Туманы Замка Бро. Трилогия (СИ) - Ветер Морвейн "Lady Morvein"

Тизон стиснул зубы. У него было кардинально другое мнение на этот счёт. Ему начинало казаться, что сам этот поход устроен для того, чтобы наследник погиб где-нибудь на поле брани, и замок полностью оказался в распоряжении Генриха Вьепона.

Впрочем, приказу он всё-таки подчинился и через несколько дней вывел рыцарей за ворота.

Грегори, вопреки его ожиданиям, на сей раз вёл себя волне разумно. Не лез вперёд и не создавал проблем. Подавал оружие и старался прикрывать самого Тизона сбоку, будто всем видом показывал, что он уже настоящий оруженосец, а не просто паж.

Тизон был уже готов задуматься о том, чтобы в самом деле посвятить Грегори, когда картина на поле боя кардинально изменилась – на помощь почти разгромленному войску Армстронгов с холмов двинулась вниз лавина воинов с гербом Элиотов на плащах.

Снова армии Вьепонов пришлось отступить, и оставалось лишь надеяться, что Элиоты не станут их догонять.

Надежда, впрочем, не оправдалась – англичан гнали до самого замка Бро, где им удалось укрыться за воротами, и до конца весны продолжалась осада. Потом, оставляя за собой разорённые поля, шотландцы отступили.

Весь май сэр Генрих вёл переговоры с Элиотами, то и дело напоминая про заложника, которого удерживает у себя, но так и не смог убедить никого из них.

В начале июня он призвал к себе Милдрет – исхудавший и злой.

– Найди себе шапку шута, поганый скотт, – приказал он. – Будешь прислуживать нам на пиру. Люди должны знать, что я всё ещё в состоянии их прокормить. И что вы, дикари, склоняетесь предо мной.

Глава 20

Пиры теперь устраивались раз в месяц – рыцари собирали еду с окрестных деревень, чтобы затем устроить празднество, на которое приглашались все обитатели замка, а иногда и дворяне из соседних крепостей.

Сэр Генрих, раздосадованный чередой поражений, пытался скрыть свои неудачи.

Среди крестьян тем временем росло недовольство – хозяйства, и без того разоренные недавней войной, не могли – да и не хотели поставлять хлеб и мясо для празднеств знати.

Грегори мало занимал последний вопрос. Он вообще никогда и ничего не имел против пиров. Но первый же пир, устроенный Генрихом, заставил его белеть от злости.

Большой зал, где сэр Генрих обычно проводил приёмы, в тот день был разделён на два – в одной части стоял большой стол, предназначенный для лорда и его окружения.

Здесь наравне с самим сэром Генрихом сидел младший из братьев Вьепон, казначей замка Джон Вьепон. По другую руку от Генриха – сенешаль Тизон.

Это уже нарушало этикет, потому что Тизон всегда сидел по правую руку от отца – теперь же стало наоборот.

В дальний угол стола был отсажен и констебль, Осмунд Филмор, который не имел с сэром Генрихом кровного родства и занял своё положение при прежнем лорде, отслужив два десятка лет.

Начальник ополчения, занимавший при сэре Роббере место за верхним столом, теперь и вовсе оказался за нижним. Зато Генриха и его приближённых окружили несколько наиболее знатных рыцарей с супругами и двоюродные братья Грегори – всем им было уже больше двадцати, и все, кроме одного, были посвящены в рыцари. Именно это отличие Генрих посчитал поводом поместить их за верхний стол, а за нижний – старших слуг, лесничего, конюшего и кузнеца. Каким-то образом в эту компанию затесался и капеллан – тоже не слишком довольный выделенным ему местом.

Грегори же места не досталось вовсе – впервые за всё время его жизни в замке Бро он должен был не пировать, а прислуживать за столом. И хотя Грегори понимал, что в этом состоит его обязанность как пажа, сам факт того, что он будет слугой там, где его дядя и кузены хозяева, не давал ему покоя. Осознав это, Грегори хотел было развернуться и покинуть зал, но взгляд его, презрительно скользнувший по лицам обитателей верхнего стола, зацепился за фигуру с длинными тёмно-русыми волосами, стлавшимися по плечам.

Там, в центре, окружённый подковой стола и смеющимися, галдящими фигурами гостей, сидел на полу его шотландец, Данстан. В отличие от Грегори, ему не дали возможности даже стоять у стены. Руки его были закованы в цепи, а на плечи была криво, будто её одевали против его воли, накинута шутовская ливрея.

Грегори скрипнул зубами и почувствовал, как медленно, будто закипая, абстрактная злость, адресованная к Генриху нарастает и превращается во вполне конкретную ненависть.

В голове промелькнула мысль, что, если бы Данстан стоял у стены рядом с ним – пожалуй, он и сам согласился бы остаться, наплевал бы на всё за одну только возможность провести этот вечер с ним.

«А впрочем, нет, – тут же одернул себя Грегори, – никогда». Никогда он не показал бы Данстану своего унижения. И от того, что мог видеть униженным его, в жилах Грегори вскипала кровь.

Он подошёл к малому столу и, подхватив с него чей-то глиняный кубок, сделал большой глоток.

– Как это понимать? – спросил Грегори у оказавшегося под боком лесничего и кивком указал туда, где оказался Данстан.

Лесничий недоумённо посмотрел на Грегори, проследил за его взглядом и наконец произнёс:

– А! Это Элиот. Господин собирается показать нам, как проклятый скотт будет лизать ему сапоги.

Грегори с трудом преодолел желание схватить немолодого уже лесничего за шиворот и впечатать лицом в стол.

Залпом осушив кубок, он с глухим стуком опустил его на стол, затем пересёк зал и остановился у самого плеча сэра Генриха, обсуждавшего что-то с дядей Джоном.

– Я не для того тебе его отдал, – сказал он негромко, но так что оба старших родственника мгновенно замолкли, воззрившись на него.

– Что ты себе позволяешь? – сэр Генрих поднял бровь, но Грегори не обратил никакого внимания на этот жест.

– Я не для того тебе его отдал, – упрямо повторил он. – Элиот принадлежит мне. Это мой трофей. Я привёл его тебе лишь потому, что он мог быть полезен семье как заложник, а ты…

Грегори бросил быстрый взгляд в сторону, где стояла на полу на коленях Милдрет, и невольно поймал её взгляд. Они синхронно стиснули зубы и, почувствовав, что ярость достигает предела, за которым он уже не сможет сдерживать себя, Грегори поспешно отвёл взгляд.

– Ты много о себе думаешь, юный Грегори, – заметил тем временем сэр Генрих. – Ты нарушил установленный мной порядок, мешаешь мне говорить с твоим дядей, да ещё и смеешь оспаривать мои решения.

– Я пока ещё не начинал, – процедил Грегори, – оспаривать ничего.

Взгляд Генриха стал цепким.

– Это угроза?

Грегори стиснул зубы так, что по щекам заметались желваки. Тизон, безусловно, был прав. Не стоило так легко показывать Генриху своё недовольство – Грегори понял это вдруг необыкновенно хорошо. То, что до сих пор было просто стремлением уколоть друг друга побольнее, теперь перерастало в настоящую войну – и вести её следовало иначе.

– Конечно, нет, – сказал он и глубоко вдохнул. – Мне просто сегодня нехорошо. Могу я уйти к себе?

– Иди, – сэр Генрих наградил его ледяным взглядом. – Мы не слишком много потеряем.

– Благодарю.

Грегори едва заметно стиснул кулак и вышел прочь.

Каждый раз, когда дядя объявлял о том, что приближается пир, Грегори испытывал желание покинуть замок на все три дня, которые длилось празднество – только бы не видеть шотландца, коленопреклоненного, принадлежащего всем.

Каждый раз он обещал себе, что не появится на пиру. Каждый раз бессильно спрашивал самого себя – как могло произойти так, что Данстан склонился перед ними. Перед ними всеми – а не перед ним одним.

Грегори вспоминал те зимние дни, которые они проводили вдвоём.

Данстан говорил мало, но иногда всё же начинал рассказывать о тех местах, где рос – о вольных пустошах, где не нужно было прислуживать старшим, где крестьянин был равен рыцарю, и оба носили одно и то же имя – имя семьи.

Грегори не верил половине, а другая половина казалась ему лишь свидетельством дикости северных племён, но когда Данстан начинал говорить, лицо его будто наполнял неведомый свет. Волосы колыхал лёгкий ветер, и Грегори было всё равно, какие он произносит слова – он мог бы просто часами стоять и смотреть на его профиль на фоне низкого зимнего неба.