Богатырь сентября - Дворецкая Елизавета Алексеевна

Девушка скрылась где-то в глубине избы, и поначалу никого живого гости не увидели.

– Кика! – окликнул Гвидон. – Ты здесь?

– Салтан Салтанович! – раздался глухой голос – вовсе не девичий, а мужской. – Проходите сюда. Не обессудьте – выйти вам навстречу не могу, ноги не держат. Того гляди помру. Не бойтесь, вы в безопасности, Алатырь-камнем клянусь!

Снова показалась девушка. Яркий свет свечей упал на ее лицо, и Гвидон вскрикнул от горького разочарования – эти черты он видел в первый раз. Девушка улыбнулась, не разжимая губ, а только растянув широкий рот, быстрыми движениями худых проворных рук показала куда-то вперед и влево и снова убежала.

Салтан сделал несколько шагов и наконец увидел, кто с ними разговаривает.

У стены стояла широкая лавка, сделанная, должно быть, из расколотого пополам столетнего дуба. На лавке было постлано несколько перин, а на них, полулежа, опираясь спиной о большие подушки, расположился мужчина средних лет, укрытый одеялом из медвежьей шкуры. Глянув на него, Салтан вздрогнул: таким выразительным и необычным было это лицо – высоколобое, узкое, какое-то острое, смуглое, с длинной темной бородой, пробитой сединой, с острым горбатым носом, чуть раскосыми темными глазами. Брови, тоже черные, имели острый крутой излом, длинные черные волосы были наполовину седы. На лице краснело несколько свежих царапин и ссадин.

– Поздорову, Салтан Салтанович! – сказал хозяин. – Видишь, лежу, помираю, послал за вами. Поговорить надо.

– Ты кто такой, хозяин ласковый? – пробормотал Салтан, уже зная ответ.

Хозяин опустил тяжелые веки над своими горящими как угли глазами: правильно догадался.

– Тилган-чародей! – воскликнул Гвидон.

– И тебе здравствуй, зять мой любезный! Во как разукрасил для второго знакомства! – Тилган показал на царапины. – Давай уж мириться. А то как ни повстречаемся, так подеремся.

– Да ты сам меня нынче чуть когтями на лоскутки не разорвал! Ишь, налетел, слова сказать не дал!

– Не рвал я тебя. Другое мне было нужно. Давайте сядем поговорим, вам самим на пользу пойдет. Орех ты нашел, вижу. – Чародей заметил мешочек у Гвидона на груди, на связанных заново шнурках.

– Нашел, – подтвердил Гвидон, не уточняя, что теперь в мешочке лежат лишь две половинки золотой скорлупы.

– Ох! – Тилган вдруг глянул куда-то мимо него. – Ты выбралась, поскакушка!

Отец и сын обернулись: из-за локтя Гвидона выглядывала мордочка белки. Отец и сын было забыли про нее, а она пробралась вслед за ними и теперь живо вскарабкалась по одежде Гвидона к нему на плечо.

– Раскололся орех, – вздохнул Гвидон. – На камень с высоты сверзился. А все из-за тебя, старче! С чем я теперь к Тарху Тархановичу пойду? Какой выкуп предложу? Да и сам я теперь не князь, а шваль перехожая! – Он ткнул в лохмотья на груди. – Даже волотам на глаза показаться стыдно.

– Это дело мы поправим. Идите к столу, угощу вас, потом побеседуем. Простите, сам с вами не сяду, встать не могу.

Тилган откинул шкуру, и стало видно, что его широкая смуглая грудь обмотана многослойными повязками с проступившими пятнами крови. Такие же повязки были на правом плече и ниже на руке.

– Ох! – Невольно Салтан переменился в лице.

Судя по пятнам, стрела Гвидона мало не угодила в сердце. Для такой тяжелой раны Тилган был удивительно бодр – ему бы полагалось сейчас лежать без памяти и потихоньку отходить к праотцам.

– Да ладно! – Тилган увидел испуг на его лице. – Не в первый раз, авось отлежусь.

Он показал здоровой рукой себе на грудь: там среди полуседой поросли виднелось еще пять-шесть глубоких старых шрамов, одни старые и побелевшие, другие сизые, третьи более свежие, красные. Видно, за богатую приключениями жизнь чародея Гвидон был далеко не первым, кто ухитрялся нанести ему раны.

Салтан поискал глазами иконы, без особой надежды, и нашел в красном углу несколько высоких чуров: один с головой старика, другой – медведя, третий – орла, четвертый – быка. Тревожно было принимать гостеприимство такого хозяина. Но, как прикинул Салтан, другого выхода не видно. Ведь они, лишившись выкупа, понятия не имели, что теперь делать и идти ли дальше. Совет им необходим, а Тилган, муж Медоусы и отец Кикниды, как раз тот человек… если его можно назвать человеком, кто такой совет способен дать. Тут уж стоит помнить, что смелым бог владеет, есть отвага – будет и брага.

Пословица исполнилась напрямую – Тилган предложил им не только ужин, но и брагу на меду. Снова показалась та темноволосая дева, знаками пригласила к столу – такому широкому, что могли усесться двадцать человек. Тяжеловесные лавки возле него только медведь и сдвинул бы с места.

– Спасибо, хозяюшка! – сказал Салтан.

Та поклонилась, улыбнулась, не размыкая губ.

– Она не умеет говорить, – пояснил Тилган.

– А кто это? – спросил Гвидон, еще помнивший свое разочарование.

– Служанка моя. Из местных. Она не говорит, но слышит и все понимает. Зовут ее Дяглица. Чего понадобится – скажите, она все исполнит. Девка ловкая, на всякую работу, на всякие услуги способная. – Тилган взглянул на Салтана и выразительно подмигнул: как мужчина мужчине. – Позови – придет.

И кивнул на широкую скамью у стены, покрытую шкурами и предназначенную для сна.

– Нет уж, спасибо, хозяин ласковый! – Салтан мотнул головой.

Подумал: этот веселый огонек в темных глазах Тилгана не означает ли, что тот знает, с кем Салтан делил перину в покоях Медоусы?

Похвалы своей ловкости Дяглица оправдала: не успели гости сесть, как она стала проворно таскать на стол деревянные блюда, все как одно – с колесо тележное. И блюда были не пустые: на них испускало горячий дух всевозможное мясо, жареное, печеное, вареное. Все это была дичина: мясо лося, оленя, вепря, дикая птица – утки и гуси, бекасы и перепела, тушки молодых бобров, в таком множестве, что десятерым не съесть. К ним полагались подливы на меду, с чесноком, с брусникой, на разных лесных травах, пышный ржаной хлеб, тоже с добавлением лесных кореньев. От запахов кружило головы. Освещали стол свечи, вставленные в подсвечники из грубо опиленного оленьего рога.

Перекрестившись, Салтан и Гвидон с молодым усердием накинулись на еду. Дяглица сновала вокруг, убирала кости, подносила нужное, подливала браги. Иногда она невзначай задевала Салтана краем сарафана или бедром; от ее движений его касался запах еловой хвои и болотной сырости. Невольно поворачивая голову ей вслед, он заметил, что в густых ее темных волосах, плохо расчесанных, торчат еловые веточки с хвоей и всякий лесной сор. Ловя его взгляд, она приветливо улыбалась, все так же не размыкая губ. Лицо ее неудержимо притягивало: вроде и не скажешь, что красива, рот слишком широк, черты слишком острые, глаза такой прозрачной зелени, что даже при огне видно. Да и худа – приятной дородности и следа нет, руки как ветки, лицо землисто-бледное… Слишком длинный сарафан метет пол, лишь изредка мелькают под ним такие же худые босые ноги. Однако ощущался в ней некий притягательный задор, некая шаловливость во взгляде раздражала и волновала, и нельзя было не думать, какова-то она окажется в забавах на лежанке… Словно уловив эту мысль, Дяглица улыбнулась еще шире и подмигнула Салтану.

– Ох, бать! – Гвидон вдруг схватил его за руку, глядя куда-то вниз. – Батя, у нее хвост!

Салтан быстро глянул – и его пробила дрожь. Из-под подола темно-зеленого сарафана виднелся тонкий хвост с кисточкой, вроде коровьего.

– Господь Вседержитель!

На лежанке захохотал Тилган.

– Кто она? – Салтан обернулся к нему.

– Да лесовуха! – Тилган был явно рад, что так провел гостей. – Вы не бойтесь, от нее вреда не будет. У нее нет спины, под платьем – пустое место, как дупло. Но если там не щупать – в остальном девка как девка. Так что ты гляди…

Дяглица спешно одернула подол и смущенно улыбнулась. Эта ее приветливость повергала в дрожь: она вроде бы и стеснялась своей природы перед настоящими людьми, но и намекала, что покажет себя, если до нее снизойдут. Когда она отвернулась, Салтан вгляделся и заметил: на спине сарафан и правда немного западал внутрь, выдавая пустоту под тканью. Отвел глаза – и встретился взглядом с головой оленя на стене напротив. Моргнул – оленья голова тоже моргнула, глаза ее были черные, живые. Салтан глянул на кабана по соседству, на волка: у тех тоже желтые глаза следили за ним живым взглядом, кабаний пятачок дергался, волк слегка щерился… Зажмурившись, Салтан перекрестился.