Дубль два. Книга вторая (СИ) - Дмитриев Олег

Сфера Энджи была пурпурно-красной, отливая всеми оттенками, от ярко-алого до глубокого бордо. С полосами и стрелами синего. Которые истаивали на глазах. И что-то ещё насторожило меня в ней, но сфокусироваться и додумать мысль не дала Речь Перводрева:

— Мы рады тебе, Аспид! С возвращением!

И все сферы моих родных и друзей озарились, как окна, что увидели свет восходившего Солнца. Это выглядело величественно и непередаваемо красиво. Я даже смутился немного. И, пытаясь зачем-то скрыть это, обернулся назад, смаргивая неожиданные выступившие слёзы, буркнул в темноту:

— Проходи, чего столпился. Добрались. Теперь уж точно.

И прошёл вперёд на пару шагов, освобождая проход. Откуда вышел, спотыкаясь, совершенно потерянный Сашка.

— Папка! — крик Павлика и яркая вспышка багрово-белого оглушили и ослепили. А сам он, извиваясь, как змея, сполз сквозь руки остолбеневшей Алисы на пол и побежал к нам. Да, неловко, не очень уверенно. Но значительно лучше, чем ещё несколько дней назад.

Тишина стояла полнейшая, перебиваемая лишь стуком крови в ушах. По крайней мере, в моих. Карапуз добежал до нас, дав за это время каждому ощутить пронзительно-искреннюю важность момента, ситуации, того, что происходило здесь и сейчас, в невозможной пещере вокруг Древа, которого тоже быть не могло.

Сашка обошёл меня, двигаясь так, будто шёл на протезах. Очень старых, выструганных из дерева. И упал на колени, разведя руки. Куда и прилетел юный сокол. Обхватив отца ручками. И зарыдав.

В потолок смотрели, чтобы не дать выкатиться слезам, кажется, даже Ося с Белым.

Тонкие пальчики пробежали по изуродованной щеке. Большие руки обняли маленькое тельце, подхватив. Две пары серых глаз замерли, как припаянные друг к другу.

— Папка! Ты пришёл! А я всегда знал, что ты придёшь!

Я коснулся плеча Сашки. Он не почувствовал. Его сфера, где снова сражались любовь и страх, переплеталась с аурой Павлика, будто напитываясь алым и искристо-белым. Теряя синие оттенки. Возвращаясь в норму. Тряхнув головой, он подхватил сына на сгиб левой руки, где тот замер торжественно, гордо и радостно, как на советских плакатах. Или иконах. И мы пошли дальше.

Не дойдя нескольких шагов до сестры, молодой Мастер, инок и слесарь снова опустился на колени. И спросил, не сводя глаз с дрожавшей бледной Алисы:

— Ты простишь меня?

Она вздрогнула, как от удара, и судорожно кивнула. А потом ещё раз. А потом неловко шагнула к нему.

— Ну, довольно кувыркаться! Кинулся раз, кинулся два — хватит! — с интонацией Жоржа Милославского, только старого и неожиданно смущённого, буркнул Раж. И обратился уже ко мне, шедшему чуть позади отца и сына:

— Ты где его нашёл, нервного такого?

— Это не я его, это он — меня. Давай, деда, я гостей рассажу по местам, что хозяин укажет, да и расскажу всё ладом? — предложил я, глядя уже на чешуйчатый ствол.

Сергий только руками развёл, попутно, случайно как бы, отодвигая с моей дороги епископа.

— Поздорову, хозяин! Сладил я дело. Только план чуть поменялся на ходу. В землях Коми нашёл я Древо искомое. Но не спалил дотла. Сюда привёз.

За правым плечом у меня стоял Устюжанин, и, судя по белым сполохам, был готов к чему угодно. За левым, чуть подальше — дед с Линой, что повисла у него не руке, будто чуя, что вот прямо сейчас бросаться ко мне на шею не следовало. Мало ли, как примут? За ней стоял чугунным памятником инок Серафим. Одной рукой обнимая зарёванную жену, а на другой держа счастливого сына. Если я хоть что-то понимал в этой жизни — вернее человека мне было не найти. Ну, не считая Энджи, конечно.

— Говори, чадо! — гулко грохнуло в голове.

— Ну… — начал было отвечать я, но тут же был прерван:

— Поздорову, пращур славный! Я, Ольха с земель коми войтыр, счастлива быть здесь. И благодарю за то тебя. И Странника Яра Змеева из года людского, русского, что спас меня. Позволь рассказать? — Доброе дерево вовремя оттеснило меня от важного разговора. Я бы точно так нарядно и торжественно не смог.

— Говори, чадо. Со мной рядом друзья, расскажи и им, — видимо, эта команда разрешала передачу данных по открытым каналам. И Ольха доложила. Точно так же, как и Мастерам на дороге под Устюгом, где наш с ней вояж едва не завершился. Прибавив только несколько «слайдов» с Болтуном, сорвавшимся из салона Гелика, ударившегося о полицейскую машину. И сполохом Яри, походившим со стороны на взрыв в «Звёздных войнах». И коротко — как мы летели сюда на «скорой» и потом на метро. Судя по всему, «картинки» нашим ретранслировал Белый — потому что реагировали они живо, хоть и не мешали крови с Добрым деревом.

— Коська! Живой! — ахнул Степан.

— Сладил! Не подвёл, чёрт! — в голосе Ража звенели слёзы. И гордость. В унисон.

— Аспид-Странник! Подойди к Осине, — прогремело внутри. А я ещё подумал — чего это Ося так долго молчит?

— Потому, что правильно всё и ладно, чего воздухом-то трясти? — тут же отозвался он, с одной фразы убедив, что с ним всё в полном порядке.

Возле полусферы, в которой он «гостил» здесь, из пробившихся, кажется, сквозь сплошные каменные плиты, корней на глазах сплеталась люлька-колыбель. Ну, мне показалось, что на неё было похоже больше всего. И когда вся эта конструкция вдруг опустилась вровень с полом — не удивился. Потому что вспомнил, что раз триста уже обещал сам себе ничему тут больше не удивляться.

— Посади гостя на почётное место, Странник! — кажется, ничего более торжественного, чем Речь Белого сейчас, я не слышал никогда.

Подойдя, уселся на полированную плиту возле будто бы вмурованной в неё корзины. Стянул берцы и носки. Растеребил зубами и развязал узлы на обеих руках — левую промыли и перевязали, в правую вбинтовали два нераспакованных стерильных бинта, зафиксировав ладонь в положении, будто я держал ею яблоко. Дядя Артём, хирург-травматолог, объяснял, что это необходимо для того, чтобы три сломанных кости в кисти срослись ровно, и не нарушилась подвижность. Я не стал говорить ему и Мастерам, что в этом, по словам Ольхи, не было никакой необходимости — им так хотелось от всей души помочь мне, что мешать было как-то совестно. А сейчас, сняв повязки, убедился, что и Ося, и Сергий, и Ольха были правы в части регенерации. Ни раны на левой, ни следов переломов на правой не осталось.

В люльку бережно выложил стволик Ольхи, изрядно помятый и подвявший, но живой. Вынимать его из-за пазухи ни сверху, ни снизу показалось неудобным, поэтому просто скинул куртку, а футболку разорвал от ворота. Собрал горстями землю, рассыпанную внутри, а затем в неё, поверх, осторожно установил малое тело спасённого Древа. Справа склонился епископ и полил под корень из того самого памятного кубка. Слева замер Раж, и лица у них обоих были точь-в-точь как на картинке Лидочки. Которую надо будет как-нибудь при случае забрать в Устюге. Да, забыл. И вспомнил вот только что. Как-то не до искусства было.

— Прежде, чем сделаешь — знай. Сотворённое тобой неоценимо, Яр. Первый и единственный раз Древо вышло живым из чёрных силков. Я, известный вам как Тилодендрон Белый, клянусь, что выполню любую твою просьбу.

Не знаю уж, всем он это сообщил, или мне одному. По сторонам я не смотрел. В голове совершенно не ко времени, кажется, прошепелявил Шура Каретный: «Не надо мне злата, не надо мне се́ребра! Отпусти ты меня на слобо́ду!». И, кажется, совсем по-девчоночьи хихикнула Ольха. А я только кивнул, показывая, что обещание Белого услышал. Но ответа не дал. Как Русь-тройка.

Помня, как провожал Осину Раж, свёл вместе ступни, устроив рядом ладони. И точно так же потянулись над кожей бледно-зелёные росточки, как у той травы, что продают для кошек в зоомагазинах, только совсем тоненькие. Склонились и достали до корня и стволика маленького деревца. Оплели его, будто вьюнок, хмель или дикий виноград. И втянулись под молодую нежную кору. Ветви и листья молоденького предвечного Древа наливались силой на глазах. Не знаю, кому как, а мне хотелось одновременно склониться до земли или начать бурно и продолжительно аплодировать. Ведь такого и вправду никогда не было. Первое, спасённое от Чёрного, Древо заняло место у ног пращура. Рядом с Осиной, который тоже был спасён двуногими, но по-другому. Говоря нашим бедным и скучным языком, его просто депортировали. Ольху — воскресили из мертвых.