Я подарю тебе тьму (СИ) - Олеева Лора

За курточку, оставленную в гардеробе клуба, я, кажется, отдала бы сейчас полцарства. И еще всю наличку. Сырость мгновенно облизывает меня ледяным языком, не давая усомниться в реальности происходящего. Какая, мать вашу, иллюзия, если мне в лодыжку впивается острая ветка, а каблук ломается, стоит мне сделать лишь шаг по ковру из мертвой хвои.

Где-то ухает… или не ухает? А вон из той ложбинки, в которой, как в ведьмином котле, зловеще перемешиваются белесые языки тумана, кажется, что-то чвакает. Этот лес как самый худший из моих кошмаров. «В том лесу белесоватые стволы выступали неожиданно из мглы. Из земли за корнем корень выходил, точно руки обитателей могил…» Но почему я оказалась в одном из своих кошмаров? И можно ли от него проснуться? Только мне кажется, что, я не проснусь от него, а напротив, засну в нем навсегда.

Как и почему я сюда попала? Вдруг я вскрикиваю, потому что щеку снова обжигает что-то. А-а! Чертова метка! Ну Ленка! Выберусь из этого гиблого места и убью ее! Это ведь все из-за метки? Неужели такое могло произойти из-за криво накаляканного кругляша? Нет, не хочу, чтобы так было! Хочу домой!

Я обламываю каблук дрожащими руками и, хромая, начинаю осторожно передвигаться по лесу. Надо найти выход отсюда. Может, покричать? Ну, типа: спасите! Но меня останавливает мысль о том, что неизвестно, кто или что придет на крик. И зачем оно придет, если уж на то пошло. Я кожей ощущаю опасность, караулящую меня. Нет, в этом лесу я могу играть только одну роль — роль жертвы.

Судя по ощущениям, я где-то за Уралом. В наших краях не бывает такого пронизывающего холода в это время года. Туман, клочьями наматывающийся на суходол, оседает на моих голых ногах мелкой моросью. Черт! Да я же скоро умру от переохлаждения. И почему меня затянуло сюда без теплой одежды, сумки и мобильника? Нет, надо кричать, несмотря на опасность. Выбора нет.

— Эй! Помогите! Я тут заблудилась! Помогите мне!..

Мой голос жалко срывается. Лес вокруг настороженно замолкает. Даже уханье и чваканье прекратились. Вдруг я слышу ответный крик вдалеке, причем, тоже женский и такой же испуганный.

— Эй! Кто там? Люди! Помогите!

Я радостно вскидываюсь и спешу на зов. Пусть женщина только дождется меня. Даже если она, как и я, заблудилась, вместе же не так страшно, да? Живой человеческий человек в этом проклятом лесу. «Под покровом ярко-огненной листвы великаны жили, карлики и львы. И следы в песке видали рыбаки шестипалой человеческой руки». Нет-нет! Там человек! Одного со мной пола!

— Я иду! Вы где? — отчаянно кричу я, оскальзываясь на мокрой палой листве.

Я успеваю перебраться через поваленное дерево, пачкаю корой руки и платье. И застываю с занесенной над следующим лежащим стволом ногой.

Ответный женский крик вдруг переходит в леденящий душу визг. Ему вторит чье-то рычание. А потом наступает резкая, звенящая до боли в ушах тишина. Холодный ветер проносится по вершинам, и я почти ощущаю, как волосы шевелятся у меня на голове. Ноги слабеют, и я просто сползаю в мокрые заросли. Сижу на корточках и слушаю, как мои зубы в тишине выбивают дробь.

Господи! Что это было? Ее же не могли?..

Я всхлипываю, зажимаю рот руками, потом вскакиваю и начинаю перебираться назад через поваленное дерево, царапая ноги об острые сучки. Бегу, ковыляя в туфлях разной высоты, по лесу в противоположном направлении от того, откуда раздался крик, сменившийся мертвой тишиной. Крадусь от дерева к дереву, ежесекундно оглядываясь и вздрагивая.

Это-то меня и подводит, потому что я спотыкаюсь обо что-то и падаю плашмя на землю. Поднимаюсь вся грязная и мокрая, оборачиваюсь и кричу как ненормальная, забыв об опасности. Забыв обо всем.

То, обо что я споткнулась, явно было человеком. До того, как его порвали на куски. Я успеваю увидеть кровавую кашу на месте живота, остекленевшие глаза, устремленные к бледной луне, искривленный в навек застывшем крике черный провал рта, обрывки платья убитой женщины, и тут меня выворачивает. Я едва успеваю отбежать пару шагов в сторону, упасть на землю на четвереньки, и из меня начинает извергаться сегодняшний ужин. Однако инстинкт самосохранения говорит мне, что надо бежать. Я вскакиваю, шатаясь, и бегу вперед, стараясь оказаться как можно дальше от трупа. И тут же замираю.

Ко мне приближается тень человека. Нет! Я вскрикиваю и срываюсь в сторону. В душе понимая, что не успею, что выхода нет и что убийца меня догонит. И он действительно догоняет.

— Стоять!

Я резко меняю направление, бегу в другую сторону, спотыкаюсь об очередную корягу, падаю, вскакиваю.

— Да стой же, зараза!

Я вскрикиваю, когда меня хватают за руку. Начинаю отбиваться и дергаться.

— Пустите меня!

— Замри! — рычит мужчина.

Таких называют косая сажень, Мощный, квадратный в плечах, одетый в странную одежду то ли исторического реконструктора, то ли ролевика: кожаная куртка, перевязь с болтающейся шпагой, высокие ботфорты, плащ свернут и перекинут через плечо.

— Не перестанешь, убью! — рычит мой преследователь и замахивается для удара.

Я отшатываюсь и падаю на колени.

— Пустите! Я вам ничего не делала! Я вообще тут случайно оказалась.

Я дергаюсь. Платье трещит, и я умудряюсь вырваться из рук убийцы, оставив ему обрывок рукава. Собираюсь дать деру на четвереньках, когда меня хватают за лодыжку и тянут по земле назад. Мне в рот забивается хвоя, и я отплевываюсь. Меня грубо вздергивают и ставят на ноги.

Я оказываюсь нос к носу с этим мордоворотом. Его лицо пересекает шрам, а нос был явно переломан, и не один раз. Мужик, не особо церемонясь, хватает меня за горло и тянет к себе. Я хриплю задушенно и царапаю его руку ногтями.

— Ничего, смазливая, — равнодушно заявляет мне косая сажень.

Перехватывает меня за талию и прижимает к себе, обдавая запахом… Черт! Меня снова начинает мутить. По сравнению с этим давешний пират из бара пах, как майская роза. От лесного же мужика разит застарелыми носками, которые месяц вымачивали в кислых щах. Этого мой и без того травмированный организм не выдерживает, и изо рта прямо на насильника извергается очередная порция рвоты.

— Да грах-х-х тебя побери! — ревет детина и отшвыривает меня, так что я снова падаю.

Поднимаюсь и застываю на месте, с ненавистью глядя на противника. Вытираю рот оставшимся рукавом платья. Сердце стучит, как молот по наковальне. Воздух режет горло осколками льда. Мне так плохо, что где-то в глубине души всплывает секундная малодушная зависть к тому распотрошенному телу в лесу. У нее-то, по крайней мере, все уже позади. А вот что со мной сейчас сделают? Хоть бы только убил не мучительно, обреченно думаю я.

Детина мрачно отирает изгаженную куртку и снова делает шаг ко мне с явно нехорошими намерениями.

— Не трогайте меня! — умоляюще шепчу я, инстинктивно шарахаясь от него, хотя и понимая всю безнадежность моей просьбы.

Упираюсь спиной в острые сучки дерева, догадываюсь, что мне пришел конец, и визжу — отчаянно и безнадежно.

— Заткнись! — раздраженно бросает детина и рывком дергает за руку на себя. Я слышу треск второго рукава платье. Отбиваюсь кулаками, но это как бить прутиком по каменной глыбе. Детина мерзко ухмыляется, явно забавляясь моим страхом, и тянет к себе.

— Хорошая девочка, — заявляет он. — Придем домой и побалуемся с тобой в кроватке. А пока задаток.

Я упираюсь в него изо всех сил, не желая сокращать расстояние между нами, бью коленкой в пах, но, видимо, недостаточно сильно, потому что детина рычит яростно и угрожающе, лишь на секунду выпустив меня из рук. А потом снова тянет ко мне свои лапы. Неужели конец?

Вдруг мордоворот странно то ли икает, то ли рыкает. Недоуменно скашивает глаза себе на грудь. Я следую за ним непонимающим взглядом. Вижу торчащий из груди и остро блестящий в лунном свете алый клинок и вскрикиваю от испуга. Клинок с противным звуком втягивается в рану, откуда тут же начинает хлестать кровь. Детина опускает протянутые руки, поднимает помутневшие глаза, и через миг валится к моим ногам.