Во тьме окаянной - Строганов Михаил

– Не, дядька Данила, – смутился пастушок, – ни у кого не учился. Токмо всякого слушаю, на ус мотаю, да с Божьей помощью разумения набираюсь.

– А усы твои где? Выросли разве? – рассмеялся Карий. – Да не робей, сам говоришь, жизнь робких не жалует.

Надвигающаяся из-за Камня тьма клонила солнце к закату, и через густую хвою разлапых ветвей можно было угадать, как ложится на весеннее небо багряница вечерней зари.

Петляющая сквозь лесную чащобу звериная тропа оборвалась внезапным, почти отвесным спуском к реке. Пастушок вытянул руку, указывая на раскинувшуюся гряду черных камней.

– Странное место… – Карий осмотрел громоздящиеся, будто сваленные, неподъемные громады. – Окрест не видел черных камней… Земля вокруг них мертвая, ни чахлого деревца…

– Сказывают, что сии пальцы чертовы… а вон тама, – пастушок суеверно перекрестился и поцеловал нательный крест, – сама голова змиева… Оттого язычники здесь волхвуют, моровые поветрия заклинают да оборотням с упырями требы кладут…

Паренек перевел испуганный взгляд с черной гряды на Данилу.

– Прошлой осенью, на Иоанна Предтечу, подле Змеиного камня казаки с бесовскими силами схлестнулись. Кажись, упырями… Опосля одних мертвыми нашли, а уцелевшие-то все умом тронулися да на глазах почахнули. Схоронимся, дядька Данила, да отсель посмотрим…

– Заговоренный я нынче от бесовской напасти, на каменьях отчитан! А тебя неволить не стану, обустройся на ночь да поутру меня поджидай. – Карий ступил на крутой спуск, ловко сбегая вниз.

– Погодь, дядька Данила! – испуганно вскрикнул Петруша и, цепляясь руками за растущие по склону кусты, бросился вслед за Карим.

Старая коряга хотя и казалась сухою, долго не разгоралась, да и потом, распаленная берестой, слабо шаяла, обдавая гнилостным чадом перепревшего дерева.

– Слушай, дядька Данила, – тихонько прошептал пастушок, – Парма кликает духов…

Из темноты бездонного ночного леса доносились едва слышимые угрожающие звуки, похожие на тревожные крики ночных сов и легкий шум от взмахов их крыльев.

– Никак менквы учуяли… – Петруша испуганно сжался, подвигаясь поближе к костру. – Учуят, по наши души придут…

– Я слышал, что они великаны, к тому ж деревянные. Ежели двинутся, незамеченными не подойдут.

– Оборотни они… хоть в кого перекинутся… Не успеешь опомниться, как из дерева ящеркой, а то и комаром кто из них обернется… Ежели такой ужалит, человека лихорадка свернет, может и до смерти заломать али иссушить…

Данила подбросил на тлеющие угли сухих веток и бересты. В разогнавших ночной мрак огненных языках Петруша показался маленьким и беззащитным ребенком, посланным в проклятое навье место чьей-то злой волею. Пастушок знал многое не по годам, оттого и боялся всего до смерти…

– Дядька Данила, – еле слышно шептал отрок, – казаки сказывали, что за Камнем живут человецы незнаемы, люди обличия не Богова. У одних тело обросло шкурою, у других собачачьи головы, а иные навроде русалок да леших… И едят они не только рыбу и дикого зверя, но и друг дружку, особливо детушек. Иной раз даже у самих себя плоть подъедают…

– Ты, Петруша, спать укладывайся да не робей – мимо меня ни один дух не проскочит. У меня на любую тварь оружие припасено.

Для успокоения мальчика Карий достал двуствольный пистолет и положил его рядом с собою.

– Красивый… – Петруша с трепетом погладил оружие. – Не видал такого… чтобы с волками…

– Сам Аника пожаловал. Сказывал, что для боя волколаков создан. И пули есть особые, серебряные. Такими теперь в заморских странах нечистую силу без счета бьют. А разве мы хуже бить умеем?.. – Карий укрыл пастушонка меховою накидкой. – Ты спи, спи, я караул держать стану…

Чадящие угли грели слабо, потрескивая и шипя истлевающими древесными остатками, от реки тянуло промозглой сыростью, воздух густел и вяз в предгрозовой истоме…

Ближе к полуночи послышались первые раскаты, отдаленные, глухие, похожие на рокот вскипающего водопада. Сверкнула молния, потом еще одна, совсем рядом. Вверху, в черных грозовых тучах раздался треск, внезапно охвативший повисшие над головой выси. Удар молнии, и мир заполнил грохот внезапно разверзающихся небес…

Петруша соскочил встревоженный, бледный, с лихорадочно блестящими глазами.

– Они пришли!.. Дядька Данила, упыри пришли за нами!..

– Гроза… Найдем укрытие, переждем…

Карий попытался успокоить мальчика, но Петруша словно не слышал его слов, резво вскочил на ноги и с криком бросился бежать к реке, туда, где в грозовых всполохах блестел колдовской змеиный камень…

– Стой! – закричал Данила, но, соскользнув по громовому раскату, голос растаял в хлынувшем потоке дождя.

Добежав до черных камней, пастушонок ловко полез по ним вверх, отчаянно взбираясь выше и выше.

«Расшибется же!» – Карий бросился за мальчиком вслед, но неведомая сила удерживала его на месте, сковывала, клонила вниз, к земле.

Молнии били все чаще, безжалостно раздирая набухшую водами небесную ткань, неистово окликали землю громы, а прибрежные скалы вторили небесной яри приглушенным согласным эхом…

– Данила-а-а… – кричал что есть мочи пастушок с высокого змеиного камня, указывая рукой на идущую грозу. – Ви-и-иждь!

Среди молний в разверзшейся выси на полуночном небе скользила одинокая звезда, несущая на своих крыльях ключ от бездны…

Карему чудилось, что старый, преследовавший долгие годы кошмар вновь проносится перед ним, только не в мучительных сновидениях, а разворачивается явно перед глазами в расколовшемся на части звездном зеркале. Он видел в небесах несущееся на землю огненное колесо, безжалостное и равнодушное ко всему, подобно выпавшему из рук задремавшего Творца беспощадному времени. И след за ним – всадники, скачущие по улицам пустынных, растерзанных городов. Черные, с устрашающими личинами взамен лиц, многочисленные, подобно несущей опустошение саранче. Мир изменяется. Вот перед глазами жизнь, полная несовершенства живая жизнь, согретая тысячами дыханий и теплом надежд. Но мчатся, скачут неудержимые кони, и вслед за ними уже чадят пепелища, гуляет в руинах моровой ветер, поднимая над мертвыми телами тучи огромных, разъевшихся мух…

Воды, ветхие земные воды, что со времени Ноя застыли в небесах сияющим льдом, ныне раскололись, растаяли, обрушившись вниз ливнем, не благодатным, живительным, а градовым, несущим голод, побивающим на корню первые всходы, хоронящим последние надежды живых…

– Отпусти меня, Господи! Во свет или во тьму, пойду куда скажешь. Здесь, на земле, не могу более быть… – закричал Данила, беспомощно падая на колени.

Он закрывал глаза руками, но и незрячий, мучимый видениями, чувствовал, как помрачилось над миром солнце, когда вместо облаков двинулась бесчисленная саранча, закованная в железные брони, с хищными скорпионьими жалами на хвостах. Он чувствовал ее неотвратимую власть, ее неотвратимое нашествие, ее смертоносное право губить всех живых…

Данила молился: грешный заблудившийся человек или проклятый злодей, которому неисповедимыми путями Господними уготовано встать на пути силы, имеющей царем над собою ангела бездны…

Дождь перестал к рассвету. Взамен грозовым раскатам пришли звуки пережившего бурю весеннего леса, тихое перекатывание волн на прибрежных камнях да еле уловимый для слуха плеск растревоженной рыбы. На восток небосклона ложились багряные всполохи…

Данила поднялся с затекших колен:

– Петруша!

Мальчик не показался и не откликнулся на зов. Карий бросился к черной гряде, по влажному, еще не успевшему впитать небесную влагу речному берегу.

– Петр!

Невесть откуда над головой пролетел зимородок и, сделав круг вокруг змеиного камня, испуганно бросился к реке, мелькая над прибрежными водами. Следуя пути птицы, Данила подошел к валуну и увидел мальчика, лежащего ничком на камнях.

– Как же так, Петруша… – Карий вытер со лба мальчика кровь и, почувствовав в нем еще не угасшую жизнь, подхватил его на руки, унося прочь от проклятого места.