Богатырь сентября - Дворецкая Елизавета Алексеевна

– Поздорову ли, добры молодцы?

На этот раз стражница заговорила первой. Гулкий ее голос заполнил все пространство между землей и небом, от него веяло густо-лиловым холодным ветром.

– Поздорову… – тихим от потрясения голосом ответил Салтан.

Кричать не требовалось: черно-лиловая тьма обнимала их, обтекала со всех сторон, шептала в уши, ловила сказанное слово возле самых уст.

– Куда пусть держите?

– Ищем Медоусу-стражницу, – ответил Гвидон, и юная дерзость в его голосе сменилась потрясенной робостью. – Не ты ли это?

– Ух, ух! – тысячей совиных голосов заухала тьма – это она так смеялась. – Не я. Медоуса-Стражница – госпожа моя, я лишь ее служанка смиренная. Двор стерегу, кого попало не пускаю.

– Испытай нас! – крикнул Салтан, громким голосом пытаясь показать хоть самому себе, что он не букашка мелкая под копытами коня-тьмы.

– Испытаю. Не отгадаете загадки мои, будете мне служить!

Тьма-дева показала копьем вверх, где теснились небесные звезды, и Салтан как наяву увидел: они с Гвидоном падают во тьму, а души их рвутся из тел белыми мелкими звездочками, несутся вверх, вливаются в это неразличимое сонмище, растворяются… И эта участь была так близка, что холод сковал жилы болезненным онемением. Вся их сила молодых мужчин царского рода казалась ничтожной перед силой Тьмы-девы, словно капля воды в полосе прибоя – накатит волна, слизнет и не заметит.

– Бежит, бежит овечка по липовой дощечке, – заговорила тьма, – увидала зарю, да и пала в воду. Бежали овцы по калиновому мосту, увидали зарю – покидались в воду.

Салтан пытался вспомнить: неужели такой загадке его не учили? Овечки, дощечки – это он видел ясно, но загадка ведь не про овец!

– Звезды… – очарованно глядя в небо, прошептал Гвидон.

Кажется, он лишь говорил о том, что видел – и где видел самого себя.

– Верно, – мягко ухмыльнулась тьма, и опять черно-лиловый ветер огладил волосы отца и сына. – Звездочки, овечки мои, ночью по небу гуляют, на заре в море ныряют и в нем день провождают. А теперь: гроб плывет, мертвец ревет, ладан пышет, свечи горят?

Салтана прошиб холодный пот. Учили его такой мудреной загадке, не учили – он не мог вспомнить. Виделась церковь, в ней молчаливые огонечки свечей, меж ними темный гроб, в гробу – мертвец… и вдруг этот мертвец поднимается и как заревет! Сказывает, бывают и такие. Было жутко и противно, но Салтан не мог отделаться от этого зрелища и проникнуть мыслью под внешнюю оболочку вещей, сообразить, о чем говорится в загадке.

– Это… туча весенняя – гроб, в ней молния блещет – огонечки, а гром – вот и мертвец ревущий, – так же задумчиво, словно не своим голосом, произнес Гвидон.

– Верно, – к удивлению Салтана, прогудела тьма. – Ну, вот вам последняя загадка: стоит дуб без корня, без ветвей, сидит на нем птица вран без крыл, пришел к нему старик без ног, снял его без рук, заколол без ножа, сварил без огня, съел без зубов.

«Конец нам», – только и подумал Салтан. Такой загадки он никогда не слышал. И нечего думать о безруки, безногих и беззубых стариках – тут не угадать.

Он оглянулся на Гвидона: тот застывшим взором смотрел в небо, его лицо тихо сияло.

– Ну? – подбодрила Тьма-дева. – Знаете?

– Это… – забормотал Гвидон. – Это…

Его красивое лицо мучительно искривилось, и на Салтана накатило отчаяние. Они сгинут здесь, Тьму-деву сабелькой не одолеть. Елена не дождется их на морском берегу, исплачется, превратится в чайку и будет вечно носиться над морем, криком зовя их двоих… Это – ловушка, неведомый похититель островного града так все и подстроил, чтобы они забрели в эту чащу и здесь пропали…

Тьма загудела, запела черно-лиловым голосом, плотнее сомкнулась вокруг них. Недостаточно они оказались умны, чтобы хотя бы дойти до Медоусы-Стражницы. И уж мудрость ее тем более им не по зубам, как тем же чайкам – огромные рыбины темных глубин…

– Это мороз, – вдруг сказал Гвидон.

Песнь тьмы прервалась, наступила тишина.

– Веерно, – с сожалением протянула Тьма-дева. – Ну, ступайте дальше, коли удалы…

– Стой, стой! – закричал Салтан. – С тебя теперь ответ: как ее имя?

– Имя ее Степанида, – насмешливо ответила дева.

– Врешь, – отверг этот ответ Салтан, чувствуя холод в груди.

– Имя ее Мастридия.

– Неверно. Настоящее имя давай.

– Звать ее Ульяна-Падаю-На-Незваных-Бум-Бам-Кости-Переломам.

– Вот это правильное имя.

Тьма-дева моргнула, закрылись три ее глаза, наступила полная темнота. Лишь одна, последняя белая звездочка резко рванулась вперед – невидимая великанша метнула копье. Разбитая им, тьма впереди рассеялась. Не веря глазам, Салтан и Гвидон смотрели на открывшуюся им широкую поляну, а на ней – крепкий просторный дом. Окружала его низкая ограда из толстых кольев. Такую ограду легко перелез бы и ребенок – если бы не черепа человечьи на каждом ее колу. Глаза черепов тускло мерцали.

«А почему – мороз?» – хотел спросить Салтан, но не мог шевельнуть языком.

– А почему – мороз? – услышал он голос Гвидона.

– Ты же отгадку нашел. Стало быть, знаешь?

– Не знаю, – ошарашенно пробормотал сын. – Сама собой в голове явилась, будто подбросил кто. Я думал, может, ты знаешь? А оно тоже нипочему, да?

– Просто запомни, – со вздохом подтвердил Салтан, чувствуя себя самого не таким уж умным. – И ступай вперед.

Гвидон без вопросов зашагал к низкому тыну с черепами. Салтан шел за ним: в густой тьме сияние Гвидона так усилилось, что тот живым светочем освещал путь отцу и себе.

За оградой виднелся двор – совершенно пустой, из трубы над кровлей не шел дым. Изба была сложена из толстенных бревен – ни окон, ни дверей, – кровля крыта дерном, и на ней рос не только мох, но и кусты и даже небольшие деревца. Вся кровля казалась такой тяжелой, что было страшно – вот-вот рухнет и раздавит под собой сам дом. Ворота стояли закрытыми, но это еще полбеды. Приближение двоих путников пробудило черепа: медленно, со скрипом они стали один за другим поворачиваться к воротам. Тусклые огоньки в их глазных отверстиях загорелись ярче.

– Чур меня! Батя… – Гвидон придержал отца за рукав. – Сейчас подойдем, – зашептал он, – а эти и вцепятся… Ой, смотри, вон тот зубами щелкает!

– Не бойся, дружище! – тихо ответил Салтан. – Смелым бог владеет, без отваги нет и браги. Я уже бывал в такой избе…

– Когда же ты бывал?

– В семь лет меня кормилец мой, боярин Дарий, в лес завел да велел по тропке идти. К такой же избушке я пришел, а там внутри… – Салтан оторвал взгляд от избы и взглянул на сына. – Тебя-то авось на лопату не посадят и в печь не толкнут, здоров ты больно. А если все же, то помни: ручки-ножки растопырь, чтобы в устье не влезть, так и будешь цел.

Они сделали еще несколько шагов, и тут ближайший череп, сидевший на воротном столбе, заговорил.

– Куда путь держите, добры молодцы?

Голос его звучал глухо и невнятно, как из-под земли.

– Ищем мы Медоусу-Стражницу, – ответил ему Салтан. – Пропустил бы ты нас.

– Пущу, если скажете мое имя. А не скажете…

Череп выразительно защелкал челюстями.

– Может, Кондрат? – сказал Салтан.

– Нет. – И опять щелк-щелк.

– Может, Матриниан?

– Нет. – Щекл-щелк прозвучало еще более грозно.

– Ну тогда… Звать тебя Константин-Не-Пускаю-Через-Тын-Щелк-Щелк-Горло-Перезрызолк.

– Эх! – с сожалением вздохнул череп. – Догадались! Делать нечего, ступайте.

Ворота сами собой раскрылись.

– Ждут вас, – ехидно заметил череп им вслед. – Ох, ждут!

Проходя, Гвидон вдруг заметил, что ворота сделаны не из досок, а из костей человечьих. Но стиснул зубы и смолчал: пятиться поздно.

Мерцание мертвых глаз осталось позади, но два гостя хорошо видели дорогу: Гвидон и здесь источал свет, хоть и более слабый, чем в лесу. При нем видно было, что перед ними глухая стена.

– Избушка, избушка! – позвал Салтан. – Развернись к лесу глазами, к нам воротами. Нам не век вековать, одну ночь ночевать. Пусти прохожих людей.