Когда всем страшно - Форст Мира

– Но ведь они не вернулись, Никлас, – как-то жалобно взглянула она на меня, а я желал бы, чтоб она почаще произносила мое имя. – Что ты предлагаешь посмотреть в архиве?

– Списки. Списки убитых. Мне и самому стало интересно, упоминается ли в тех списках еще кто-либо из детей и женщин, кроме твоих родственников.

– Хорошо. Идем. Подожди только, я переоденусь.

Вита не заставила долго ожидать себя, удивив меня тем, что собралась довольно-таки быстро. Она успела не только надеть теплое уличное платье, но и уложить волосы в затейливую косу.

– А завтракать ты не будешь? – спросил, когда она скинула домашние туфли и принялась обуваться в сапожки.

– Нет аппетита.

– Можем зайти в кондитерскую. Нам по пути. И они рано открывают. Я куплю тебе пряников или пирожное, – сам от себя не ожидал, что произношу подобные слова.

Виталина растерянно моргнула, затем отрицательно помотала головой.

– Спасибо. Я правда не хочу.

– Ты сказала мне спасибо, – заметил довольно.

– Никлас, не лопни от счастья, – заставила она меня тихо рассмеяться.

Матиас на этот раз находился на рабочем месте, читал свежий газетный листок.

– Во как…, – ухмыльнулся жандарм при нашем появлении. – Про вас читаю, а вы тут как тут.

– Про нас? – забрала Виталина у него газету.

Я заглядывал ей через плечо и прочел очерк быстрее. В нем говорилось о симпатии вампира Никласа Эйлертона к дочери фабриканта Гройсса. «Что же это? Настоящие чувства или прихоть вампира? Следите за новостями» – как всегда блестяще закидывал Лужиц крючок для аудитории. Несомненно, последующие выпуски будут расхватываться в считанные минуты, и типография вновь увеличит тираж газеты.

– Ну… Оскар. И когда только успел, – рассердилась девочка. – Еще и картинку состряпал.

– А мне нравится, как он нас изобразил, – сложил я лист так, чтобы не согнуть на рисунке, и убрал его в карман своего камзола.

– Да, красиво вышло, – поддакнул Матиас. – Обычно наш Оскар шаржи рисует, а тут вы прямо влюбленная парочка.

– Это и есть шарж! – грозно зыркнула на жандарма моя рассерженная фройляйн. – Вот я Оскару задам! Влюбленная парочка! Это ж надо было так придумать!

– Да ты не серчай, милая, – примирительно заметил Матиас. – Ничего дурного ведь не написано. А про вас и без статьи весь город судачит.

– Это все из-за тебя, Эйлертон! – направила она свой гнев на меня. – Вот зачем ты в семинарию за мной приходил? Оттого все и болтают.

– Хватит. Не ругайся, – остановил ее. – Лучше давай списки смотреть.

Ответом мне стал сердитый взгляд.

Я объяснил Матиасу, что нам нужно, и уже через десять минут мы с Витой вдвоем просматривали архивную папку.

– Записи не я составлял. Мой предшественник, – пояснил жандарм. – Так что, если потребуется, разъяснений дать не смогу. – Не стал мешать нам Матиас, ушел во двор обдирать плоды поздней яблони.

Девушка водила пальчиком по строкам, а я ждал, когда она прочтет все имена сверху вниз. Мне на то требовалось гораздо меньше времени.

Десять страниц рукописного текста были изучены Витой дважды.

– Что скажешь? – показалось мне, что девочка как-то сникла.

– Никлас, я не понимаю, – приложила она ладошку к своему лбу. – Их нет в списках.

– Судя по годам рождения, что тут указаны, в списках вообще нет ни одного ребенка. И всего несколько женщин. Говорю же тебе, тогда были убиты гарнизонные и слишком воинственные мужики. А женщины из списка, скорее всего, те, кто по личным причинам использовал нашествие для бегства из Форста.

– Но тогда получается, либо папа не сообщал об исчезновении Оливии и Лисандера, либо была допущена ошибка тем, кто составлял список. Нам надо поговорить с этим человеком.

– Нам? – иронично приподнял бровь.

– Прости. Сказала, не подумав. Я сама поговорю, – вдруг повело ее в сторону.

Среагировал быстрее, чем она упала. Подхватил на руки.

– Вита?

– Нервы, наверное. Поставь. Поставь меня.

– Вита, да у тебя озноб, – стала ясна мне и причина отсутствия аппетита, и почему девушка прикладывала ладошку ко лбу. Она плохо себя чувствовала, но не признавалась. – Почему сразу не сказала, что заболела? – вместо того, чтобы отпустить, покрепче прижал к своей груди.

– Думала, пройдет. Но стало хуже, – не сопротивлялась она более тому, что держу ее. Наоборот, обвила мою шею тонкой рукой и прикрыла глаза. Видимо, совсем ей худо стало.

Поспешил со своей ношей на улицу. Последний раз я испытывал панику сто три года назад, в тот день, когда осознал, что превращаюсь в вампира. И вот вновь подобные ощущения – дикая паника и страх. Разница лишь в том, что теперь я переживаю не за себя, а за девочку.

ГЛАВА 7. ОХОТНИЧИЙ ДОМИК

Неважно почувствовала себя еще с вечера. Предполагаю, сказался сквозняк, гулявший в кирхе.

Когда я жила в Котбусе у тети Агнесс, все болезни в ее доме лечились чаем с малиной. Так что воспользовалась проверенным рецептом и легла спать пораньше. Наутро в горле стало неприятно сухо, свет, льющий из окна, показался слишком резким, а стук в дверь отозвался болезненной пульсацией в висках.

У Эмили был выходной, у папы последнее время случались проблемы со слухом, а из комнаты Оскара доносился раскатистый храп. Пришлось мне самой выползать из постели и встречать гостя. Уже и не удивилась, что им оказался Никлас. Совсем без меня не может. Никак в покое не оставит. Свалился же этот вампир на мою голову.

Но его предложение прогуляться до участка я все-таки приняла.

Надеялась, утренний прохладный воздух избавит от головной боли, взбодрит меня. Поначалу так и случилось, мне стало ощутимо легче. Зато в участке чернильные строки поплыли перед глазами, и лишь упрямство докопаться до истины заставляло держаться и вчитываться в незнакомые имена и фамилии. Незнакомые, безликие для меня. Странный фокус, в котором я обязательно разберусь, но, видимо, позже. Организм сдался, и вот я снова на руках Никласа Эйлертона.

Проваливаюсь в полузабытье, выныриваю из него на краткий миг, пока меня осматривает врач. Вновь руки Эйлертона, сквозь морок его диалог с аптекарем. Затем я уже в своей постели. Возле топчутся папа и Оскар, хлопочет Люсия, но именно Никлас вливает в мой рот горькую микстуру, заставляет запить водой. Я слушаюсь и испытываю странную благодарность к высокомерному лорду.

Уплываю в тяжелый сон с мыслями, что в городе поползут новые сплетни, а Лужиц напишет новый репортаж о том, как вампир беспокоится о дочери фабриканта. Я не могу сердиться на Оскара, это его заработок. Немного волнует меня скорое возвращение Петера. Он точно потребует объяснений.

Так и происходит. После нескольких дней, проведенных под теплым одеялом в полубессознательном состоянии, бодрость и ясность мысли наконец-то возвращаются ко мне.

Взгляд зацепился за пелерину, забытую мною на резной скамеечке церковного сада. Теперь она аккуратно перекинута через спинку кресла. А в кресле, устроив ногу на ногу, раскачивается Петер.

– Ты нашел мою накидку? – звучит мой голос после болезни немного хрипло.

– Нет. Ее твой вампир принес, – поднялся Штемпп с кресла, откладывая в сторону газетный листок, который читал.

Мне не понравился его тон.

– Петер, он не мой, – рассердилась на то, что меня сразу вынуждают оправдываться.

– Тогда почему в газете пишут обратное? – принялся расхаживать он по комнате. – Стоило оставить тебя одну всего на неделю и здрасьте… Моя невеста теперь подружка вампира.

– Все не так, Петер.

– А как, Вита? Весь город судачит о том, как Никлас Эйлертон носит тебя на руках.

– Мне стало плохо. Я упала в обморок, поэтому и оказалась у него на руках.

– Хорошо. Пусть так, – запустил Петер пальцы в свои густые каштановые волосы. – Тогда какого черта все это время он сам поил тебя микстурами и бульоном!?