мгновение застыл, когда осматривал его. Что ты отметил?

Она заметила и это. Умница, палец в рот не клади. Я бросил на нее быстрый взгляд в зеркало заднего вида.

— Я не прикасался к нему, — сказал я, сворачивая на нашу улицу. — Просто посмотрел, чтобы оценить состояние психеи. Она была целой, но очень тусклой. Это говорит о том, что смерть наступила давно, часов восемь-десять назад. Никаких следов насилия, никаких энергетических узлов. Словно человек просто… уснул.

— Подожди, — Алиса подалась вперед, просовывая голову между передними сиденьями. — То есть ты можешь просто посмотреть и определить, как давно умер человек?

— В общих чертах. Чем тусклее и слабее психея, тем больше времени прошло. Это как сравнивать остывающее тело с живым, только на другом уровне. Давайте доберемся домой, и я расскажу подробнее. Сейчас не место для лекций по метафизической патологоанатомии.

Дома, у камина, под треск поленьев и с бокалами того самого «Бел-Шамгарота» разговор продолжился. Я, выполняя обещание, в общих чертах объяснил им основы «видения»: про жизненную энергию, которая угасает со временем. Я намеренно использовал медицинские аналогии — «энергетический метаболизм», «энтропия души», чтобы это звучало как наука, а не как колдовство. Они слушали, затаив дыхание, и я видел в их глазах смесь страха и завораживающего интереса.

В этот момент мой телефон, лежавший на столике, тихо вибрировал. Сообщение от Лизы.

Я открыл чат.

«Привет. Как ты?»

«Привет. Умаялся за день. Опять под шесть вечера странное дело подкинули. Хочешь взглянуть?»

Ответное сообщение от Лизы пришло почти мгновенно после того, как я убрал телефон в карман. Видимо, ждала.

«Спрашиваешь еще! Кидай ссылку на материалы, сейчас гляну. Оно очень странное?»

«Ничего страннее за последнее время я еще не видел», — напечатал я и, открыв рабочую папку на телефоне, отправил ей защищенную ссылку на материалы дела: фотографии с места происшествия, предварительный протокол осмотра, который вела Лидия.

Я отложил телефон и подлил себе еще немного вина. Прошло минут десять, может, пятнадцать. Телефон снова завибрировал.

«Господи, Громов… Это что, шутка? Он реально так и сидел? С этой… улыбкой?» — в ее сообщении читалось профессиональное изумление, смешанное с легким ознобом.

«Ага. Прямо так».

«Жесть. Что думаешь?»

Я посмотрел на огонь в камине, собираясь с мыслями.

«Да без понятия. Никаких внешних признаков насильственной смерти. Никаких видимых причин для естественной. Словно человека просто… выключили. Завтра вскрытие, буду выяснять».

Я выдержал паузу, а затем перевел тему.

«Ты сама-то как? Что врачи говорят?»

«Уже лучше. Давление выровняли. Сказали, еще пару дней подержат под наблюдением, пока все аллергены из крови не выйдут. К концу недели обещают выписать».

«Это хорошо. Отдыхай».

Следом пришло сообщение с заблюренной фотографией. Я открыл его. Лиза на больничной койке. Без макияжа, волосы растрепаны, на лице усталость, но она смотрела в камеру с легкой, вызывающей усмешкой. На ней была простая больничная рубашка, но верхняя пуговица была расстегнута, и в вырезе виднелась тонкая линия ключиц.

Я усмехнулся. А говорят еще что у мужчин только одно на уме.

«Вот, лечусь. Жду своего героя».

Героя… Если бы она только знала, чего мне стоило это «геройство». Но пусть лучше так. Я быстро сделал селфи: усталое лицо, легкая щетина, полумрак комнаты, отблеск огня от камина в глазах.

«Твой герой тоже устал. Жду, когда тебя выпишут».

«Спасибо, что спас меня. Правда».

«Я был обязан это сделать».

«Спокойной ночи, Виктор».

«И тебе, Лиза. Отдыхай».

Я убрал телефон. Девушки уже клевали носом, убаюканные теплом камина и вином. Вечер, несмотря на странное дело, закончился на удивление спокойно.

Быстро позавтракав и приготовившись, мы выехали сразу на работу. Прозекторская была вымыта до блеска. Я и девушки ждали прибытия кандидатов, и напряжение в воздухе можно было резать ножом.

Ровно в десять дверь открылась. Вошли двое.

Первым был Артемий Заславский. Мужчина за пятьдесят, высокий, с идеально уложенными седыми волосами и аккуратной бородкой. Одет в дорогой, сшитый на заказ медицинский костюм. Двигался он неторопливо, с чувством собственного достоинства, а в его взгляде поверх очков в тонкой оправе читался легкий столичный снобизм.

Следом за ним вошла Ольга Воронцова. Женщина лет тридцати, энергичная, собранная, с короткой стрижкой и живыми, умными глазами. В каждом ее движении чувствовалась амбициозность человека, который всего добился сам и не собирается уступать.

— Господин, дама, — сказал я, поднимаясь им навстречу. — Виктор Громов. Это Лидия и Алиса, мои ассистенты, они будут вести протокол.

Заславский едва заметно кивнул, его взгляд скользнул по мне, затем по девушкам и остановился на Воронцовой с выражением легкого превосходства. Она ответила ему прямым, вызывающим взглядом. Соперничество началось еще до того, как они подошли к столу.

Тело Вересаева уже лежало под простыней.

— Итак, — начал я, когда они надели халаты и перчатки. — Как вы видите, случай нетривиальный. Внешний осмотр не дает ничего. Поэтому я предлагаю следующее. Это не просто вскрытие. Это экзамен. Вы работаете вместе, но выводы каждый делает свои. Тот, кто первым найдет истинную, неоспоримую причину смерти и сможет ее доказать, получает место в моей службе.

Заславский снисходительно улыбнулся, словно это была детская игра. Воронцова решительно кивнула, принимая вызов.

Они начали работать. Заславский действовал как мэтр — медленно, академично, комментируя каждое свое действие.

— Хм, любопытно. Поза не характерна для естественной смерти. Трупное окоченение полное, равномерное. Пятна соответствуют позе. Интересно, интересно…

Воронцова была его полной противоположностью. Быстрая, точная, она проверяла все версии одновременно.

— Странгуляционной борозды нет. Следов инъекций на первый взгляд тоже. Губы цианотичны, но это может быть и при сердечной недостаточности. А вот улыбка… это сбивает с толку.

Они вскрыли грудную клетку, брюшную полость. Ничего. Все органы были в идеальном порядке для его возраста. Ни ядов, ни тромбов, ни внутренних кровотечений. Загадка только углублялась. Напряжение росло. Я видел, как на лбу Заславского выступила испарина, как Воронцова все сильнее хмурится.

— Остается только голова, — наконец сказала Воронцова. — Трепанация.

— Единственный оставшийся вариант, — согласился Заславский, с явной неохотой признавая ее правоту.

В тот момент, когда Воронцова потянулась за трепанационной пилой, сверху, с лестницы, ведущей в морг, донесся грохот. Не просто шаги, а тяжелый, методичный топот нескольких пар ботинок.

Дверь в прозекторскую распахнулась настежь. К моему удивлению резко, но при этом деликатно, чтобы не повредить имущества.

В проем ворвались фигуры. Не полиция. Не Инквизиция. Люди в черной тактической форме без опознавательных знаков, в касках с опущенными забралами. В руках автоматическое оружие, направленное на всех присутствующих. Их движения были отточены и профессиональны. Они мгновенно заняли ключевые точки в помещении.

Я инстинктивно выставил руку, заслоняя собой Алису и Лидию, которые вжались в стену. Заславский замер с поднятым скальпелем, Воронцова застыла с пилой в руке.