Ведьма и столичный инквизитор (СИ) - Кайзер Анна

Потому что этот мужчина целовал не меня. Он целовал призрак Эвелин. И все же, мое сердце бешено заколотилось, кровь прилила к лицу. Я замерла, не в силах отстраниться, не в силах ответить.

Этот поцелуй-прикосновение длился мгновение, но врезался в память огненной чертой. Потом рука Блэкторна ослабла, голова откинулась назад, и он снова погрузился в забытье.

Я лежала рядом, прислушиваясь к его дыханию, чувствуя, как безумие ночи и этот поцелуй разрывают меня на части. Страх за него. Страх перед ним. Жгучее желание, вызванное его близостью и этим поцелуем. Горечь от того, что Эшфорд не видел меня, а смотрел только сквозь . На призрак той женщины.

Осознание, что я только что совершила акт величайшей глупости, прижавшись к инквизитору и позволив ему... И понимание, что сделала бы это снова, лишь бы этот человек выжил. Он был мне дорог. Этот надменный, саркастичный, смертельно опасный мужчина. Без его колкостей, без этих опасных искр между нами, мир стал бы пустым для меня.

***

К утру жар начал спадать. Дыхание пациента углубилось, стало ровным. Цвет лица потерял мертвенную синеву, вернулся легкий румянец. Раны на спине были глубокими, воспаленными, но чистыми. Это были просто раны от когтей. Страшные, но уже не смертельные. Яд был побежден.

Тень смерти над челом мужчины растаяла. И усталость волной смыла волной смыла остатки смущения. Я уснула прямо там же в его объятиях, обещая себе «только на пять минут сомкну глаза». Зелье отняло много сил, природа взяла свое. Я провалилась в тревожный сон. Метущаяся по лесу в одной сорочке как сейчас, окруженная со всех сторон факелами, я искала хоть какой-то защиты. Из дупла ближайшего дуба послышался голос: «Иди ко мне, я не обижу». И стоило лишь потянуться к этой спасительной тонкой соломинке голос добавил: «Эвелин, мне нужна только Эвелин».

Холодный пот выступил у меня на лбу. Внезапное пробуждение было не из приятных. Рука затекла, вторая же прижималась к груди Эшфорда. Слишком лично. Так нельзя.

Давно уже замечала, что во сне, особенно когда скитаюсь или бегу по сюжету, тело мое двигается. Как неловко. Моя нога залихватски была заброшена на бедро инквизитора. Тело прижало вплотную. А потому гоня от себя плотские образы я вздохнула и аккуратно высвободила ногу. В этот момент инстинктивно, возможно представляя себе другую женщину, мужчина притянул меня к себе.

Одним богиням известно, каких трудов стоило улизнуть из этих объятий. И тут же горько стало на душе. Больше он не посмотрит на меня с той же пылкостью. А вдруг он вспомнит? Разум иногда хранит даже самые мелкие детали, увиденные лишь раз. Я поспешила спрятать гримуар подальше.

***

Мужчина проснулся только к полудню. Открыл глаза – уже ясные, хотя и глубоко запавшие, с тенью невероятной усталости в глубине. Медленно повернул голову, его взгляд нашел меня. В нем не было прежнего огня, только слабость и вопрос.

«Ты», – его голос был хриплым, едва слышным. Эшфорд попытался приподняться, но рука подкосилась. Я подошла, помогла ему опереться на подушку.

– Где я? – спросил он хрипло. – Что случилось? Я помню реку, тебя и потом… туман.

– У меня, – ответила я просто. – Ты был отравлен. Судя по всему чудовищем, с которым бился. – Здесь я не солгала ни на грамм. – Был сильный жар. Я за тобой ухаживала.

Я поднялась, налила ему воды в кружку:

– Пей.

Инквизитор взял кружку, выпил залпом. Потом снова посмотрел на меня.

– Отравлен? – переспросил он. – И почему я без рубашки? На твоей кровати? – В его голосе зазвучали знакомые нотки подозрения и едва уловимого самодовольства. – Мы что делали маленьких травников?

Ко мне вернулась моя язвительность. Спасительная, как щит.

– Яд был в ране, – я насупила брови.

И кто так благодарит за спасение жизни?

– А без рубашки, потому что обработать рану на спине было невозможно в одежде. К тому же твоя рубашка была мокрая и грязная. Спасибо, кстати, не сказал. – Я посмотрела на него свысока.

- Ну, ты меня раздела. Все, что захотела подглядела. Кто меня теперь в мужья-то такого возьмет? – не унимался мужчина. Он не сдержался и сам рассмеялся собственной шутке. Затем зевнул.

– Целую ночь не сомкнула глаз, отпаивая тебя, меняла компрессы. Ты должен быть мне очень благодарен, инквизитор. Или ты думаешь, я всех голых и вонючих мужиков тащу в свою постель? – возмутилась я.

Уголок его губ дрогнул. Знакомая усмешка начала возвращаться. Слабая, но та самая.

– Голых и вонючих? – поднял бровь. – Насколько я помню, у реки я был довольно… презентабелен. И запах был, по-моему, брутально-мужской. – А вот какой-то деготь ты где-то разлила. Это правда пованивает.

- Вот твоя рубашка!

Он скривил нос.

-Ты что ей полы подтирала или сральник чистила? Женщины – жестокий существа, - проворчал он себе под нос.

Да, именно такого мужчину я и выхаживала всю ночь. Он вернулся как ни в чем и не бывало. Дерзит. Подкалывает. Интересно, он с этой Эвелин такой же?

Эшфорд попытался сесть, опираясь на локоть, снова поморщился от боли в спине.

- Ну, будет злиться, травница. Я вскользь припоминаю, а рубашку и другую куплю.

- И камзольчик. Или постирать придется.

А видимо эта вещь все же была ему дорога. Ну, да в Эдернии такие не продаются. По лицу больного пробежала тень испуга. Модник лишается своего главного козыря?

- Ну, не так все критично. Ты простирни его, - попытался мужчина скинуть обязанность на меня.

- Кхех, так своей жене скажешь. Я, итак, сделала все, чтобы было камзольчику на ком сидеть.

- Я бы и сам, конечно, - тут он накрылся одеялом и изобразил самую больную на свете морду, - но видишь ли недавно, а именно вчера чуть ласты не склеил. До сих пор как буд-то при смерти.

Мужчина демонстративно отвернулся от меня и добавил, стараясь ничем не выдать собственных эмоций:

- Ну, голым ты меня вряд ли вышлешь. Погощу тут маленько, пока не образуются мужские вещи.

- Эй, лето на дворе, - я потянула его за одеяло, - Штаны-то ты не обгадил. Сам сходишь!

Его плечи трясло, но не от лихорадки, а от хохота. Он больше не мог сдерживаться и наконец повернулся ко мне.

- Кошелек я потерял, но расплатился с тобой еще вчера. – Эшфорд демонстративно обвел кровать руками. – Признайся, травница. Воспользовалась моментом моей слабости? Все-таки заманила? Только вот, – он с наигранным сожалением посмотрел на себя, – вчера я, пожалуй, был не в форме. Да и сегодня не смогу тебя как следует… развлечь. Не обессудь. Но будет еще и на твоей улице праздник. Вещи простирни. Обещаю расплатиться.

Моя щека дернулась.

Вот он, настоящий Эшфорд! Едва очнулся – и сразу за свое. Но и во мне проснулась моя старая добрая колючесть.

- О, не беспокойся, твое инквизиторское величество! – парировала я, подбоченившись. – Твоя «форма» меня интересует ровно настолько, насколько интересует дохлая рыба на берегу реки. Я предпочитаю мужчин, которые хотя бы в состоянии дойти до постели своими ногами, а не виснут тюфяком на хрупких женских плечах. А твои развлечения, – презрительно фыркнула, – оставь их для этой своей Эвелин. Видимо, она ценит подобное.

Я увидела, как в его глазах на мгновение проскользнуло что-то при упоминании имени. Боль? Досада? Не стала разбираться. Ревность снова кольнула, но я глубоко ее спрятала, заковав в броню насмешки.

Эшфорд попытался снова усмехнуться, но получилось слабовато.

- Эвелин? – он провел рукой по лицу. – Это... давняя история. Не твоего ума дело, травница. А насчет ног, – инквизитор попытался спустить ноги с кровати, но они его не слушались. Мужчина рухнул обратно на подушки с тихим стоном. – да, сегодня не выходит. Придется потерпеть меня еще немножко. Полагаюсь на твою милость. Не стесняйся. Можешь ее показать наконец.

- Милость моя заканчивается ровно тогда, когда ты сможешь доползти до двери, – заявила я излишне строго. Ну, выбесил же! – Ешь. – Со стола я взяла тарелку с легким бульоном и куском хлеба и поставила перед ним. – Набирайся сил. Мне нужна моя кровать обратно. И моя хижина без мужского храпа.