Ведьмы.Ру (СИ) - Демина Карина

Антонина Васильевна глядела мрачно, а нежить суетливо шевелила лапками и норовила куда-нибудь спрятаться.

— Погань.

— Ага… я вот чего подумал… оно-то изничтожить легко, но может, и вправду?

— Что «и вправду»? — с подозрением поинтересовалась Антонина Васильевна.

А Данила попытался отрезать сыр.

Чтоб. Сыр ведь мягкий. И нож сперва рухнул в головку, а потом взял и застрял, потому как помимо мягкости сыр обладал вязкостью.

— Что ты права. Надобно мне отходить от стереотипов. Поэтому себе оставлю. Пусть живут.

За спиной что-то звякнуло.

Данила резко дёрнул нож и от головки откололся кусок. Сырный. Ну… если чуть подровнять…

— А что? Топлякам можно, а моим лапочкам нет? Они, между прочим, маленькие. Я их растить буду. Воспитывать. Одомашнивать, если на то пошло!

— Женька!

— Чего? — дядя Женя поднял взгляд, полный светлой печали. — Может, оттого и жизнь моя тоски полна, что я один-одинёшенек…

— Вообще-то не один, — сказала Антонина Васильевна. — А это… это ж твари.

— Да какие твари. Так, тварюшечки. Видишь. Только бутылку побольше надо, а то им тесновато. Если ещё подрастут, то вовсе будет тяжко. Пусть и неживые, но это ж ещё не значит, что можно от так бесчеловечно.

— Жень, убери их!

— Куда?

— Куда-нибудь! С глаз долой, пока я… — Антонина Васильевна глянула на Данилу. — В подвал вон.

— Не, в подвал нельзя. В подвале теперь империя. Суверенное государство, считай.

Тихо застонала Ульяна. Кажется, перспектива обзавестись в подвале суверенным мышиным государством её не вдохновила.

— Всё одно. Убери. Давайте ужинать, — Антонина Васильевна отобрала нож и сыр. — Ты… вон, тарелки лучше принеси. Из буфета.

— А…

— Я покажу, — Ульяна встала. — И принесу. А то он всё расколотит.

И неправда! В тот раз, в столовой, вообще случайно вышло. Он же не настолько идиот, чтобы специально под руку толкать. Просто вот не разминулся. А у неё поднос.

Гружёный.

И не удержала. И тарелки — было дело — раскололись. Но тогда Данила ущерб возместил. Столовой. Хотел и Таракановой, но она зашипела, что с неё хватит.

И удалилась.

Горделиво.

И гречка, налипшая на свитер с брюками, нисколько горделивости не убавила.

— Уль, а Уль…

— Данила, я попытаюсь проклятье снять, — она вздохнула и обняла себя. — С мышами вышло. И с тобой, глядишь, получится.

— Это бы хорошо, да особо не торопись.

Буфет стоял в гостиной. Такой массивный, на толстых ножках, украшенных розетками, с резными дверцами и тёмными стеклами, сквозь которые белый фарфор казался особенно белым.

— Почему? Не веришь, что получится?

— Ну… хотя… может, конечно, и получится. А может, и не получится. Сейчас во всяком случае сила есть. Рядом с тобой вообще норм работает.

— Не веришь.

— Уль?

— Знаешь, мама с детства говорила мне, что я неудачница. Отец никого и ничего кроме мамы не видел. Хотя, когда она уезжала… правда, всегда ненадолго, точно опасалась оставлять нас вот просто вдвоём, но тогда, когда всё-таки уезжала, я становилась принцессой.

Она улыбнулась, только улыбка была грустной донельзя. И захотелось обнять. Так сильно захотелось, что Данила убрал руки за спину.

Чисто на всякий случай.

— А потом она возвращалась. И прямо с порога взгляд этот… разочарование в нём.

— Ты можешь не идти на встречу. Не обязательно ведь.

— Не обязательно, — согласилась Тараканова и обняла сама себя. — Наверное. Не знаю. Я ничего не знаю. Я, когда она рядом, совсем теряюсь. И решить что-то сложно. И слушаю… её тяжело не слушать. А ещё она не врёт. Я теперь умею чувствовать, когда врут. А она не врала. Она сказала, что если я не справлюсь с силой, то сойду с ума.

— И?

— Тебя не пугает?

— Ну… так-то… — Данила почесал затылок. — Тараканова, очнись. Это ж азы. Или маг справляется с силой, или каюк. Потому и ограничители детям ставят. Я ж вон тоже могу сказать, что если не справлюсь с силой, то помру. Вру?

— Нет, — произнесла она с удивлением.

— Правда — это такая штука, которой тоже при умении пользоваться можно. Отец вот старается не врать. Но иногда и правду так подаст, что… в общем, хочешь, я с тобой пойду?

— Хочу, — неожиданно ответила она. — И… извини. Ты вовсе не такой придурок, каким казался.

От этих слов стало радостно.

— А ты не зануда.

— Но и не принцесса.

— Почему?

— Да посмотри на меня, — она повернулась к буфету, уставившись в мутноватое отражение в его дверцах. — Я ведь… Ляля красивая.

— Ага, только тоже собой недовольна. Вот скажи, Тараканова, почему девицы вечно что-то хотят в себе поменять? Одни волосы накручивают, другие распрямляют. Блондинки красятся в чёрный. Брюнетки высветляются. Рыжие притворяются шатенками. Кто-то худеет. Кто-то толстеет. Какой в этом смысл?

Она повернулась и поглядела так, растерянно:

— Н-не знаю.

— Ну и тогда чего париться? Ты красивая.

— Не такая, как твоя Альбина.

И почудилось, что сказано это было с немалым раздражением.

— Ревнуешь?

— Ещё чего! — и руки на груди сложила. — Ты тарелки бери. Только постарайся не расколотить.

— Фамильный сервиз?

— Да нет. Обычный из хозмага. Просто посуды немного.

— Надо было сказать, в центре была, прихватили б.

— Мелецкий!

— Чего? Ну если немного, а нас вон тут…

— А тебя ничего не смущает?

— Ты смущаешь.

— Я?

— Твоё настроение скачет. То ты в печали, то злишься.

— Проклятье, наверное.

— Или всё достало?

— Тоже может быть. Вот те, на верхней полке… там вроде целые. Но разные.

Данила вытащил указанные тарелки.

— Вряд ли тут кого смутит разный рисунок.

— Ты им веришь?

— Кому?

— Моей родне. Они такие… такие… не знаю… Ляля. И Никита… дядя Женя. Свои. Но мама… впрочем, от неё я как раз никогда не видела ни любви, ни… а теперь вот что мне делать?

— Ну, — Данила вытащил ещё одну стопку. — Для начала предлагаю поужинать. Потом проверим, как дела в независимой мышиной империи. А там, глядишь, чего-то и образуется.

— А если нет?

— Если нет? Тогда образуем. Кстати, для начала переговори с бабушкой. Может, я не слишком-то отца радовал успехами, но не скажу, что совсем вся его наука мимо прошла. Так вот, он говорил, что никогда нельзя полагаться на один источник информации. Даже если он очень надёжный. А твой, как понимаю, таким не назовёшь.

— Наверное…

— Так что бери вон стаканы или чего там ещё надо и пошли. Сначала ужин. Потом всё остальное.

— А ты не слишком раскомандовался?

— В самый раз. Привыкай.

— Что?

— В семье должен быть один лидер!

— Мелецкий…

— У меня посуда. Обратишь в козла — побьётся.

И она улыбнулась. Уже совсем даже не грустно.

Почти отпустило.

Вот интересно, сам по себе подростковый возраст у Ульяны прошёл тихо и незаметно. Возможно, потому что замечать её метания и общее недовольство жизнью было просто-напросто некому. Мама была увлечена собой. Отец — мамой.

Ульяне оставалось лишь не мешать.

— Никита, ты чего такой мрачный? — Ляля крутила в пальцах огурец.

А Никита, на сей раз в человеческой ипостаси, вздохнул и признался:

— Что-то живот крутит…

— Чур мне в тапки не блевать! — спохватился Игорёк, который выглядел чуть менее бледным, чем обычно.

— И за столом тоже не надо, — дядя Женя наклонился и погладил бутылку, что стояла рядом. — Вы мне лучше подскажите, как их назвать.

— Ну… продолжая традицию. Эмфизема есть. А будут ещё Зараза и Холера? — предложил Мелецкий, кажется, вполне себе освоившийся в окружающем дурдоме. Он и наклонился, благо, сидел недалеко. — Вот та, которая справа, чисто Зараза!

— А слева Холера? — Ляля тоже наклонилась. — Холечка. И Зарочка.

Антонина Васильевна лишь головой покачала.

Ульяна хотела было спросить. Нет, не про маму. И не про предстоящую встречу. И не про дар. Всё-таки на такие темы лучше разговаривать наедине и не за ужином. Просто… что-нибудь.