Красотка с факультета некромантии (СИ) - Кенли Мэри

Порой этого недостаточно для того

чтобы стать счастливым

«Я стираю пальцы до костей, в слепой надежде (когда-нибудь) оправдать Её ожидания» — он повторял эти слова в дневнике раз за разом, а потом уничтожал их с подростковым рвением. Своеобразный ритуал: написать, вырвать, сжечь... Запах горелой бумаги быстро выветривался, стирая следы неповиновения. Но гарь неизбежно оседала на мыслях серой копотью.

«— Тремейн Дорст. Сын наследного принца. Тот, кто однажды займёт трон Гардери»

Где бы он ни оказался, куда бы не пошёл — всюду звучали эти возвышенные слова. Юный Дорст был окружён непрекращающимся гомоном тысячи голосов, где правда и ложь сливались воедино. За подобным шумом легко потерять себя (и обрести гордыню), но у Тремейна было слишком много обязанностей.

Его обучали с малых лет. Стоило мальчику встать на ноги — как все игрушки исчезли из дома Дорстов, а на их месте появились фолианты, свитки и учебники. Дисциплина, образование, изнуряющие тренировки… Порой Тремейн хотел сбежать от всего этого. Он подговаривал слуг, украдкой вылезал через окно — и часами прятался в кронах деревьев, обустроив «пункт наблюдения» среди веток.

… Но мать его находила. Строгая и чопорная Ариетт до невозможности любила мужа и сына, но совсем не умела проявлять душевное тепло. Вся её жизнь крутилась вокруг незыблемых правил, и Тремейн был обязан их соблюдать. Она всегда относилась к нему, как к взрослому, а потому требования были соответствующими… Почти непосильными.

И если Ариетт была властной, жёсткой и упрямой, то Геворг — совсем наоборот. Отец обожал мальчика, баловал его тайком от матери и старался смягчить суровую дисциплину Дорстов.

— Она хочет, чтобы ты поскорее вырос, потому и торопит время. — шутил Геворг, качая головой.

«Тогда я не понимал: зачем мне расти быстрее? И только спустя время горькая правда раскрылась во всей красе. Наша семья… Уже тогда была в опасности. Мама хотела, чтобы я окреп, возмужал — и помог отцу. Но, к сожалению… Беда настигла нас раньше срока»

Тремейн хорошо запомнил день аварии. Отец опаздывал на свадьбу тёти, и вот, когда пришло время вручать подарки… В зал ворвался перепуганный гонец. На секунду повисла зловещая тишина. Ариетт побледнела, сжимая маленькую ручку сына, а затем… Началась паника. Со всех сторон полились крики, стенания, слёзы… Их было слишком много.

Жив ли наследный принц? Что случилось с аэргоном? И кто возьмёт ответственность за эту трагедию?

«Отец был на грани жизни и смерти. Его ноги пострадали сильнее всего — раздроблены почти полностью… Тогда я впервые увидел истерику моей матери. Она не могла прийти в себя. Не могла адекватно мыслить…»

Вокруг было слишком много страха, боли и ненависти, но Тремейн справлялся с этим в одиночку. Он должен быть сильным, чтобы защитить мать. Должен быть сильным… Чтобы отец непременно очнулся.

«…Именно тогда она обратилась к Ардити. Матушка боялась, что и меня заберёт неведомая угроза, притаившаяся рядом с Дорстами. Договорной брак стал ключом к спасению, потому что моя магия уже пробудилась»

На тот момент Тремейн был единственным, кто унаследовал дар бабушки Альмерии. И Ариетт начала действовать: герцогиня уговорила Патрисию отдать драгоценные браслеты из неонида, которые имели свойство накапливать магию и могли защитить брачующихся. Оставалось только найти невесту… Ардити казались самой подходящей партией. Верные, добросердечные, одарённые сильной магией — герцогиня сочла их достойными.

Беда в том, что у главы Ардити была лишь одна дочь... И она слишком мала для того, чтобы носить клятвенный браслет.

«— Поступим иначе. — задумчиво предложил жрец. — Мы окропим браслеты их кровью, дабы те признали владельцев. Юный Дорст произнесёт клятву — и наденет свой артефакт. Ардити же сохранят браслет до момента, когда их дочь сможет провести ответный ритуал»

Тремейну было двенадцать лет, когда он обзавёлся невестой. И менее чем через месяц… Клан Ардити был стёрт с лица земли.

Спустя десятилетие Дорст получил доступ к архивам дознавателей, откуда и узнал подробности того кошмарного дела. Великих медиумов отравили кровавой росой древа Кардуш… Его экстракт нейтрализовал магию, а кислотный яд оставлял на телах глубокие язвы. Люди погибали в жутких мучениях от обильной потери крови. Убийцы не пощадили даже детей, после чего особняк предали огню…

Дознаватели смогли вытащить обугленные тела с территории клана, но сразу после похорон древняя магия скрыла дом Ардити от чужих глаз.

«Убийц так и не нашли. А я остался с проклятым браслетом на руке…»

«— Этот артефакт усиливает дар и копит магию до дня бракосочетания. В случае, если невеста (или жених) преждевременно умирает, неонид теряет силу, но… Похоже, произошёл какой-то сбой» — раз за разом повторяли целители.

Клятва не позволяла снять браслет, как бы они не старались... Поэтому Тремейн мог только ждать момента, когда странная аномалия оставит его в покое. Но годы шли — и неонид прочно сидел на руке.

Из-за него Дорст не вступал в долгосрочные отношения. Любая симпатия, выходящая за рамки дозволенного — приводила к проклятию. Избранница теряла магию, здоровье и (в конечном счёте) могла потерять жизнь. Это и есть плата за непомерную силу артефакта: он требовал верности от того, кто дал клятву.

«Верен погибшей Ардити… Какая ирония. Я вырос, окончил академию, стал лучшим из лучших, но не смел претендовать на трон из-за своего «недуга». Возможно, именно поэтому я углубился в тонкости энергетической материи?»

Жажда познания и жажда свободы… Всё это заключено в магии. Тремейн срывался в опасные вылазки, подружился с дознавателями и вскоре стал самым молодым магистром в истории.

…Но даже так он был неразрывно связан с дворцом. Особенно в тот момент, когда занял должность наставника Алкана. Юный король был не в меру любопытным мальчиком, но и очень талантливым. Его магическую природу долго скрывали от общественности, лишь бы не провоцировать заговорщиков…

«— Я боюсь, Тремейн. Они всё узнают, выяснят, вынюхают… И убьют его также, как убили моего мужа» — шептала Патрисия, прикрывая платком воспалённые глаза.

Дорст знал: она права. Никто в Гардери не будет жить спокойно, пока поблизости рыщут убийцы. Да, Зачистка немного поправила положение, но всех ли смогли поймать? Едва ли...

Долгие годы они по крупицам собирали обрывки чужих заговоров. Слова, взгляды, жесты, взятки, внезапное родство… И наконец, пришёл день, когда Тремейна (якобы) выгнали из дворца. Самый очевидный сигнал для хитрых змей: юный король остался без защиты. Мать-регент на грани сумасшествия, придворные бездари, а талантливого магистра сослали в далёкий Хорурк-Мор…

Тремейн выточил каждую деталь этого искусного спектакля так, чтобы «истина» казалась неочевидной… Но особо умные мерзавцы должны проглотить наживку. Так и случилось. Пока в его плане не возник один (заманчивый) изъян.

Клара. Клара Оливейро.

«Вначале она казалась избалованной столичной штучкой… Всем, кроме меня. Я был таким же гордецом, когда учился в Королевской Академии. Это отчаянное высокомерие — всё равно что мольба о помощи... Её просто нужно было понять и направить. Но в какой-то момент я увлёкся»

Тремейн игнорировал отголоски симпатии. Он лгал самому себе, раз за разом прочерчивая границу меж ними, но всё же… Проводил с ней непозволительно много времени. Долгие разговоры, мимолётные касания и обжигающие взгляды... В какой момент Тремейн потерял всякий контроль над ситуацией?

Он любил смотреть ей в глаза. Мятно-зелёный цвет радужки с тлеющими искрами на дне был притягательней болотных огней, что заманивают путников в свои сети. Клара появлялась в аудитории — и разговоры прекращались. Многие адепты украдкой следили за её ладной фигурой и янтарно-рыжими кудрями… А Дорст гасил первые признаки раздражения.

Рамки. Рамки дозволенного расширялись (трескались).