Черный обходчик (СИ) - Криптонов Василий

— Да, они уже окружили отель. С армией пока тяжко, сами крутимся.

— Вы безумцы. Все русские — безумцы, я всегда это знала.

— Ну, мы — да…

— Ладно. Пробиться к душе вонгви в любом случае трудно. Это должно быть что-то типа гипноза.

— Это как?

— Есть символ. Я пришлю сообщением. Видящий и вонгви должны находиться в центре символа. Тогда они провалятся в воспоминания вонгви, в тот момент, когда он сделал самый первый выбор между тем, чего хотела душа, и тем, чего хотел разум. Он должен сделать правильный выбор.

— Ага. Ясно. Это как флэшбэки в кино, понял.

— И это очень опасно для видящего.

— Почему?

— Потому что если вонгви сделает неправильный выбор, душа видящего навеки останется запертой в его воспоминаниях. И растает вместе с ним.

Глядя на моё застывшее лицо, Минджи убедилась, что её поняли правильно.

— I’ll send you the symbol, — пообещала она.

О чём-то они ещё потрещали с Евой, потом связь оборвалась.

— Офигеть, — прокомментировала Ева. — Я говорила с Минджи! С самой Минджи! — Она откинулась к стене каморки и сползла по ней с блаженной улыбкой.

— Рад за тебя… Кстати, спасибо.

— Мне? За что? Это тебе спасибо!

Я и глазом моргнуть не успел, как очутился в объятиях. И, разумеется, Амалия Леонидовна открыла дверь в подсобку именно в этот момент.

— Ах, молодость! — вздохнула она. — Когда я была столь юна… Впрочем, эта история не для детских ушей. Евочка, счастье моё, выйди в зал, у нас клиентка. Я имею в виду настоящую клиентку! Тебе нужно нарабатывать опыт. Не бойся, твоя юность никуда от тебя не ускользнёт.

Ева, метнув на меня на прощанье благодарный взгляд, упорхнула в зал.

— Это не то, что вы думаете, — попытался я объяснить Амалии.

— Ну, разумеется, — согласилась та. — Не припомню ни единого случая, когда бы это оказывалось тем, о чём я думаю. — И очаровательно улыбнулась.

Я стоял на остановке, пропуская уже третью маршрутку. Сказать, что думал — значит, соврать. Не о чем тут было думать. Я либо рискую душой ради души пожирателя, либо нет. А если начать думать, то пойдут вопросы: а чем моя душа хуже души пожирателя? Почему я должен рисковать? Почему именно я? И так далее.

Дёрнулся телефон в кармане. Сообщение от Минджи.

Символ она, похоже, нарисовала пальцем в мобильном графическом редакторе. Вышло косенько, но, наверное, строгая геометричность тут особой роли не играла.

— Угу, — сказал я.

Написал: «Сенк ю вери мач». Отправил. Понял, что написал кириллицей, но махнул рукой. Пусть думает, что это тонкий русский юмор.

— Одно точно, — пробормотал я себе под нос, — Изольде в этот раз всё расскажу с самого начала. Но только ей, пожалуй…

— Тимур? — послышался удивлённый голос.

Я повернул голову и вздрогнул. На тротуаре стояла Зоя.

— Привет. А ты что тут делаешь?

— Живу… недалеко.

Зоя очевидно смутилась. Жила она, конечно, не очень далеко, однако ходить конкретно сюда у неё вроде как нормальных причин не было.

— С Вадимом встречалась?

— Не говори никому! — Зоя опустила голову.

— Да не вопрос. Простил?

Покачала головой.

— Ну… Не знаю, чем тебя утешить. Посидим где-нибудь?

— Думаешь, это хорошая идея? — усмехнулась Зоя. — После всего, что было?

— Да я не про это. Разговор есть важный. Мировоззренческий.

— У-у… — Зоя покачала головой. — За сложными материями — это тебе к Вадиму. Амалия у нас тоже — умная, книжки читает. А я простая женщина, у меня образования-то четыре класса.

— Как это — четыре класса? Ты же медсестра?

Зоя грустно улыбнулась.

— В тифозном бараке, куда я работать пришла, аттестатов не спрашивали. Время тяжёлое было, рук не хватало. Сперва санитаркой взяли, потом ускоренные курсы закончила — вот тебе и медсестра. Тогда не я одна, много таких было.

— Ясно. Ну, знаешь, образование — дело хорошее, но, по моим наблюдениям, к мировоззренчеству относится постольку-поскольку. Обещаю, что я у тебя аттестат спрашивать тоже не буду. Давай просто поговорим.

Зоя посмотрела на крошечные ручные часики.

— Ну, час у меня ещё есть. Я на работе на полдня отпросилась. Куда пойдём?

— Вон. — Я ткнул пальцем.

Через дорогу, рядом с пунктом доставки, светилась надпись: «Кофе — с собой!». В таких местах обычно ютятся один-два столика — для желающих выпить кофе не на бегу, а сидя. Это место не было исключением.

Равнодушная девушка у стойки, выдав нам по стаканчику, немедленно снова заткнула уши наушниками. Мы с Зоей сели за маленький высокий столик. Зоя вопросительно посмотрела на меня.

— Понимаю, что вопрос может показаться бестактным, — начал я. — Но как его задать тактично, не придумал. Заранее прошу прощения и перехожу к сути. Мы все, и ты сама в том числе, были уверены, что Ангел лишит тебя памяти. Но этого не произошло. Почему?

— Да откуда же я знаю? — удивилась Зоя. — Неужто думаешь, Ангел мне что-то объяснял?

— Нет, так я не думаю. Сомневаюсь, что эта… сущность, чем бы ни была, в принципе хоть что-то кому-то объясняла, за всё время своего существования. Но мне кажется, что ты поняла и без объяснений. Должна была понять. — Я посмотрел на Зою. — Почему тебе сохранили память? Только не говори, что не думала об этом. Не поверю.

Зоя покачала головой.

— Ох, мужчины. До всего-то вам докопаться надо, всё-то по полочкам распихать. Разобраться, как устроено…

— Я не из праздного любопытства спрашиваю. И докапываться сам не люблю. Волшебство материя тонкая, разбирать полезешь — сломаться может. Я так в детстве заводную игрушку распотрошил, до сих пор обидно, что внутри ничего интересного не оказалось. И я был бы последним человеком, кто полез бы к тебе с расспросами, если бы не крайний случай.

Я рассказал о переобувшемся пожирателе.

— Ого, — помолчав, обронила Зоя. — Прежде — ни за что бы не поверила. А теперь… Теперь уж, наверное, ничему не удивлюсь.

— Вот именно, — ухватился за подсказку я. — Ты изменилась, отрицать это бессмысленно. И что-то для себя наверняка поняла. Вот я и спрашиваю: что?

Зоя задумалась.

— Знаешь… Поначалу я ужасно злилась. Проклинала тебя, Маэстро, Вадима, свои способности видящей. Кричала, что никогда не просила об этом! Тот, кто наградил меня даром, не спрашивал, чего я хочу! Смогу ли работать с душами, хватит ли у меня сил? А потом, как-то — чем больше кричала, тем яснее понимала, какую глупость несу. Я проснулась в двадцатом году, Тимур. Больше ста лет в проводниках. И не было в моей жизни такого, чтобы работа оказывалась непосильной. Случалось всякое — это да. Были души, которые не получалось вознести. Горевала, конечно, однако понимала: надо идти дальше. Я не справилась не потому, что слишком тяжело, а потому, что именно я, именно сейчас — справиться не могла. В душе я это понимала. А разум злился. И однажды злости стало слишком много. И та тварь, Маэстро… он это почувствовал. Ты не думай, — Зоя посмотрела на меня, — я сейчас не оправдываюсь. Понимаю, что рвётся там, где тонко. Вокруг тебя, вон, Маэстро сколько кружил — ничего не выкружил. А я поддалась. И после, когда успокоилась, поняла, что готова к наказанию. И как-то сразу вроде и легче стало. Туда, к Ангелу, когда меня везли, страшно было, конечно. Однако, вместе с тем — спокойно. Я понимала, что это заслужила. И готова была ко всему.

— То есть, всё-таки смирение, — пробормотал я. — Как ни крути, а в основе всего — главная христианская добродетель. Ты отвергла гордыню, или как там это правильно говорится. Ты перестала рассуждать, думать, вообще забила на разум. Открыла душу неизвестному, которое лучше тебя знает, что тебе нужно. И тебя за это пощадили. Так?

— Смирение? — удивилась Зоя. — Нет. При чём тут смирение, о чём ты говоришь?

— Ну, ты сама сказала, что была готова ко всему. Смирилась с тем, что тебя ждёт.

Зоя покачала головой.

— Я не смирилась. Я раскаялась. Поняла, какую глупость сделала, и ужасно об этом жалела. Вот и всё.