Рюрикович 2 (СИ) - Калинин Алексей

В больничном коридоре никого не было. Светили мягким светом ночные лампы, где-то слышалось шуршание швабры. Но это где-то было так далеко…

— Что? — захлопала глазами княгиня. — Я не вполне вас понимаю… Что-то вы мудрёными словами говорите, Ваше Величество…

— Мудрёные слова? — поднял брови царевич. — Возможно, вам будет так понятнее…

Жёсткая рука схватила женщину за горло. Пухлое тело прижалось к стене, а над лицом Марии Никифоровны нависло суровое лицо Владимира Васильевича:

— Слушай, старая бородавчатая жаба, слушай и не перебивай. Я сейчас одним движением сломаю тебе шею, а все вокруг скажут, что это был сердечный приступ. Или же ты показываешь мне ту информацию, которую показала царю. Я в любом случае получу эту информацию, но если в первом варианте ты будешь жива, то вот второй вариант, боюсь, тебя не очень устроит. Так что?

С этими словами он встряхнул пухлое тело и сильнее сжал пальцы. Мария Никифоровна захрипела, засучила ногами, а потом полезла в карман медицинского халата. Вскоре на свет показался телефон.

Нужное сообщение выплыло на экран. Владимир Васильевич быстро пробежал его глазами, а потом поморщился:

— Ну что же, нечто подобное я и предполагал… Значит, дальше будет легче.

Жесткая рука отпустила женщину. Мария Никифоровна тут же закашлялась, потирая шею. Она чувствовала, что стальные пальцы оставили синяки на коже. Владимир Васильевич взглянул в сторону палаты царя:

— Пожалуй, сегодня я не буду тревожить батюшку. Пусть он немного поспит и наберется сил. Ему они ой как нужны… Всего доброго, княгиня Оболенская, надеюсь, что содержимое нашего разговора не коснётся чужих ушей. Помните о тех днях, которые могут резко оборваться.

После этого он развернулся и пошел прочь по коридору. Его выпрямленная спина и жесткий шаг почему-то напугали Марию Никифоровну ещё больше, чем недавняя угроза удушения. Причём напугали так, что она не смогла донести содержимое мочевого пузыря до туалета. По полу начала растекаться желтоватая лужица.

Царская усадьба. Измайлово

Елена Васильевна Глинская держала в руках бокал с виноградным соком. Она посматривала на двух мужчин, которые неторопливо передвигали круглые шашки тавлеи. Уже третий раз подряд митрополит Даниил выигрывал у Ивана Фёдоровича Овчины.

Высокие потолки, украшенные старинными фресками, создавали ощущение, что царица находилась в другом времени. Окна, обрамлённые тяжёлыми шторами, не пропускали внутрь даже немного света, создавая атмосферу таинственности.

Мебель в комнате тоже под стать замку: массивный деревянный стол, покрытый бархатной скатертью, и несколько кресел с высокими спинками. На стенах висели картины, изображающие сцены из жизни замка в разные времена года.

Но самое удивительное в этой комнате — это камин. Он занимает почти половину стены и был выполнен из камня, который кажется вечным. Когда огонь горел в камине, комната наполнялся теплом и уютом, а звук потрескивающих дров добавляло ощущения нереальности происходящего.

Князь сурово хмурился, пытался справиться с мудрым противником, но все его атаки разбивались о холодную оборону, а после как-то так получалось, что войска Ивана Фёдоровича оказывались разбиты наголову.

Так получилось и на этот раз. Как не морщил свой лоб князь, но у него ничего путного не выходило. Наконец, он хмуро буркнул:

— Третья партия подряд… Ваше Высокопреосвященство, а не жухло ли вы? Уж больно всё складно у вас выходит!

— Если оправдывать свои промахи и свою недостаточную удачу происками других, то никогда не стать великим, — усмехнулся митрополит. — А я перед вами чист, князь. Всё же перед вашими глазами происходит. Где уж мне тут сжульничать получится?

Князь взглянул на царицу, которая в ответ только улыбнулась:

— Всё правда, Иван Фёдорович. Только умение и мудрость приводят митрополита к победе…

Получилось так высокопарно, что князь невольно почувствовал фальшь. А уж такой прожжённый царедворец как митрополит должен подобное почувствовать гораздо сильнее. Даниил вежливо улыбнулся в ответ на эти слова:

— Благодарю вас, Ваше Величество, на добром слове. Очень приятно слышать такую оценку из уст царицы.

— Ну что вы, Ваше Высокопреосвященство, это не доброе слово, а констатация факта. Вы и в самом деле мудрый человек, и я рада, что в данный момент вы находитесь с нами в одной комнате, — проговорила царица.

Под этими словами скрывалось много смыслов. Распутывать их можно было до бесконечности, но самая главная мысль в них сквозила очевидной нитью — митрополит вступил в сговор с царицей и князем Овчиной. И вовсе не одну комнату царица имела ввиду.

— Ну что могу сказать? Я тоже счастлив здесь быть. Конечно, тут не хватает царевича Фёдора Васильевича, но… — развёл руками митрополит.

— Зачем он нам сейчас, Ваше Высокопреосвященство? — хмыкнул князь Овчина Телепнёв-Оболенский. — Он больше в духовные сферы заглядывает, чем в мирские…

— Но его тоже нельзя сбрасывать со счетов, — покачал головой митрополит. — Если наш царь-батюшка умрет, да пусть продлятся его дни ещё долго, а с Владимиром Васильевичем что-нибудь случится, не приведи Господь конечно, то ближайшим претендентом на престол станет как раз Фёдор Васильевич.

Елена Васильевна улыбнулась. Она видела, к чему ведётся разговор. Если в самом деле на престоле окажется средний сын, то митрополит будет иметь на него влияние гораздо большее, чем царица и её сподручный.

— Фёдоро Васильевич вряд ли устремится занимать престол, — покачала головой царица. — Он и в самом деле больше тяготеет к церковному делу, чем к управлению государством. Если произойдёт так, как вы описали, то скорее всего престол будет мой, Ваше Высокопреосвященство. Даже Иван Васильевич не сможет на него претендовать, так как ещё юн для вступления в управление государством. Я буду регентшей при царевиче Иване… А когда он войдет в возраст, то много воды утечёт и много дел можно будет сделать…

— Согласен с вами, Ваше Величество, — склонил голову митрополит. — Действительно, воды утечёт много. Но вот не раскрасится ли она кровью? И не утопит ли она нас ненароком?

— Что вы хотите сказать? — нахмурился князь Овчина.

— Только то, что сейчас на границах царства очень большое количество войск, которые собрались там не по грибы, не по ягоды. Не получится ли так, что на престол никто не сядет, поскольку самого престола может к тому времени не остаться?

— Я не думаю, что ханам нужно полное разорение царства. С кого они тогда будут требовать дань? Кого детям своим на грабежи и налёты оставят? — улыбнулась царица.

— Но поговаривают, что в Омутах начали появляться татарские шаманы. А это очень плохой признак, — покачал головой митрополит. — Ведь Бездне не нужна ни дань, ни грабежи с налётами. Бездна охотится совсем за другим…

— Ну и что? Ну договорились ханы с Бездной! — хмыкнул князь. — Так им же хуже будет! Как только дадим татарам укорот, так Бездне и деваться некуда будет, кроме как своих союзников пожирать. Что-то мне кажется, что они даже к нам прибегут, сдаваться будут и проситься под крыло — лишь бы остаться тем горсткам, которых Бездна не сожрёт.

— На всё воля Божия, — проговорил митрополит. — Да только слышал я, что кто-то в Москве тоже вступил в сговор с Бездной. А вот это уже вызывает опасения.

— От кого же вы слышали это, Ваше Высокопреосвященство? — спросила царица.

— Люди добрые много чем в церкви делятся, когда просят Всевышнего их грехи отпустить.

— А как же таинство исповеди?

— Так оно таинством и остается, — склонил голову митрополит. — Вот только рядом служки могут вертеться, а у них очень хороший слух. Сами же батюшки ни словом, ни полсловом…

— А что до Ивана Васильевича? С ним-то что будем делать? Всё равно рано или поздно он закончит Царское училище и тогда придёт забирать своё, — проговорил князь.

— До той поры что-нибудь придумаем, — загадочно улыбнулся митрополит.