Записки нечаянного богача 4 (СИ) - Дмитриев Олег

— Спасибо за науку, хозяин лесной, — склонил я голову.

— Хитёр ты, Дима. Хотя правду говоришь, вроде, — начал было он, но будто переключился неожиданно, — нас, лесничих, обычно сторожами лесными зовут, а ты, вон, хозяином величаешь!

— Ну так есть такие сторожа, у которых лучше, чем у хозяев всё обихожено, деревце к деревцу, кустик к кустику, — улыбнулся я. — И народ лесной поёт и пляшет.

На этих словах волк снова начал переминаться с лапы на лапу, явно намекая, что две колбаски — ни к селу, ни к городу, то ли дело — три. Тёма смотрел на него с лицом скорбным и полным недоверия, как интеллигент — на сообщение о выигрыше в лотерею. Уж я-то знал точно.

— Ишь, заливает, а? — дед обернулся к Головину, явно не спеша развивать беседу про лесные тайны.

— Этот может, Степан Митрофаныч. Такие пули льёт — что ты! — внезапно поразил фольклорными выражениями и интонацией вождь приключенцев.

— Так за каким, говоришь, делом в Горки путь держишь, — повернулся обратно ко мне кроличий треух с хитрыми глазами под ним.

«Не говорил никто об этом, жулик старый!» — буркнул фаталист. «Грубо играете, дедуля» — поддержал его скептик. Реалист в беседу не вступал, с улыбкой глядя то на волка, то на дерево, то на их хозяина-сторожа.

— Походники мы, Митрофаныч, — будто напоминая выжившему из ума, ласково ответил я, — гуляем вот. Глядишь, сторожку какую, зимовье охотничье по пути найдём, погреемся. А то и заночуем. А там на электричку сядем — и домой. В понедельник на работу же, — пожал плечами я.

— И Артём тоже в понедельник на работу пойдёт? Это где ж такая работа, чтоб Стечкины в табельное выдавали? — поддел меня старик.

— Не, у Тёмы работа — не приведи Боги! — отмахнулся я, сделав глубоко расстроенное лицо. А дед изогнул бровь при не самом привычном и распространённом упоминании Богов во множественном числе. — Двадцать пять часов в сутки на посту, иногда — все тридцать. На износ работает, бедолага, на износ!

— Но, поди, пло́тют прилично? — поддержал мой настрой лесник.

— Не обижают, это да, — кивнул я. А Головин тяжко вздохнул, будто бы намекая, что от премии всё равно не отказался бы.

— Вам, ребята, по моим следам надо двигать. Я как раз с той стороны и пришёл, — допив чай, дед вытряхнул из чашки оставшиеся чаинки и вытер её снегом, поставив чистую донышком вверх на сугроб. — Избушку найдёте часа через два-три, там как раз охотники ночевали, их и проведывал. С Горок приехали вчера, да вместо охоты сплошная пьянка у них пошла.

— Что ж так? — с неожиданным участием влез Тёма.

— Дык, говорят, власть меняется. Что-то там чуть ли не в самой Москве придумали, перекроили землицу тутошнюю так, что никто и в ум не возьмёт, зачем да почему. Вот и выехали они проветрить мозги за подумать, к чему готовиться. Там и директор леспромхоза, и начстанции, и участковый, и главврач — они самые первые охотники в округе и есть. И до водки — тоже, — хмыкнул он в конце.

Я чудом сохранил на лице выражение лёгкой, не предметной заинтересованности, вроде как чисто из вежливости сидел кивал, а к теме разговора никаким боком не касался. Как и Головин, в котором в такие моменты просыпался редкого мастерства и таланта актёр.

— Ну, на ответственных постах товарищи, надо же как-то расслабляться, — с пониманием покивал Тёма. Со стороны вполне могло показаться, что он прослышал о том, что где-то в тёплой избушке кто-то пьёт без него и разгорелся энтузиазмом попасть в те щедрые края побыстрее.

— Вот и они так думают, ага, — согласно отозвался Митрофаныч. — Ладно, благодарствую за хлеб-соль, за тепло да разговор приветливый. Бывай, Артём, — и он пожал руку сперва Головину, а потом и мне, уже вдевая валенки в петли креплений.

— И тебе, Дима, мир по дороге, — усмехнулся странный дед, когда я всё же не смог удержать невозмутимого выражения на лице. Оно, лицо, то есть, вылупилось на лесника так, будто он заговорил, а то и запел на языке саха или банту.

— Это у нас присказка такая. В этих, примерно, краях, — добил он и Головина, уже стоя на лыжах. Махнул нам варежкой — и поехал себе дальше. Серый трусил за ним следом, прямо по лыжне.

Глава 20

Отцы и дети

— Это кто был? — неожиданно спросил Артём, когда спина старика и хвост волка пропали за деревьями. Неожиданно потому, что простую фразу из трёх цензурных слов он снабдил четырьмя нецензурными.

— Лесник, Степан Митрофанович, ты ж слышал, — флегматично ответил я, глядя ровно в том же самом направлении.

— Да он такой же лесник, как я — мать Тереза! — вскочил он на ноги. — Ты видел, что за ружьё у него за спиной было?

— Я не разбираюсь же в них, Тём. Берданка как берданка, — пожал я плечами.

— Сам ты берданка! Это Маузер М98 Магнум! На кого он тут с таким охотится — это второй вопрос. Первый — откуда он его в принципе взял⁈ Этот ствол стоит, как вся та деревня, что мы проезжали! Я резьбу и инкрустацию видал! — не унимался Головин.

— Я тоже много чего видал. Но не ору же? — закидывая прогоревший костерок снегом, думалось о том, что как узнать вес медведя по следам я откуда-то помнил, а вот по волкам такой информации не было. Лапы у серого, судя по следам, были приличные.

— Да ты колдун потому что, — внезапно успокоился Тёма. Помог мне забросать кострище и влезть в проклятые лыжи. Хотя во второй раз это получилось уже лучше и быстрее.

До царь-дерева шёл один, оставив Головина за спиной. Вот лыжня лесника, вот следы волка. Здесь они стояли, слушая, наверное, наши разговоры у костра. Серый вышел первым, а дед обошёл дерево с другой стороны, зайдя нам за спины. Интересно у них тут гостей встречают, с гарантией. Как на режимном объекте.

Под самым стволом снега почти не было. Великанские нижние ветви-лапы, снизу сухие, как порох, а сверху покрытые жёсткой короткой хвоей, просто не пускали сюда зимних белых мух. Тут, пожалуй, в самый лютый ливень было сухо — корни, толщиной не с меня бы, будто поднимали гигантский ствол над землёй. Памятуя об имевшемся опыте общения с деревьями, подошёл, сняв бесполезные лыжи, вплотную к шершавой коре, приложил ладони и коснулся лбом.

Мысли тянулись мирно, неспешно. «Это теперь моя земля. Я буду её беречь и хранить. Здесь будет жить моя семья и друзья. Если есть места, куда ни мне, ни моим детям ходу нет — дай знать. А я прослежу, чтобы был порядок».

— Мир тебе, человечек — раздалось в голове. Или прошелестело ветром в иглах. Или перестук клюва ворона наложился на сорочий треск. Сам лес сказал мне это? Или только царь-ель? Или это одно и то же?

Я отступил на три шага и поклонился старому дереву в короне о пяти вершинах. Зная откуда-то, что тревожить их лишний раз не стоит. Как и соваться к Трупянке. Потому что то, почему реку назвали именно так, тоже теперь откуда-то знал.

— Нет, вот ты объясни мне, — пытал меня Тёма, скользя по снегу между деревьями не громче, чем взлетал бы на расстоянии пары шагов голубь. — Вот какого пса с тобой всё время что-то происходит? Ты цыганку, что ли, матом обложил в детстве?

— Сам бы не отказался узнать, Тём, — пропыхтел я. Двигаясь следом за ним по вполне нормальной и заметной лыжне со звуком опаздывающего на поезд лося. — И насчёт детства — точно нет. Я тогда такой лапочка был, на фотокарточки смотришь — диву даёшься, куда что девается?

— Та же фигня, — вздохнул краса и гордость.

— Иди ты? Ты тоже маленьким был? А я думал — сразу такой народился, в берете, со Стечкиным и прищуренный. Вот, думаю, мамку-то удивил!

Так и шли, подкалывая друг друга и пугая смехом белок и птиц. Пару раз видали белых зайцев, следов же их, приметных, треугольных: два длинных по бокам сзади и два коротких в ряд впереди, было и вовсе несчитано. И лесок в эту сторону был не такой густой, как в самом начале, вокруг царь-ели — шли прогулочным шагом.

Выстрелы были слышны уже давно.