Поверь мне (СИ) - Власова Мария Игоревна

— Если бы она перешла, тогда…

Начал было оправдываться Михаил, но я перебиваю его:

— А если бы умерла? Что бы ты сказал? «Такова ее судьба»? Но так она ее не выбирала! Мы с тобой слышали, что она сказала: «Я не хочу быть монстром». Если она не хочет, значит не будет. Ты понял меня?

Говорю все это с сумасшедшей улыбкой, кажется она заразила меня своим сумасшествием. Кто же знал, что наши взгляды так совпадают, я тоже не хотел быть этим монстром. Вот только у меня не было выбора, а у нее он есть. Я сделаю все, что бы никто у нее не забрал возможность жить обычным человеком.

— Мы не монстры, Кай. Сколько бы ты не пытался доказать обратное себя и девчонке. Ты так только делаешь хуже себе и ей. Твоё упрямство оно…

Михаил нервно касается шеи, где я оставил отметину от стула. Судорожно вдыхает, мы оба знаем, что, если бы его наказал за такое мой зверь, было бы хуже.

— Оно что? Бессмысленно? Пускай и так, мне выбирать, не Вам. Не ваше дело, это только между мной и ней, — поворачиваюсь к двери что бы уйти, но меня останавливает Марго, преградив путь.

— Пускай и так, но то что ты творишь с девочкой… как ломаешь ее под себя, разве это не жестоко? Зачем ты привел ее сюда? Зачем выставил на показ другим стаям в роли блестящего приза? Мальчик, ты заигрался чужими жизнями! — по ее лицу текут злые слезы, они не трогают меня, как и ее слова.

— Даша не ломается, только прогибается что бы снова дать сдачи.

Некоторое время смотрю перед собой, затем вздыхаю, чувствуя, что возвращается внутреннее напряжение. Закрываю глаза и сношу стул ногой, раздробив его в щепки.

— Ты не ведаешь, что творишь, — бросает Марго, уходя и громко хлопнув дверью.

— Отец, — зову Михаила с иронией и издевкой, — с женщинами всегда так трудно?

— Это ещё цветочки, сын, — в отличие от меня он серьёзен в своем обращении, — вот женишься и тогда начнутся ягодки.

Он ободряюще хлопает меня по плечу, и от чего-то вспоминается как Даша меня защищала перед Марго. Улыбнувшись фыркаю, стирая ее засохшую кровь со лба.

Сумасшедшая. Моя. Моя ли?

— Кстати о женитьбе, если у волчицы уже была пара по обряду, а она встретила другого с которым произошло связывание. То чья она? Того с кем связал обряд, или того, с кем связало? — поворачиваюсь к мужчине, изучаю его реакцию.

Нет, он не знал о том, что их связали ритуалом, хотя по традиции обряд должен проводить самый старый волк, его мудрость решает правилен ли выбор альфы стаи.

— Не знаю. Это был не я, в то время самым старым в округе был ее дед, Григорий. Поверить не могу что он позволил сделать такое с собственной внучкой. Пожалуй, ваши взгляды совпадали, он даже зверя своего потерял, когда тот убил обычную женщину, которую любил. Жуткая история, ничуть не трагичней твоей. Кажется, он потом женился на ее сестре, у них родились дети, но все без намека на волчью кровь. Прошло время, дети подросли и у них появились свои дети. Сначала все было хорошо, не было и намека на волчью кровь. Мы с Гришей дружили, он обожал рассказывать о своих внуках, но о детях своего единственного сына не написал ни строчки. Теперь я понимаю почему, скорее всего Ринат прознал что у него под носом живет свободная волчица и заставил старика разрешить брак малышки, для ее же защиты. Это весьма гуманный способ, альфа мог бы забрать девочку силой, Гриша и ее семья ничего бы не смогли ей сделать.

— Ты сказал «в то время», — ловлю его на слове.

— Мальчишка, он появился здесь впервые лет лед четырнадцать назад. До этого Ринат предпочитал не показывать своего внука остальным стаям, что весьма странно. Но если мальчишка родился слабый, мелкий от природы, весьма понятно от чего он хотел его защитить. Да и альфе показывать внука, который явно не станет альфой позорно, разве что старик заранее приготовил для себя выход. Внук пускай и бета, но за то правнук от волчицы должен быть…

Он не договорил, потому что я вышел из себя и начал крошить все вокруг: мебель, шторы, даже ковер разодрал. Злость охватила так внезапно, хотя во время монолога Михаила я не чувствовал совершенно ничего. Волк захватил контроль внезапно, но его захват был только реакцией на мои собственные чувства.

«Ублюдок, какой же он ублюдок!» — могу бесконечно повторять в мыслях всего лишь одну фразу.

— Брат, — только услышав это обращение прихожу в себя.

Возвращаюсь в человеческое обличие, но не спешу отзываться. Подхожу к шкафу, он почти цел, пускай завален сломанной мебелью. Молча одеваюсь, даже куртку надеваю, больше не хочу здесь находится, или просто хочу увести его подальше отсюда, подальше от нее.

— Брат! — злится на то что я не замечаю его, спускаюсь по лестнице быстро.

— Кай? — внизу ждет Дима, хоть он не давит на меня своим присутствием.

— Пошли, — командую ему выходя за дверь.

— Белый! Нам нужно поговорить, разве ты не видишь?! — выходит из себя кудрявый и резко разворачивает к себе.

Зря он так, очень зря. Зверь теперь видит в нем не просто угрозу, а соперника. Так-то что я хватаю его за шею и прижимаю к двери — закономерная реакция.

— Чего тебе? — рычу сквозь зубы.

— Брат, так ты и правда связан с ней? — слегка шокировано спрашивает этот идиот.

Идиот, потому что все его чувства на лице написаны. Отпускаю его и просто поворачиваюсь, и ухожу. Теперь он не останавливает меня, не кричит спину. Просто потому теперь между нами преграда, которую мы вряд ли сможем преодолеть, потому что это одна маленькая плакса.

Глава восемнадцатая. Труба

Глава восемнадцатая. Труба

Когда понимаешь, что слов не хватает, чтобы выразить все что чувствуешь к человеку, становится невозможным дать ему удобный ярлык. Не прицепишь звание: друга, брата, родителя, любимой. Потому что чувств слишком много, они разные, многогранные по своей сути. А ведь ставя ярлыки мы привыкаем приписывать определенным людям определенные чувства, такие как любовь к родителям, нежность к любимой, или привязанность к друзьям. Но когда чувств к одному человеку несметное количество, и большинство из них совсем нехорошие, легко запутаться. Дать слабину, опустить важное, и превознести яркое, но по сути быстро уходящее чувство.

— Прекрати это, — требует брат.

А брат ли он мне, пускай и не по крови? Воспоминания тяжкий груз, они изменяются под грузом давности, но иногда причиняют всю ту же боль, вместо того что бы со временем ослабнуть. Вот и сейчас вижу перед глазами Ена и проклинаю ту, что встала между мной и единственным родным мне человеком.

— Нет, — повторяю холодно, отворачиваясь от него.

— Что значит «нет»?! Ты что ли просто будешь смотреть, когда остальные будут ее делить как кость? — кричит он с пеной у рта.

Глаза светятся красным, он на грани и мне так хочется толкнуть его в эту пропасть…

— Мне все равно, — повторяю холодно, смотря прямо в его серые глаза.

Не сходит с ума, не превращается, даже не уничтожает все вокруг. А я бы уничтожал. Я бы ломал все что попадется под руку, уничтожал все на своем пути, пути к ней. Но здесь брат, а мои слова пустой обман. Я тяну, играю сам не зная, что ожидаю от мелкого волка.

— Брат, это связывание, как ты можешь быть настолько…

— Равнодушным? Это вполне нормальное состояние, когда тебе ВСЕ РАВНО!!! — встаю напротив него, прекрасно зная, что мой последний крик не остался новостью для людей на улице.

Пускай тут поролон и звукоизоляция, вряд ли поможет от волчьего слуха.

— Жестоким, брат, — отвечает напротив брат, мрачнея на глазах.

— Если ты такой нежный, так сам пойди и сделай это. У тебя же кажется достаточно прав обладать этой игрушкой. Так бери, пользуйся! — сладковато говорю, хотя хочется истошно кричать.

Что я несу? Что кричу? Это уже не игра, это чувства, мерзкие чувства. Хочу сбежать из палатки, но коротышка преграждает путь с не скрываемой яростью на лице.

— Я не могу, — рычит сквозь зубы.

— Не можешь? Почему? У вас же, мать вашу, любовь, — моя показная ироничность перерастает в простую злость.