Записки нечаянного богача 4 (СИ) - Дмитриев Олег

Солнце, по-зимнему неспешное и нежаркое, чуть коснулось пяти вершин елей. Тишина вокруг царила полнейшая, звенящая. До деревни, не то крепко спавшей, не то пустой, не то мёртвой, было пару километров всего, собак или, тем более, петухов мы бы точно услышали. Но тишь стояла замогильная.

На ветках, что притащил от ближнего кустарника поминутно озиравшийся Головин, жарились хлеб и сосиски. В кружках у нас курился густым седым па́ром крепкий чай. Начинался лёгкий снежок. Поднявшись, я поклонился низко на четыре стороны, бросая пшеничный мякиш и кусочки колбасы, вчерашней, что Васильич жарил. Плеснул и чаю. Уселся обратно, протянув руки к костру, что уже прилично разошёлся — только успевай подбрасывать. Тёма сидел напротив, будто на еже.

— Башкой не верти, не прыгай и за пистолетом не тянись, — ровным голосом сообщил я, не сводя глаз с пламени.

— Медведь? Дракон? Минотавр? Менты? — негромко начал набрасывать варианты он, пытаясь глянуть за спину, не поворачивая шеи. Смотрелось это оригинально.

— Не угадал. Родня пришла проведать, — я вытянул не глядя из рюкзака не жареную колбаску и метнул навесом через костёр и чуть пригнувшегося Тёму, ухитрившегося-таки и назад подмышкой глянуть, и Стечкина своего достать.

— Здоро́во, сосед! — продолжал я размеренно, так же глядя в пламя, отражавшее жёлто-оранжевый блеск глаз. Моих и волка, что вышел из-за царь-дерева.

Он был по-зимнему нарядный: шуба, не весенняя, что линяла клоками, а пушистая и по сезону тёплая, серебрилась на нём сама по себе. Помогали ей несмелые лучи утреннего солнца и снежок, сыпану́вший, видимо, с одной из еловых веток. Зверь, морда и лапы которого были заметно светлее, смотрел на нас с Головиным, что неуловимо развернулся к нему лицом, без явного удовольствия. Но и не скалился.

— Довели Боги свидеться и с тобой, и с деревом могучим. Глядишь, ещё кого дождёмся. Как живёте-то тут, соседи? — я вёл дальше неторопливую беседу «с серым волком в чёрном лесе», запрещая себе удивляться. Веря, исключительно сильно веря, что всё идёт именно так, как и должно идти. Но по Тёме этого сказать было нельзя, конечно.

Я откусил от сосиски, что уже хорошо подрумянилась на прутике в жёлто-красных, по-утреннему прозрачных лепестках костра. Волк переступил с лапы на лапу и долгим взглядом обвёл край леса слева направо, будто раздумывая, как бы половчее ответить на мой вежливый вопрос.

— Если он вслух ответит — меня инсульт разобьёт, так и знай, — непривычным тоном, каким-то даже жалобным, предупредил стальной приключенец.

— Ну он-то, положим, вряд ли, — донёсся из-за наших спин спокойный голос очень пожилого человека.

Как я успел вскинуть правую руку, не давая Головину навести ствол на говорившего — представления не имею. Глухо заворчал волк, опуская уши. Утро имело все шансы очень разозлиться прямо сейчас.

— Подходи к огню, мил человек, угостись с нами. Чаёк дивно хорош, — не оборачиваясь, ответил я, продолжая давить вниз на запястья Тёмы. Кажется, у того где-то в нервной системе что-то перегорело: мозг отдал команду опустить оружие, а руки отказывались, стремясь выполнить предыдущий, рефлекторный приказ — выстрелить в непонятное пару раз, а лучше трижды.

— А чего бы и не почаёвничать с вежливым гостем? — сзади чуть шумнули ветки и скрипнул снег под полозьями. И Головин опустил пистолет. А волк поднял уши. Видимо, пока пронесло.

Подошедший старик, с коричнево-землистым лицом, часто изрезанным глубокими морщинами, в чёрном полушубке, валенках и вытертой ушанке из кролика породы «серый великан» с кряхтением стягивал лыжи. Тёма наливал в третью, откуда только взял, кружку чай. Волк зачавкал-таки предложенным угощением. Про «серого великана» сообщил напряженный скептик, чем едва не вывел меня из шаткого и с таким трудом дававшегося невозмутимого равновесия — не ждал от него такого неожиданного экскурса в животноводство.

— Культурно сидите, с пониманием. И ветерок учли, и под ветки не полезли, молодцы. Издалека к нам? — дед завёл беседу нетороливо, но по-хозяйски, давая понять, кто у кого в гостях.

— С Москвы. Туристы мы, походники, — так же степенно отвечал я, протягивая ему хлеб и колбасу. То, что он принял их, чуть склонив голову, и тут же аккуратно откусил от ломтя ржаного, вселяло некоторую уверенность. Есть древнее правило — не чинить зла тому, с кем вместе ратился, охотился, пахал или преломил хлеб. И, очень хотелось верить, оставались и люди, следовавшие ему. Почему бы, чисто ради исключения, странному деду из тёмного леса не оказаться одним из них?

— Редко встретишь нынче правильного туриста, — согласно покивал дед, принимая и кружку с чаем от Головина, — чтоб и у костра путника пригрели, и хлеб-соль не забыли. И с АПС чтобы управлялись так ловко.

Говорил он плавно, неторопливо, и только лукавый прищур едва-едва выдавал, что дедушка шутит. Тёме, с его стороны, видно мимики старика не было, поэтому он неожиданно для меня покраснел так, что я думал — пар пойдёт. Хотя в целом сидел он как-то невероятно тихо, будто слившись с рельефом. Как можно было так скрыться на ровном месте да на белом снегу почитай полутора центнерам тренированного тела — одному телу и было известно, наверное. Не иначе — ещё какие-нибудь спецкурсы проходил. Усовершенствования высшего архимандритского состава.

— Так времена лихие, мало ли кто по лесам шастает, — развёл руками я. Вытянул из рюкзака ещё колбаску и вопросительно глянул на деда. Тот кивнул, благоволя, и еда улетела к волку, что уже давно разобрался с первой порцией и теперь смотрел на нас с бо́льшим вниманием. Он нырнул в снег мордой, как мышкующая лисица, извлёк гостинец и устроился на брюхе, зажав колбасу между толстых лап.

— Ну, положим, на времена-то не греши, паря. Бывали похлеще, гораздо. Без пулемёта в лесу делать нечего было, — не то в шутку, не то всерьёз погрозил мне пальцем гость.

— Это да, — согласился я. — Меня Димой зовут, это Тёма. Наладились мы прогуляться до Княжьих Гор да вот сели чайку попить.

— А я — Степан Митрофанович, лесничий тутошний. Митрофанычем кличут, если что, — представился и дед.

— О как, Тём! Как раз сам хозяин лесной к нам и вышел, как по заказу! Мы, Степан Митрофанович, безобразий нарушать не будем. Приберёмся, кострище снежком засыплем и дальше тронемся. Волк-то твой не напугает нас? — прихлёбывая чай, спросил я.

— А это не волк, чего ты! Это порода такая, «чешский влчак» называется. Вольфенхундом ещё зовут, — отозвался чуть быстрее привычного собеседник в кроличьей шапке. «Нам-то не плети, борода!» — даже обиделся фаталист. «Пошути над кем помладше!» — поддержал скептик, правда, исходная фраза его была чуть грубее.

— Я, Митрофаныч, так уж вышло, видал пару раз волков вблизи, — и я повёл рукой, будто гладил по холке северного соседа или чёрного, за Полотой-рекой. Серый оторвался от колбасы и настороженно втянул воздух. Дед прищурился на меня вполне по-Головински. — И в наших почти широтах, и севернее. Мне без надобности знать, за каким интересом ты его собакой кличешь, это ваши с ним дела. Главное, чтоб другие проверяльщики верили.

— Глазастый ты, Дима, — протянул лесник. — А что ж так с дорожки-то сбился? Компас потерял? Горки-то Княжьи в другую сторону будут.

— Да думал до истока Трупянки дойти. На Исконе бывал, почти добрался до начала её. Тут, гляжу, почище лес, поровнее, — поднял я глаза на него.

— Эва… Ну, коли там прошёл, то и тут проберёшься. Да надо ли? — помолчав, ответил он.

— Сам не знаю. Вот как царь-дерево встретил — уже и задумался, идти, или ему поклониться и дальше по маршруту двинуться.

— Красиво сказал про царь-дерево, ладно, давно так никто не говорил, — улыбнулся дед, шевельнув бородой, из которой аккуратно выбирал крошки. — Я так мыслю, к истокам ты и в другой раз сходить сможешь, коли лес тутошний приветит тебя.