Римская карусель (СИ) - Дельта Марк

   Когда мужчина с хриплым голосом, до сих пор все время молчавший, заговорил о том, как бы он поступил с нерадивым поваром, Александр бы уверен, что речь пойдет о порке или заточении в тюрьму для рабов - эргастул. Такая мера была бы вполне ожидаема.

   Однако ничего подобного мужчина не сказал. Из дальнейших реплик участников разговора Александр понял, что этот человек - бывший центурион, проведший несколько десятилетий в кровопролитных сражениях и в лишениях походной жизни. От него можно было бы ожидать большей суровости...

   Да, слова этих людей могли показаться набором абсурдных фантазий. Однако среди говоривших был почтенный декурион славного города Кордубы - Александр знал голос Марка и узнавал его, когда тот делал свой вклад в общий разговор, - а это означало, что предмет их обсуждения, возможно, не был столь уж невероятен и нелеп.

   Александр уже представлял себе, как пересказывает все эти поразительные вещи Алкиною. Близнецы жили так, словно им дана общая двойная жизнь, и все, что касалось одного из них, всегда становилось известным другому.

***

   - Как именно хранитель решает посвятить нового человека в тайну? - спросил Тит. - Почему Марк решил, что я достоин ее? Почему ты, Клеомен, решил, что ее достоин Марк? Могу ли я рассказать кому-нибудь все то, что узнал от вас?

   - Ты теперь один из нас, - заметил Клеомен.

   - "Кентавр", - вмешался Марк. - У испанских "кентавров" появился собрат в Риме.

   - Да, - продолжал врач, - ты один из "кентавров". И если ты почувствуешь желание рассказать кому-то об учении Ибера, никто не будет вправе запретить тебе это делать. Мы можем лишь посоветовать сначала убедиться в двух вещах: что человек, с которым ты жаждешь поделиться, способен воспринять идею о сходстве яви и сна; и что человек может испытывать сострадание к любому живому существу, даже если считает себя много выше и значительнее его. К животному, ведомому на заклание. К умирающему врагу на поле боя.

   - Мне не совсем ясен смысл этих разговоров о сострадании, - признался Тит. - Когда вы говорите, что орбинавт, лишенный сострадания, может причинить много зла, я вас, конечно, понимаю. Я также помню, как Марк расспрашивал меня в Риме, могу ли я пожалеть больного раба, несмотря на то, что, согласно квиритским законам, он считается вещью, а не человеком.

   - Похоже, ты все прекрасно понял, дорогой Тит, - заметила Кальпурния.

   - Нет, моя Кальпурния, не все, - Титу было нелегко подобрать слова для того, чтобы объяснить, что именно его мучает. - Я не знаю, Клеомен, доводилось ли тебе носить оружие и убивать людей. Но я делал это на войне. То же делали Марк и Ювентий. Какую же сострадательность нашел во мне Марк? Какую сострадательность нашел ты в Ювентии и в моем дорогом брате? Что если нам опять придется защищать свои земли от нашествия варваров? Должны ли мы будем отказаться брать оружие в руки, дабы не пролить чьей-то крови, и дать врагам возможность проливать кровь наших сограждан и близких? Следует ли нам поступить по примеру Ибера, порвавшего с воинским ремеслом, когда он узнал тайное учение?

   Марк жестом предложил высказаться своему бывшему центуриону.

   - Да, я убивал людей, потому что в противном случае они убили бы меня и моих солдат, - сказал Ювентий. Ветеран встал, и было видно, что ему нелегко справиться с волнением, вызванным в нем этими воспоминаниями. - Да, мы убивали их и радовались, одерживая победы. Но сейчас, вспоминая об этом, я вполне могу испытывать сострадание к их мукам. Враги представляют для нас угрозу, и мы обязаны сражаться с ними, стремясь к победе. Эти две вещи - сочувствие к их судьбе и желание победить их - не кажутся мне противоречием. Они вполне уживаются во мне.

   - Я могу сказать о себе то же самое, - добавил Марк.

   - Да, я, кажется, понимаю, что вы хотите сказать, - задумчиво проговорил Тит. Затем он встрепенулся, обратившись к Клеомену. - И все же, почему учение Воина-Ибера придает такое значение состраданию? Без этого качества нельзя стать орбинавтом?

   - К сожалению, можно, - ответил Клеомен. - Как я говорил, некоторые люди являются орбинавтами от природы. Они могут быть совершенно чужды жалости и сочувствию. Мы пытаемся взращивать в себе сострадательность не для того, чтобы стать орбинавтами, а для того, чтобы, став таковыми, не превратиться в облеченных могуществом чудовищ, вроде Калигулы и Нерона.

***

   Может быть, эти люди христиане, - размышлял Александр, - коль скоро для них так важно сострадание. Он хорошо помнил проповеди о любви к ближнему, которые пересказывал ему Алкиной, возвращаясь с собраний кордубских христиан.

   Но, насколько знал Александр, христианство зародилось в Иудее, а декурион и его гости все время упоминали Индию. К тому же учение, так привлекавшее Алкиноя, вовсе не было тайным. Христиане открыто проповедовали его по всей империи, стремясь к тому, чтобы превратить в своих единомышленников как можно большее число людей. Они делали это, несмотря на то, что в период тех или иных императоров, как это было при Деции и Валериане, власти начинали жестокие гонения против христиан...

   Александр отказался от своего предположения. Эти люди за шторой не были последователями распятого галилейского учителя, ведь его учение ничего не говорило о том, что мир подобен сну!

   Актер услышал, как на крышу дома стали падать редкие капли дождя.

***

   - Записано ли учение Воина-Ибера? - спросил Тит.

   - Нет, конечно, - сказал Марк, подавшись вперед. Тита удивило то, с какой поспешностью его двоюродный брат ответил на этот вопрос. - Если мы хотим уберечь учение от распространения, то зачем его записывать?

   Клеомен улыбнулся, неопределенно передернул плечами и заговорил с некоторым усилием:

   - Мой Тит, ты сейчас затронул тему наших разногласий. Прежние поколения хранителей передавали знание из уст в уста. Но сейчас, как я считаю, времена изменились. За последние двадцать лет испанские провинции отделялись от Рима и снова возвращались под его власть. Сюда вторгались франки, разорив Тарракон. Каждому императору приходилось бороться с несколькими узурпаторами, претендующими на захват власти. От империи отделились Галлия и Британия. На Востоке в любой момент может так же поступить Зенобия, оторвав у империи необъятные территории: провинции Сирия, Азия и Египет. Мы живем в очень неспокойное время, способное принести гибель всему нашему маленькому сообществу. В таких условиях, как мне кажется, лучше записать учение. Но на случай, если эта запись попадет в дурные руки, лучше сделать это не напрямую, а с использованием тайнописи.

   - Шифр может остановить достойных, но не оказаться препятствием для недостойных, - произнес ветеран. Ювентий говорил, не повышая голоса, но что-то в его интонации подсказывало, что переубедить его было бы непросто.

   - Как видишь, мой Тит, - грустно улыбнулся Клеомен, разводя руками в стороны, - перевес голосов не в мою пользу. Марк и Ювентий не допускают и мысли о записи, Кальпурния утверждает, что не знает, как лучше поступить, и лишь я один высказываюсь в пользу составления записи.

   - Тит тоже теперь один из нас, - сказал Марк. - Будет хорошо, мой брат, если ты обдумаешь эту тему и выскажешь свое отношение к ней. Этого требует справедливость, даже если твое мнение окажется отличным от моего.

   - Хорошо, - неуверенно согласился Тит, чувствуя неловкость от того, что слова Софиста показались ему убедительнее слов брата. - Я поразмышляю.

   В триклинии повеяло прохладой. По стенам дома забарабанил дождь. Марк подошел к окну и закрыл его.

***

   Актер поменял позу и стал растирать затекшую ногу. Участники разговора за шторой обсуждали свои успехи в том, что они называли "осознанием сновидений". Александр уже узнавал их по голосам.