Куда приводят коты (СИ) - Фомин Олег Геннадьевич

– Вот черт! – сказал я.

Вообще-то, думал, выйдет очередное «мяу», но… наверное, я вне досягаемости для человечьих ушей.

Оказалось, под контейнерами нашел приют не я один.

Здесь лежит серая крыса.

И осталось ей, похоже, недолго. Через весь бок – кровавая борозда, а на шее укус. Шерстка на брюшке и лапках слиплась, на асфальте блестят среди мусора и пыли бордовые пятнышки. Глаза грызуна закрыты, но он еще дышит. Сопение наполнено болезненной тяжестью.

Я подкрался вплотную.

Запах крови наполняет нос приятными мурашками, во рту скапливается слюна. Звериный инстинкт недвусмысленно дает понять, что передо мной – еда. Очень вкусная! Намного вкуснее, чем корм в миске…

Но не могу.

Так уж вышло, что к крысам у меня непреодолимая симпатия. У деда жили две крысы. Мы вместе покупали в зоомагазине. Когда я приезжал в гости, то обязательно чистил клетку, кормил, поил и, конечно, играл со зверьками. Брал из клетки, сажал на плечи. А они бегали по мне, обнюхивали, облизывали. Милейшие ласковые создания. Если, конечно, регулярно с ними играть и держать минимум по двое, чтоб играли друг с дружкой. Они существа социальные. В одиночестве крыса быстро дичает, начинает шарахаться от людей, может и укусить.

Разумеется, передо мной сейчас именно такой случай. Дикая уличная крыса.

Но память сильнее голода. Моя дурацкая биография и так весьма скупа на что-то хорошее, и причинить вред крысе – это окатить помоями воспоминания о дедушке, о тех светлых часах, что я проводил с его домашними грызунами.

Порыв ветра загнал под бак обертку из-под «сникерса», та застряла в крысьей шерстке, зверек вздрогнул и продолжил тяжело сопеть. Обертка колышется, трется о рану.

Моя лапа смахнула это недоразумение, фантик обиженно забился в угол мусорной зоны.

По крыше навеса, по забору застучал дождь.

Глаза вдруг тоже ощутили потребность что-нибудь излить. Я осознал, что совсем один. Как эта крыса… Столько всего случилось за последние полтора суток! Я попытался осмыслить все сразу, и мозг начал вязнуть в тумане. Накатила беспощадная усталость. Если сейчас не посплю, меня стошнит от избытка невероятных событий на единицу времени.

Я улегся, спрятав крысу в клубок своей тушки. Серая бедолага обречена, но хоть согрею напоследок. Пусть ее жизнь отправится в крысиный рай из хорошо протопленного дома, а не из промерзлой хибары.

Так я и уснул.

А когда проснулся – крыса оказалась в полном порядке!

Никаких укусов и царапин, лишь сухие иголки шерсти от спекшейся крови. Крыса по-прежнему в плену моего меха, только не лежит, а сидит, черные бусинки смотрят на меня. Окаменела от напряжения.

Стоило мне шевельнуть головой, и она перепрыгнула мою спину, метнулась из-под бака.

– Стой! – крикнул я.

Остановил ее не мой зов, а пролетевший мимо курьер на велосипеде. Желтый плащ мелькнул перед глазами, крыса отскочила назад от грязной волны из лужи, шерсть обстреляли брызги. Лысый хвост в панике крутится, стрелка мордочки ищет сухой путь.

– Я тебя не трону! – сказал я тише.

Мордочка повернулась ко мне. Замерла.

– Не убегай, – почти прошептал я. – Пожалуйста…

Сижу под баком, спрятав лапы под туловище, и гляжу на крысу.

Зарычал возникший из-за угла жилого дома внедорожник. Оскалившись решеткой радиатора, подъезжает в нетерпении к бакам, грязь в лужах спешно расплескивается с дороги. Крыса юркнула под бак, через один от моего. Я отполз глубже в тень. Дверца иномарки открылась, на асфальт ступили дорогие ботинки, зашуршало, похоже на целлофан, бак надо мной вздрогнул.

Когда машина уехала, я и крыса повернули друг к другу головы. Только головы. Хочу показать, что не намерен кидаться. А крыса готова в случае чего дать стрекача.

– Правда не тронешь? – спросила она.

Я чуть не прыгнул от радости, что крыса умеет разговаривать, но сдержался.

– Правда!

– Ты что, не голодный?

– Ну… вообще-то, кушать уже хочется. Но держу себя в руках.

Крыса помолчала. Затем повернулась ко мне всем тельцем.

– В руках?.. Так ты человек?

Голос тихий, вкрадчивый. Как у интеллигентного старичка. В шляпе, очках и с тросточкой. Мягче, чем у моего деда, но все равно напоминает.

Выходит, это не крыса, а крыс.

Мой взгляд упал на скомканную рядом с колесом бака жвачку.

– Вообще не понимаю, что происходит, – произнес я.

И меня понесло.

Я начал рассказывать обо всем, что случилось со мной со вчерашнего дня. Сбивчиво, путаясь в хронологии, постоянно возвращаясь и дополняя, но… как получалось, в общем. Эмоции через край. Время потеряло счет. Пока я говорил, несколько раз сменилась погода, солнечный свет уступил дымке сумерек, а крыс подкрался почти вплотную. Я захватил не только события последних двух дней, но и фрагменты далекого прошлого, не знаю, зачем… Наверное, настал момент, когда необходимо как следует выговориться.

Если бы мне кто сказал позавчера, что моим первым в жизни психотерапевтом будет помойная крыса…

В какой-то момент я остановил поток слов. Не то чтобы рассказ пришел к логическому завершению. Просто понял: хватит. Загрузил мозг бедного грызуна, он теперь сидит, смотрит в одну точку, бедняга… Переваривает.

– У тебя мама хоть была, – произнес, наконец, крыс.

– Да она и сейчас… есть.

Последнее слово я сказал неуверенно. Мать в плену у Седого, и что с ней – неизвестно. Затем я спросил:

– А у тебя?

Крыс заговорил не сразу:

– Была, но так давно… Ты ушел сам, когда решил, что пора, а моя бросила совсем еще мелким… Если не сказать «забыла». Оставила непонятно где и сбежала, даже не предупредив.

Мы помолчали.

– А у тебя есть имя? – спросил я.

– Называй меня Ластик.

– Ластик?

– Ага…

– Почему Ластик?

– Потому что… Ластик.

– Но почему? – допытываюсь я.

– Эх, человек… Людям для всего нужна причина. Всему ищете объяснение. Именно поэтому чудеса прячутся от вас. Не терпят, когда их пытаются объяснить.

– Ну, Ластик так Ластик. Тогда буду Грифель. Хотя у меня есть человеческое имя, но коту такое не идет.

– Грифель, – произнес крыс медленно, словно пробуя на язык.

– Гриф. Зови меня Гриф.

Ластик задумался.

– Буду звать Риф.

– Почему Риф?

Крыс вздохнул.

– Ты опять за свое, человек? Если продолжишь любой ерунде подбирать объяснение, перемир тебя не впустит. Как тебе вообще удалось в него прыгнуть? Из-под кровати – на крышу…

– Понятия не имею.

– Вот и не имей! А то еще спугнешь…

– Кого?

– Не знаю. То неведомое, что сжалилось над тобой.

– Что теперь, вообще вопросы не задавать? Как тогда узнаю, что такое перемир и… как же она сказала… даймен! И вообще, ты должен был помереть! Куда делись твои раны?!

– Думаю, туда же, куда и рана той рыжей. Ветеринар сказал, она пока не сможет ходить, так? Тем не менее, у тебя дома уже смогла, пусть и не без помощи, дойти до миски и обратно. А утром… Ты замечал, чтобы хромала?

– Нет. Показала шрам, и все. Я вообще забыл, что у нее рана.

– Целитель…

– Что?

– Твой дар. У каждого в перемире есть необычные способности, самые разные, однако всегда есть предрасположенность к чему-то.

– Я что, могу исцелять?

– Как видишь, – сказал Ластик и повернулся ко мне боком, где недавно кровоточило вскрытое мясо, а теперь ровная шерсть. После чего продолжил: – Исцелять можешь, но не можешь этим управлять. Ты человек, пусть и в кошачьей шкуре. Человечье восприятие мешает проявляться талантам, брать их под контроль. Ты вообще не должен был касаться перемира. Реальность к этому строга. Она следит, чтобы мир и перемир не пересекались. Но тебе помогли. Подтолкнули туда, куда сам бы ты не попал. И теперь ты… уи-уи-уи-и-и-и…

Речь Ластика сменилась крысиным писком, я спросил, в чем дело, но вопрос прозвучал лишь в голове, а пасть выдала:

– Мяу?

Мы умолкли.

Оказалось, к бакам подкрались дети, мальчик и девочка. Даже успели заглянуть под баки, но их окликнула мама: