Адвокат Империи 14 (СИ) - Фабер Ник

А этот — нет. Его прямо переклинило. Я ведь чувствую его эмоции. Каждый раз, когда его взгляд поворачивался в мою сторону, на меня будто ведро едких помоев выливали. Даже сейчас мне достаточно было повернуть голову, чтобы посмотреть на него и снова ощутить то глубокое и жгущее чувство отвращения и ненависти, которое он испытывал по отношению ко мне.

И сделав это, я снова бы задался вопросом: почему? За каким дьяволом он раздул из этой ерунды, которая явно не стоила ни моих, ни его собственных усилий, такой головняк? Разве что…

— Всем встать! — громким и зычным голосом оповестил всех пристав, когда судья вошёл в зал.

Все присутствующие в зале поднялись на ноги. Когда же судья занял своё место, то ударил молотком, привлекая внимание зала.

— Продолжаем судебное разбирательство, — произнёс он, обведя взглядом участников. — Прошу стороны к порядку.

После чего все заняли свои места. Впрочем, не надолго. Уже через полминуты судья жестом предложил обеим сторонам вновь подняться.

— Итак, после всего озвученного, есть ли у сторон дополнительные доказательства или свидетели, которых необходимо допросить?

— В данный момент нет, ваша честь, — покачал я головой и нисколько не покривил душой.

Мы предоставили показания Руслана. Заверенные подписями показания ребят, которые занимаются в клубе и тренируются у него. Они же предоставили свои характеристики Терехову и дополнительно описали Жеванова и наличие конфликта между Русланом и истцом.

Сверху всё это было приправлено медицинскими записями, где были чётко зафиксированы все полученные Русом травмы во время своей защиты, в том числе и поверхностное ножевое ранение. Я специально добился того, чтобы врач, который его осматривал, написал в заключении, что, по его профессиональному мнению, рана нанесена именно ножом. Плюс сюда идут результаты допросов, по которым даже у самых чёрствых присяжных создавалось впечатление, что именно Георгий, а не Руслан и был источником конфликта.

Короче, мы предоставили всё, что у нас было. Хотя не всё. Я бы ещё порадовался, если бы мы могли положить на стол тот нож, которым ранили Руса. Желательно с отпечатками самого Григория на рукояти, но чего нет — того нет. Что уж тут поделаешь.

Но и без этого, прислушиваясь к эмоциям присяжных, я уже не сомневался в том, что в данный момент они готовы принять решение в нашу пользу. Зря, конечно, Калинский позволил Лебедю отдать решение им. Более того, кажется, что они, точно так же, как и судья, понимали всю суть происходящего и только и ждали возможности закончить это дело и вернуться к своим делам.

— Да, ваша честь, — неожиданно сказал прокурор. — Мы хотели бы представить нового свидетеля.

Глаза что ли закатить. Ну так. Для вида. Типо: кто бы мог подумать⁈

И нет. Я не знал, что он именно сделает. Просто ждал от него какой-то подлянки, с помощью которой он будет делать то, что подойдёт ему в этой ситуации лучше всего. А именно затягивание процесса.

Повернув голову, я бросил взгляд в сторону столика стороны обвинения. Калинский сидел с недовольной рожей, будто кучу зловонного дерьма унюхал и показательно не смотрел в мою сторону.

— Протестую, ваша честь, — спокойно произнёс я. — Никто не уведомлял защиту о дополнительных свидетелях.

— Ваша честь, — тут же уверенно начал Лебедь. — Жизненные обстоятельства не позволили бы свидетелю покинуть место жительства и участвовать в процессе. Она мать-одиночка и…

— Не имеет значения, удобно ли ей было приехать или нет. Важно то, почему сторона обвинения не представила нам своего «свидетеля» раньше, — отрезал я. — Если уважаемый прокурор…

Ох сколько эмоций я вложил в слово «уважаемый».

— Если уважаемый прокурор знал о существовании свидетеля и его значении для исхода этого дела, то он обязан был заявить о нём ещё на этапе предоставления списка свидетелей, а не прятать, как карту в рукаве, на удобный случай…

— Я ни слова не говорил, что знал о её существовании! — тут же вскинулся прокурор, и в его голосе прозвучали гневные нотки. — Я сказал, что она может выступить только сейчас и…

— Жизненные обстоятельства не позволили бы свидетелю покинуть место жительства, — слово в слово повторил я его слово судье. — Ваша честь, одна эта фраза подразумевает, что моему коллеге со стороны обвинения было прекрасно известно о причинах, которые бы не позволили ему заявить данного человека как свидетеля. Ровно, как и о её существовании, от которого он сейчас старается откреститься.

— Это так? — спросил судья, повернувшись к прокурору.

О, судя по эмоциональному отклику, он бесится. Ну, после такой глупой ошибки я бы тоже бесился. Но, похоже, что он мысленно собрался. Значит, сейчас будет исправлять свой косяк.

Прокашлявшись, Лебедь начал говорить.

— Ваша честь, строго говоря, это можно с некоторой натяжкой назвать правдой. До этого момента свидетель действительно отказывалась давать показания и держала нейтралитет. Её эмоциональное состояние и отказ от контактов ранее делали невозможным допрос до этого момента…

— А сейчас, значит, всё изменилось? — с усмешкой спросил я. — Ваша честь, если сторона обвинения знала о существовании этой свидетельницы с самого начала, тот факт, что она лишь передумала давать показания, не является новым обстоятельством. Закон обязывает заявлять свидетелей заранее, а не держать их «в резерве» до выгодного момента.

Строго говоря это было не совсем так, но почему бы и не ввернуть, для красного словца, так сказать.

— Мы не могли предвидеть, что она сама решит дать показания, ваша честь, — моментально парировал Калинский, вступив в разговор. — Её эмоциональное состояние было нестабильным, она категорически отказывалась участвовать. Это новое обстоятельство, возникшее уже после начала процесса, и мы обязаны его учесть в интересах установления истины и…

— Истины? — я едва не захлебнулся от сарказма. — Ваша честь, я готов поспорить, что их свидетель не имеет абсолютно никакого отношения к этому делу и будет использован стороной обвинения в качестве источника эмоционального давления на присяжных…

— Вздор! — рявкнул прокурор. — Её оценка подсудимого и его характеристика крайне важны…

— Для того, чтобы выставить моего клиента в невыгодном свете и тем самым очернить его в глазах присяжных, что и является прекрасным образцом эмоциональным давлением, — закончил я за него.

— Это не так, ваша честь, — тут же вклинился Лебедь, но оказался прерван ударом деревянного молотка.

— Достаточно! — громко заявил судья, после чего посмотрел на нас.

А я задумался. Всё превращалось в какой-то цирк. И ведь Лебедь продолжит упорствовать. Я знал, кого именно он хочет вызвать. Ну ладно, не знал. Догадывался. Но сейчас уже уверен почти на сто процентов. Такой трюк не позволил бы им выиграть дело. Они тут вряд ли что-то вообще смогли бы выиграть. Но вот затянуть процесс — однозначно. Только что толку-то? Да даже если я прямо сейчас передам это дело Скворцову, то он и сам сможет его закончить. Ну растянут они его месяца на три-четыре ещё, какая мне разница? В конечном итоге исход всё равно будет один…

Стоп. Получается, что он это и пытается сделать. Бросив взгляд в сторону Калинского, прочитал его эмоции и ощутил уверенную решимость добиться того, чтобы свидетель всё-таки был вызван для дачи показаний.

Так, сейчас судья прямо их спросит о том, могут ли они по существу ответить на вопрос о том, почему их свидетель не был заявлен заранее. Лебедь ничего ответить на это не сможет. Хотя, нет. Не так. Он сможет. Будет извиваться, как уж на сковородке, скрывая собственную дурость за извилистыми формулировками.

Меня неожиданно тряхнуло от злости. Всё происходящее раздражало настолько, что хотелось просто взять и уйти.

Подавив секундную слабость, я заговорил, опередив судью.

— Ваша честь, — громко сказал я. — Защита ходатайствует о предоставлении перерыва для проведения переговоров с представителями стороны обвинения по вопросу, связанному с урегулированием… некоторых аспектов дела. Я прошу вас разрешить краткую встречу без участия присяжных.