Непокорная невеста, или Аджика по - попадански (СИ) - Сказка Агния

– Берта? – прошептала я, не веря своим глазам и отказываясь принимать эту чудовищную реальность. – Что происходит? Зачем вы меня похитили? Куда вы меня везете?

Старуха резко обернулась, и в полумраке я увидела багровое, искаженное злобой лицо. В ее глубоко посаженных глазах плескалась неприкрытая, испепеляющая ненависть, заставившая меня вздрогнуть от ужаса. Это была уже не та Берта, которую я знала и которой доверяла. В ее взгляде читались лишь тьма и безумие.

– Проснулась, значит? – проскрипела она, и ее голос, всегда такой мягкий и тихий, теперь звучал противно и злобно, будто скрежет ржавого металла. – Думала, будешь спать до самой смерти и мне не придется с тобой возиться.

– Отпустите меня, пожалуйста, – взмолилась я, чувствуя, как страх ледяной хваткой сковывает меня все сильнее, парализуя волю. – Я никому ничего не скажу. Я клянусь. Просто отпустите меня…

Берта противно каркающе захохотала, и этот жуткий звук эхом отозвался во мне холодом.

– Отпустить? После всего что я для тебя приготовила? После всего на что пришлось пойти? Наивная девчонка. Ты думаешь, я просто так с тобой вожусь? Что мне заняться больше нечем, кроме как возить по лесам юных девиц?

Сердце бешено колотилось в груди, готовое вырваться наружу, словно пойманная в клетку птица, бьющаяся о прутья. Я чувствовала каждой клеточкой своего тела, что добром это не кончится, что меня ждет что-то страшное.

– Я же всегда была с вами добра, – прошептала я, пытаясь оттянуть неизбежное, выиграть хоть немного времени и понять, что могло вызвать такую лютую ненависть у этой женщины. – Чем я вам не угодила? Что я вам сделала?

– Добра? Ха! – Берта с отвращением сплюнула на землю, словно убирала с языка неприятный привкус. – Ты даже представить себе не можешь, как я тебя ненавижу! Ты и твоя… ведьминское отродье.

И тут она начала рассказывать, словно сорвавшись с цепи, выплескивая наружу всю свою обиды и злобу. О том, как долго она притворялась доброй соседкой, чтобы выведать ведьмовские секреты у старой Клотильды, прикидываясь подругой и ухаживая за ней. Но старая ведьма упорно молчала, не раскрывая своих тайн, словно храня их под семью замками. И тогда Берта начала планомерно травить ее старым добрым мышьяком, подсыпая его ей в чай каждый раз, когда приходила в гости «навестить». А старая ведьма и не понимала, что с ней происходит, лишь своему говорящему ворону жаловалась на недомогание и странные боли в животе. Берта издала короткий злорадный смешок, довольная своей хитростью и коварством.

– Я сразу поняла, что ты ее преемница. Сразу поняла, что в тебе течет ведьмовская кровь. Как увидела этого черного мерзкого ворона, что жил у Клотильды, рядом с тобой, так сразу и догадалась. Это городских недотеп ты могла обвести вокруг пальца, но не меня. Я сразу поняла, кто ты такая. Ох, сколько мне стоило всю округу настроить против тебя. Что ты подсыпала в свои соленья, что всем так сильно они полюбились?

– Ничего, – еле слышно ответила. Но, кажется, мой ответ и не нужен был сумасшедшей бабке, потому что она продолжила свой монолог:

– Я сделала все, чтобы тебя выгнали из города. Чтобы если и не сожгли на костре, то хотя бы избили так, чтобы ты собрала свои вещички и укатила на все четыре стороны. Но нет, тебя спас этот твой непонятно откуда взявшийся жених. Ненавижу таких, как ты, которым все с неба падает, а нам, простым людям, надо все зубами выгрызать. Я так разозлилась, что ходила вытаптывать твои грядки, даже в доме побывала. Думала, может, ты записи Клотильды из тайников достала да убрать забыла. Но нет, ничего не нашла.

– Я не ведьма, – попыталась возразить, но снова меня никто не услышал.

– Вот скажи мне, как у тебя все выросло и поспело за три дня? – вопрос явно был риторическим. – Да потому что ты колдовала! И соленья из этих заколдованных овощей будут людей лишь с ума сводить и одурманивать. Нет, чтоб мои покупать, настоящие, выращенные с любовью и без колдовства и магии, они гребли твои, ведьмовские. У-у-у-у-у, как же я вас ненавижу! Вам, ведьмам, все на блюдечке преподнесено, а нам, крестьянам, надо считать свои медяки. А когда я узнала, что ты еще и сбежавшая аристократка, то все, не смогла сдержаться. Еще думала, оставлю все как есть. Пусть тебя жених увозит, но теперь нет. Пусть тебя лучше звери сожрут.

Берта со злобой смотрела на меня, ее глаза горели злым огнем, и я чувствовала, как ее ненависть прожигает меня насквозь, испепеляя дотла. Она сокрушалась, что не может оставить меня у себя в подвале и медленно пытать, чтобы выведать все тайны старой ведьмы, постепенно лишая рассудка и жизненных сил. Но ничего, она уже придумала, как от меня избавиться раз и навсегда, так, чтобы никто не узнал, что со мной случилось. Она повторяла это несколько раз, и я поняла, что она окончательно сошла с ума.

Она отвезет меня в самый глухой лес, куда не ступала нога человека, привяжет к старому мертвому дубу, обовьет вокруг тела мясо с душком и оставит на съедение диким зверям. И за ночь от меня не останется ничего, лишь обглоданные кости. И никто и не узнает, что со мной случилось и куда я исчезла. Вот так вот выглядел ее план, если вкратце и без красочных описаний того, как меня заживо будут рвать на куски животные.

В этот момент над нами пронесся ворон, словно чёрная молния, с громким отчаянным карканьем пикируя на Берту. Ох, мой Геннадий. Он не оставил меня одну, но, вместо того чтобы сражаться со злобной старухой, лучше бы он привел подмогу. Он несколько раз яростно налетел на нее, целясь в голову и пытаясь клюнуть в лицо, но старуха ловко уворачивалась от него, бешено отмахиваясь кнутом. В один из моментов ей удалось сильно ударить ворона по крылу. Он издал жалобный, полный боли крик и, раненый, улетел прочь, скрывшись в темнеющем небе. Надеюсь, он сильно не пострадал.

Я понимала, что должна что-то предпринять, если хочу выжить, что каждая секунда промедления может стоить мне жизни. Но что я могу сделать, связанная, беспомощная и оглушенная в руках безумной старухи, готовой на все ради своей одержимости ведьмовскими секретами? Отчаяние накатывало волной, но я понимала, что нельзя сдаваться, нужно бороться до конца, даже если надежды почти не осталось.

Темнота сгущалась вокруг, обволакивая все непроницаемой пеленой, словно саван, предвещающий скорую смерть. Телегу трясло на ухабах лесной дороги, и каждый толчок отзывался не только физической болью в голове, но и приступом панического ужаса, грозящего захлестнуть меня с головой. Запахи становились острее, словно обострились все чувства, готовясь к неминуемому. Сырая земля, прелая листва, терпкий пронзительный аромат сосен и… страх. Этот последний запах преследовал меня, проникал в каждую клеточку тела, вызывал тошноту и головокружение. Я чувствовала его кожей, ощущала его вкус на языке. Где-то вдалеке, словно мрачное эхо приближающейся смерти, завыли волки, и от этого леденящего душу звука по телу пробежали мурашки, парализуя волю и сковывая движения.

Вскоре телега остановилась. Берта спрыгнула на землю, ее силуэт казался еще более сгорбленным и зловещим в этой кромешной тьме, словно ведьминская тень, вырвавшаяся из мрачных глубин леса. Она подошла ко мне с каким-то флаконом в руке, и от одного взгляда на него меня охватила дикая паника. Что в нем? Что она задумала на этот раз?

– Ну что, красавица, пришло время прощаться, – проскрипела Берта, и ее голос дрожал от злорадства и какого-то маниакального возбуждения, отвратительного и пугающего своей ненормальностью. – Но я же добрая старушка, не могу оставить тебя мучиться. Выпьешь вот это… и ничего не почувствуешь. Никакой боли, никаких страданий. Просто уснешь… навсегда.

Она попыталась влить мне в рот какую-то мутную жидкость, пахнущую травами и чем-то отвратительно горьким, вызывающим рвотный рефлекс. Инстинктивно я отвернула голову, сопротивляясь из последних сил, борясь за каждую секунду жизни, за каждый вздох воздуха. Я не хотела умирать. Не так. Не здесь.