Мелкий писец (СИ) - Мамин Олег

Отмечу лишь то, что в этот раз не чувствовал никакой поддержки потустороннего существа, никакого наложения рук на плечи или просто пристального взгляда неведомого покровителя рядом.

Я сделал это самостоятельно.

У старика же, как я недавно представлял себе последствия отравления, так и вышло: изо рта пошла пена, а из глаз — кровавые слёзы. Уж не знаю, вложил ли я прежнюю фантазию в свои действия или просто «подслушал» этот образ у старика на каком-то трансцендентном уровне. Однако, результат точно соответствует тому, что я нафантазировал.

Только есть одна загвоздка: руки старика только сильнее стиснулись на моих запястьях.

В принципе, решение в египетском стиле: на пир нельзя приходить с оружием, а способность проклинать никто не может отобрать, кроме богов.

Ещё в будущем гид говорил, что магические преступления расследовались как и уголовные, а наказания за них даже более причудливые. Убийцу руками отправляли на принудительные работы, а убийцу заклинаниями могли сжечь в ритуальной печи для подношений.

— Болван! Помогай! — заорал Собекхотеп, подбежавший к нашему столику вместе с Саптахом.

Эти слова он обратил к молодому «писцу», замершему с испугом на лице. Одновременно с ругательством он ударил его по голове своей могучей рукой. Мужчина не просто толстый, он ещё и мощный, так что от этой оплеухи телохранитель (а кто ещё-то?) сделал кувырок в сторону старика, опрокинув столик с угощением.

Хватка оказалась крепкой, но надо отдать должное «писцу» (и Собекхотепу, сделавшему правильное внушение), тот помог расцепить пальцы. Кажется, он даже сломал несколько, судя по хрусту.

Помощнику тоже стало плохо, но не настолько, как колдуну. Я всеми силами старался мешать проникновению в помощника враждебного ка проклятого.

А теперь о самом неприятном.

Умирая, старый колдун потянулся к заказчику убийства, к тому самому мужчине, который спорил с Саптахом и Собекхотепом.

Они оба обернулись, следя, на кого указывает нанятый преступник, и на их лицах появилось что-то нечитаемое. Радость, но какая-то неполная, что ли. Стыдливая.

Нет, никто не кинулся его заламывать, хоть в помещение и ворвались несколько воинов с оружием.

Кто посмеет усомнится в праведности верховного жреца Анукет?

Глава 6

История с попыткой убийства Нефернена так ничем и не закончилась. Мы просто покинули особняк Собекхотепа, вернулись в дом учителя.

Саптах запретил мне покидать его дом в ближайшую декаду, так что я полностью посвятил время обучению, больше ничем не занимался.

Разве что пару раз ко мне заходили дети Саптаха. Все хотели узнать подробности из первых рук. Старший хоть и присутствовал на сходке авторитетов, но не видел всё, и уж тем более не знал, что произошло в деталях.

Саптаху я рассказал обо всём без утайки, и он провёл обряд очищения в домашнем святилище. Кажется, это и в самом деле принесло мне пользу. Я почувствовал себя чище изнутри, а потому был очень ему благодарен. Это ощущение чистоты не имеет никакого отношения к физическому телу, так что описать его непросто. Оно также не имеет никакого отношения к отсутствию грехов или порочных желаний, а скорее ассоциируется со здоровьем и бодростью.

Похоже, Саптах своей семье ничего не рассказывал, вот они и ходили ко мне по очереди узнать подробности.

Даже младший, Нефернен, больше не вёл себя дерзко. Кажется, он меня боится, ведь «славу» победителя колдуна я добыл для него. Похоже, он в полной мере ощутил на себе, что такое медные трубы, поющие фальшивыми голосами.

Для всех у меня была одна и та же отговорка: учитель Саптах запретил обсуждать с кем бы то ни было случившееся. Это самый большой секрет.

— Ты же не хочешь, чтобы все узнали, что это был не ты? — спросил я Нефернена, озираясь, якобы опасаясь подслушивания слугами.

Он тоже покрутил головой и удалился.

— Спросите вашего уважаемого отца, госпожа Миут, — сказал я дочери, подловившей меня, когда я писал очередную копию «Поучений Ахтоя».

Да-да, того самого сатирического описания профессий, восхваляющих труд писца, которого до будущего дошли почти три сотни экземпляров. На нём учились письму многие поколения юных писцов.

Правда, мне кажется, что они были написаны иератикой, скорописью, а я пока к ней не приступал, использую полные иероглифы.

Канефер, старший, просто пришёл поблагодарить за спасение брата. В его голосе проскакивали нотки вины, но он старался этого не показывать.

— Твои слова в моём сердце звучат как голос самой Маат, достойный Канефер, — сказал я ему, использовав слово «иб», означающее то сердце, которое взвешивают на суде Осириса, воплощение совести. Оно отличается от понятия «хати», того куска мышц, что качает кровь.

Мои слова — чистая правда, а не лесть. Кроме него, никто не удосужился меня поблагодарить, а по сути это то, чего мне хотелось больше всего. Возможно, с его стороны это какая-то хитрость, но мне она пришлась по душе.

— Я хочу, чтобы ты меня обнял, — сказал он, немного удивив.

Не стоит в его желании искать какого-то неприличного контекста. Видимо, отец рассказал ему больше подробностей, и он не только понимает, что произошло, но и желает получить от меня немного божественного ка, который не просто защитил меня и отразил проклятие, но и защитил молодого воина, расцеплявшего руки колдуна.

Я справлялся о его здоровье. Над ним тоже провели очистительные ритуалы в храме Хнума на Элефантине, и теперь с ним всё будет в полном порядке. По крайней мере, так сказал Саптах.

Колдун тоже выжил, что очень радует мою христианскую душу. Во-первых, не нарушил заповедь «не убий», а во-вторых, с небольшой натяжкой мои действия можно посчитать актом чернейшей магии, что тоже является грехом. Пусть я просто отбивался, но всё-таки…

Что же до главного жреца, то учитель только раздосадованно отмахнулся.

Понимаю, высокий статус работает как броня. Это особая магия, защищающая от правосудия. Когда два бронированных рыцаря сражаются, бесполезно лупить друг друга по латам, нужно колоть в уязвимые места. Жрец нашёл такое место. Теперь очередь Саптаха.

— Подойди, Канефер, — я немного обнаглел. По социальному положению это мне нужно к нему идти, он же хозяйский сын.

Но тот и глазом не моргнул, сделал шаг навстречу. Видать, считает меня каким-то блаженным, что-то вроде исцеляющей статуи, в которую вселился аху бога.

Не знаю, что ощутил он, но с моей точки зрения, я поделился с ним своим ка.

Уменьшился ли он? Мне так не кажется. Не обладает он аддитивностью, не делится. Его можно исказить, загрязнить, но не уменьшить или увеличить.

Таким свойством обладает только сехем, творческий потенциал. Вот к нему можно применить критерии повышения или понижения мощности, но у меня есть сомнения в том, что человек может им обладать, ведь сехем связан с аху, а аху появляется только при слиянии ка и ба, носителем личности. То есть получается, что должны выполниться несколько условий, первое из которых — смерть бренного тела (хат).

Над ним проводят ритуалы, подготавливают к загробной жизни, и только тогда достигается условие слияния. Бессмертный дух отправляется в Дуат, происходит обожествление.

С другой стороны, я же «вернувшийся с Запада», у меня есть хека как у усопших и богов. Возможно, и сехем тоже имеется? Я же сотворил свиток, отгоняющий крокодилов.

Я спрашивал Саптаха о таких чудесах, но он отмахнулся. Сказал, что когда научусь грамоте, сам всё прочитаю. Мол, сейчас мне нужно сосредоточиться на науке письма.

За декаду я переписал несколько свитков, все из разряда поучений писцам. Даже преодолел уровень повышенной сложности: один фрагмент записал в трёх версиях: слева направо, справа налево и в столбик.

Последнее вызвало затруднения, я никак не мог уловить правила, по которым разрываются строки. Саптах назвал меня болваном, но правило квадрата показал. Добавил, что это практически экзотика, так в жизни никто не пишет, только на стеллах и стенах.