Ведьмы.Ру (СИ) - Демина Карина

— Засуетились, — сказал Мелецкий. — Уль, ты как?

— Никак, — Ульяна вытянула ноги и руки сцепила на груди. — Я уже никак. Меня нет. И всё вокруг только снится. Потому что наяву такое быть не может.

— Глаза открой.

Ульяна открыла. Но тут же закрыла, потому что чешуйчатая мышь, устроившаяся у окна и в окно это выглядывавшая с немалым интересом, в реальность никак не вписывалась. А в сон — вполне.

Во сне чешуйчатые мыши могут ездить на автобусе.

И даже держать в лапке леденцы. Почему бы и нет? Это не самое странное, что происходит в снах.

— Стадия отрицания, — сказала Ляля и ущипнула. — Там ещё другие есть, но какие — я уже забыла.

— А про отрицание помнишь?

— Мой бывший жених постоянно отрицал, что он мой жених и что вообще мы в отношениях. Вот я и запомнила. Я ещё у психолога консультировалась! А! Там ещё он про стадию торга говорил.

— И как?

— Не дошли. Это всё его матушка помешала.

Странно слушать эти голоса. И снова завыли сирены, но уже с другой стороны. Вот сейчас вой приблизится и их остановят.

А потом посадят.

И главное, теперь ведь не докажешь, что Ульяна всё это случайно. Эх…

— Мелецкий, ты прости, если что…

— Это стадия смирения, — кажется, Ляле понравилась психология.

— А такая есть? — Мелецкий наклонился. Так-то Ульяна глаза не открывала, но вот движение огненной силы ощутила ясно.

— Понятия не имею. Но ведь смирилась. Значит, есть.

Логично.

— Я не специально. Я не знала, что я ведьма. Так и говори. Вали, всё на меня…

— Что именно?

— Всё, — решительно произнесла Ульяна. — Я готова взять всё на себя. И признание подпишу.

— Какое?

— Какое-нибудь… вот хочешь, признаюсь, что ты меня бесишь?

— Боюсь тебя огорчить, Тараканова, но ты мне в этом уже не единожды признавалась.

Мог бы проявить капельку сочувствия и сделать вид, что удивлён. Никакого понимания.

— Нас сейчас повяжут. А потом посадят. И осудят.

— Может, сначала осудят, а потом посадят? — предположила Ляля.

— Нет. Боюсь, тут она права. Сначала посадят, до выяснения.

— Чего?

— Всего. К примеру, механизмов ментального воздействия. А потом и осудят. И снова посадят.

Мелецкий, кажется, начал понимать серьёзность проблемы.

— А если найдут бутылки с некротикой и те… конфетки, то сидеть нам долго. До конца дней наших. А ты мне нравишься.

— Я? — удивилась Ляля.

— Ульяна. Я к ней обращался.

Надо же. Приятно.

— А ты мне этого не говорил.

— Я показывал!

— На пруду?

— Нет. На пруду я так-то другое показывал.

— Заметила.

— Магию! — возмутился Мещерский. — И вообще там случайно и не в счёт. Я так… я, может, с первого дня тебе симпатию демонстрировал.

— Это когда дыхнул в лицо перегаром и, ущипнув за грудь, предложил перепихнуться по-быстрому? — Ульяна открыла глаза, но лишь затем, чтобы убедиться, что мышь никуда не делать. Правда, теперь смотрела не в окно, а на Ульяну.

И на Мелецкого.

И наверняка, слушала. Нет, что за жизнь? С другой стороны, слушает не только мышь.

— Ну… это ж от внезапно нахлынувшей симпатии! И я тогда чуть перебравший был… ну, тогда ещё перебирал…

— Или когда ты меня при каждом удобном случае облапать пытался?

— Вот! Как ещё показать девушке, что она тебе интересна⁈

— Или когда ты мою готовую лабораторку по начерталке спалил, над которой я три дня сидела?

— Нечаянно!

— А в столовой компот тоже нечаянно?

— Спалил? — уточнила Ляля.

— Выпил!

— Так… сушняк же… а тут ты и компот!

— Да, опасное сочетание, — вклинился дядя Женя. — Не боись, молодёжь. Никто нас не остановит. Машинка-то моя, начарованная. Не захочу, никто и не заметит.

Наверное, стоило бы выдохнуть с облегчением, но оно как-то не выдыхалось.

— Так что доедем с комфортом. С ветерком можно сказать! Нет, а хорошо сходили! Слушай, ты… как там тебя…

— Данила⁈

— Во… может, у тебя там ещё какой центр есть?

— Нет, — ответил Мелецкий несколько поспешно. — В том смысле, что остальные — это не мои, а отца. И этот тоже отца. Я им только управлял.

— Хреново ты управлял, — дядя Женя обернулся.

— Это да… и управленец из меня так себе. И в целом как-то оно… не заладилось. Права ты, Таракановаю.

— В чём? — аж интересно стало.

— Толку от меня никакого…

— Стадия отрицания, — Ляля надула пузырь из жевательной резинки.

— Так он вроде не отрицает, — дядя Женя как-то вот не сказать, чтобы пристально за дорогой следил. И руль держал одной рукой. И вообще он нетрезвый! — Наоборот, соглашается.

— Тогда принятия? — Ляля призадумалась и, глянув на Мелецкого, спросила: — Ты принимаешь факт собственной бесполезности в этом мире?

— Знаешь, как-то оно не совсем приятно звучит, — отозвался Мелецкий. — Радикально даже. Я принимаю факт, что был придурком. Но теперь осознал и готов исправиться! Доказать честным трудом свою полезность. Ну и в целом так… ты, Уль, не думай. Я тебя не брошу!

— И мы тоже, — поддержала Ляля.

— Ага, — Никитка и тот открыл глаз. Правый. — Мы тебя не оставим.

— Хотя бы до тех пор, пока некроманта не отыщем, — дядя Женя счёл нужным внести уточнения. — Да и с прочим разобраться надо.

Ульяна хотела ответить. Только что отвечать?

Что она рада?

А она рада?

Жила себе, жила. Спокойно. Размеренно. Без некромантов, мышей и нежити, мышами повелевающей. На работу ходила. Кредиты платила и смирялась с осознанием полной бессмысленности бытия.

И никакого тебе мародерства и побегов в клоунских костюмах.

Мелецкого вот.

Козлов странных. Силы…

— Тогда хорошо, — она даже улыбнуться смогла. И на душе стало спокойно, будто вдруг все неприятности не разрешились, скорее появилась глупая уверенность, что Ульяна действительно справится.

Не одна ведь.

Правда, продлилась она недолго. Зазвонил телефон. Резко так. Нервно. И трубку Ульяна сняла.

— Балуешься? — мурлычущий матушкин голос парализовал и недавняя уверенность испарилась, будто её и не было. — Силу, вижу, почуяла?

— Могла бы и рассказать.

— Спички детям не игрушка. Да и не было в тебе силы. Ни капли. Будь ты одарённой, я бы тебя учила.

И главное, звучит так, что хочется верить.

— Ты с первого дня меня разочаровала.

Это не новость.

— Вместо маленькой принцессы я получила… нет, не чудовище… в конце концов, чудовища по-своему очаровательны. Я получила среднестатистическое серое невыразительное нечто.

— Дай, — дядя Женя обернулся и протянул руку, в которую Ульяна молча вложила телефон. — Привет, сестричка. А ты всё продолжаешь? Да, приехал. Надолго? Как получится. Встретиться хочешь? Можно и встретиться… где? Ага. Найду. Не такой уж я дебил, как ты думаешь. Ой, да ладно, не говорила она. Тебе и говорить не надо. Все мысли на лбу написаны. Ты у нас недооценённая красавица, а вокруг одни как ты там сказала… унылые невыразительные нечты, мешающие тебе реализовывать потенциал. Ну-ну, не психуй. Сама ж постоянно повторяла, что люди должны знать правду о себе. А это в обе стороны работает. Ульку? Сейчас.

Телефон Ульяне протянули. А дядя Женя подмигнул и сказал тихо:

— Дело, конечно, твоё, но вот сейчас самое время трубку повесить.

Наверное, так и надо было сделать, но Ульяна зачем-то прижала эту трубку к уху и сказала:

— Да.

— Балда, — отозвалась матушка и голос её дрожал от гнева. Надо же, а у Ульяны никогда не получалось вызвать какие-либо эмоции, кроме брезгливости и ещё, пожалуй, презрения. Или вот недоумения. Но чаще всего эмоций в принципе не было.

Матушка резко выдохнула.

А затем другим, спокойным тоном, сказала:

— И всё-таки ты моя дочь. Поэтому хочу предупредить. Не верь им.

— Кому?

— Всем им. Где они были все эти годы? Небось, сочинили правдоподобную историю? Но это ложь. Правда в том, Ульянушка, что в тебе не должно было быть силы. А она появилась. И ты ведь помнишь закон сохранения энергии? Если где-то прибыло, то где-то убыло. Наверняка, что-то случилось. В роще ли родовой, в деревушке этой благостной. Кто-то или потерял силу, или не получил её, хотя должен был.