Ведьмы.Ру (СИ) - Демина Карина

— Не, поймать вряд ли поймают, — успокоила Ляля. — Ну так, сначала. Дядя Женя, он сильный, его только прабабушка и способная остановить. А вот если на камеры заснимут и по ним найдут, тогда сложно сказать что-то. Тут консультироваться надо. С адвокатом.

— Мне на камеры нельзя! — Мелецкий даже подпрыгнул. — Я ещё от тех клубных не отошёл… в смысле, не везде про них забыли. И если сейчас тут снова. А в карманах эта дрянь… точно не… твою же ж… Тараканова… скажи что-нибудь разумное! Вдохновляющее! Ты же на курсе самой умной была.

Слышать это было приятно, а ещё неловко, потому что ничего-то в голову не приходило. Ровно до тех пор, пока Ульянин взгляд не остановился на Никитке, который сидел на Лялиных ручках тихо и равнодушно. Вот ему бояться камер было нечего.

Его ни одна камера не опознает.

— Нам… — мысль, которая пришла в голову, была весьма даже логична. — Нам надо замаскироваться!

И тут же вспомнилось.

— Там, на втором этаже был магазин с карнавальными костюмами. И маски есть, и грим, если что…

Глава 28

Где находится место извечному конфликту отцов и детей, а также выяснению семейных отношений с неожиданным для одной стороны итогом

Глава 28 Где находится место извечному конфликту отцов и детей, а также выяснению семейных отношений с неожиданным для одной стороны итогом

Её фигура была самой обычной, женской: по бокам два выпуклых бугра, а в середине вогнутый.

Кое-что о женской красоте

Мелецкий Антон Данилович чувствовал себя странно. Вот с одной стороны вроде как всё-то он правильно сделал. Более того, надо было раньше бы, а с другой было неспокойно.

На душе.

И супруга опять же.

Нет, сперва-то кричала.

Потом решила изобразить обморок и за сердце хвататься стала, но эти её выверты Антон давно уж успел изучить и вдоль, и поперек, и по диагонали тоже. А потому глянул хмуро и сказал:

— Может, тебя тоже в больничку спровадить? Какую-нибудь такую, закрытого типа, для нервов пользительную?

Как-то от одной мысли о подобной больничке Машеньке и полегчало. Настолько, что прям подпрыгнула. А потом, отобравши у него фляжку с коньяком, одним глотком наполовину осушила и, занюхавши рукавчиком дизайнерской кофты, которая на самом деле как-то иначе называлась, сказала нежным басом:

— Скотина ты, Мелецкий.

И главное же ж так душевно прозвучало, что проняло до нутра.

— Это не я скотина, — проворчал Антон, потому что обвинения были в корне несправедливы и тем обидны. — Это он совсем берега попутал. Знаешь, что Стасика закрывают на полгода минимум? И то без гарантий. Дар под блокировку. Мозги… может, прояснятся, а может, и нет. И это ещё удалось договориться на частную клинику.

— Всегда был бестолочью…

— Наш не лучше, — флягу Антон забрал и тоже к коньяку приложился. Вот только вкус у того был каким-то… неправильным.

Нет, коньяк хороший.

Дорогой.

Благородней самого Мелецкого, если по родословной-то. А всё одно невкусно. Вот тот, который они с Машкой когда-то в кустах распивали, за зданием городского Дома Культуры, дело другое. Она точно так же рукавчиком занюхивала, потому что всю закусь сожрал брательник. Он тогда как раз в рост пошёл и ходил вечно голодный.

Поэтому ему коньяка и не досталось.

Хорошие были времена… и коньяк тоже. Поискать, что ли? Местный заводец разливал. И мозгами Мелецкий понимал распрекрасно, что от коньяка там в бутылке была разве что надпись на этикетке, но мозги душе не указка.

— Всё равно как-то это… жестоко, — проворчала Машка.

— А иначе как? Внушение? И пальчиком помахать? Сослать куда, поручив бумажки перекладывать? И те не особо важные, чтоб, если прое… потеряются, ничего не рухнуло? А дальше-то что? Я ж не вечный.

Глянула так нехорошо.

Взглядом полоснула… а ведь ещё той оторвой была, Маша-Машуля… потому и женился. Нет, она и рода, конечно, неплохого. И дар вон пусть слабенький, а имеется. Но это так, для общественности и батяни, который женитьбу рассматривал исключительно как инструмент.

Но дело не в даре.

И не в родословной.

А в том, что…

— Может, это тебе в больничку надо? — супруга глянула нехорошо.

— Надо бы, — Мелецкий грудь потёр. — Сердце в последнее время пошаливать стало.

Машка флягу и отобрала.

А потом взяла подушку и хлопнула прямо по лбу.

— У него сердце, а он алкогольничает! — сказала и снова глазищами полыхнула, как когда-то. Характер у неё. Вспыхивала спичкой. И остывала так же быстро. Куда всё ушло-то?

Глаза вон остались, а огонь в них поугас.

— Так ничего серьёзного. Я же ж проконсультировался. Это от нервов всё… сама знаешь…

— Все болезни от нервов и только венерические от удовольствия, — хмыкнула Машка. — Как-то… пахнет твой коньяк дерьмово.

— Ну да. Раньше был лучше.

— Ага. Ты с темы не спрыгивай. Данька ведь не дурак.

— Не дурак, это точно. Только… — признаваться в том было стыдно донельзя. — Упустил я его.

— Только ты?

— Оба… я в бизнесе.

— Я в жизни светской, — Машка вздохнула. — Как-то и вправду глаза застило. Я ж никогда такой не была, а тут… чтоб… это всё ты.

— Я?

— Ты, Мелецкий. Кто пел, что я соответствовать должна? Контакты налаживать? Подруг искать, чтоб через них ты уже налаживал? И вообще на одну волну встать. Я и встала. Теперь бы слезть с этой волны. А Данька…

Ну да, в том, в новом свете, в который они то ли попали, то ли вляпались, как-то не принято было с детьми возиться. Для того специально обученные люди существовали.

— Ну ты хотя бы с ним время проводила, — примиряюще произнёс Антон.

— Ага… когда получалось… хорошо, если раз в неделю, — и коньяк понюхала. — Нет, извини, конечно, но я эту погань вылью.

— Знаешь, сколько он стоит?

— И что, если дорогой, то травиться надо? Вообще пошли, я тебе чаю заварю. Ромашкового. Ромашка нервы хорошо успокаивает. Это всё деньги. Вот, когда не было, тогда приходилось как-то держаться друг друга, что ли. И мы другими были. А потом раз и вот. И не надо маяться, что на ужин делать, а можно кухарке отдать распоряжения. И Даньку нянькам поручить. А самой ноготки… познакомиться… пообщаться… просто полежать, послушать, о чём говорят. И заодно понять, что ты до тех, кто там говорит, не дотягиваешь. Что и ноготки надо не раз в неделю, и бровки, и губы бы изменить. И отдыхать, шопинг… и как-то закружило, а теперь… я себя такой идиоткой чувствую.

Машка остановилась.

— Знаешь, а я даже не уверена, что смогу плиту включить. Для чайника. Хотя там кто-то да дежурит… но я не хочу туда.

— Тогда без чаю обойдёмся.

— И без коньяка. Я вообще эту дрянь из дома выкину, — пригрозила Машка и села. — Данька, он же совсем ребенок.

— Маш! Ему тридцать скоро.

— Господи, я такая старая⁈

— Ты молодая. Но ему скоро тридцать. Не совсем, чтобы совсем скоро, но вспомни себя в его возрасте. Или меня. Мы, конечно, дурили, но не так вот. А он будто и не понимает, чем это всё может обернуться.

— То есть, ты на него не злишься?

— Злюсь. И на него. И на себя. Думаю, а надо ли было так жилы рвать. Хотел, чтоб у нас всё было. А теперь вроде всё есть…

— А нас нет.

— Именно.

Машка всегда умела его понимать. И теперь глядела серьёзно так.

— Если вдруг со мной что, то тебе денег хватит. Тут я позаботился. А Данька как? Пусть и встанет во главе фирмы, но надолго ли? Как скоро его сместят, если просто сместят? А то ведь и подставить могут, и того хуже. Я ж ему не то, что дела передать. Я с ним в целом о делах заговорить не могу. Пытался! А по глазам вижу, что ему это не интересно. Вон, даже племянники…

— Хватит, — жёстко оборвала Машка.

— Чего?

— Не знаю, как Данька, но даже я устала слушать, какие замечательные у твоего братца сыновья.

— Так и есть.

— Ну да. И умные, и способные, и старательные. Сплошная радость папы и дяди.