Богатырь сентября - Дворецкая Елизавета Алексеевна

Салтан хотел все же растолкать сына, но не мог шевельнуться. Пробовал помолиться – в голове стоял туман, привычные слова в нем путались и исчезали. Глаза закрывались, голова клонилась…

И вдруг одурелую тишину разбил истошный крик. Очнувшись, Салтан осознал, что опять заснул, убаюканный бабкиным пением, но этого пения уже не слышно. Вскинув голову, он моргнул… вздрогнул и вскочил.

Смарагда стола ногами на скамье, распластавшись по стене, и вопила во всю мочь. А перед ней на полу свернулась кольцами, готовясь прыгнуть, огромная черная змея. Встань она на хвост, оказалась бы ростом с человека. Угловатые челюсти были распахнуты так широко, что напоминали ворота настежь. Крошечные злобные глазки блестели, отблески перебегали по загнутым назад тонким клыкам.

В тот же миг все пришло в движение. Змея метнулась на Смарагду, та отпрянула в сторону, и змея врезалась головой в стену. Гвидон вскочил – он заснул так крепко, что свалился на пол, – его волосы вспыхнули светом. Смарагда нечеловеческим прыжком перенеслась в другой угол избы; змея, от столкновения со стеной свалившись на пол, задергалась своим гибким телом, снова свернулась кольцом и ринулась за ней.

– Ах ты тварь!

Пока Салтан лихорадочно искал саблю – снял, когда раздевался, и не мог вспомнить, куда положил, – Гвидон кинулся за змеей. Сумел наступить ей на хвост, а когда она вскинулась и голова ее метнулась к нему, ухватил обеими руками за шею и принялся душить. Мгновенно змея обмоталась всем телом вокруг него, так что Гвидон скрылся под черными кольцами в тусклой чешуе. Раздался сдавленный крик – змея так стиснула его, что вышибла дух из груди, затрещали ребра.

«Удавит!» – успел только подумать Салтан. Сабля уже была у него в руке, но он боялся нанести удар, чтобы не зарубить заодно и сына. Метнулся вокруг столба, в который обратились эти двое, сплетенные телами, человеческим и змеиным, не на жизнь, а на смерть. Гвидон хрипел; Салтан видел его искаженное лицо с выпученными глазами, открытый в борьбе за глоток воздуха рот. Его волосы сияли так, что слепили, змея содрогалась, корчилась, шипела, видимо, страдая от этого света, но не ослабляла хватки.

Зайдя с одной стороны, с другой, Салтан все же примерился и взмахнул саблей. Счет шел на мгновения, а на кону была жизнь Гвидона, его волшебного чада.

Змеиная голова отлетела. Салтан выронил саблю и стал освобождать Гвидона от колец, но мышцы обезглавленного тела не ослабли, а наоборот, закоченели. Дрожащие руки напрасно скользили по жесткой шероховатой чешуе. Наконец Салтан снова взял саблю и стал рубить змеиное туловище на куски. Гвидон дергался, высвобождаясь из обрубков. Вот он освободил руки и стал сам отрывать кольца от себя. По пальцам его пробегал огонь, завоняло горелым.

Он освобождал ноги, когда долетел новый крик Смарагды.

– Она! Голова! Смотрите, смотрите!

Салтан обернулся. Змеиная голова, довольно далеко отброшенная, прыжками приближалась к ним. На каждом прыжке из пасти вылетал плевок и начинал дымиться там, куда упал. В маленьких черных, словно проколы в черепе, глазках плескалась вся ненависть мира.

Угадав миг между плевками, когда челюсти твари были сомкнуты, Салтан прыгнул навстречу и вонзил саблю в змеиный череп. Пригвожденная к полу, голова задергалась, раздалось шипение, как будто пять бочек воды вылили на огромное кострище.

– Да гори ты синим пламенем! – хрипло рявкнул Гвидон и вскинул руки.

На руках его вспыхнуло желто-синее пламя – и он бросил его на змеиную голову. Салтан едва успел отскочить. Голова и лежащие неряшливой кучей обрубки туловища вспыхнули разом. Повалил удушливый дым, Салтан и Гвидон отшатнулись. Сабля! Он не сумел быстро выдернуть саблю, и она осталась воткнутой, посреди этого пламени. Уцелеет ли она? Мало надежды…

Пламя утихло и опало. Но змея не сгорела полностью. Она по-прежнему лежала, вытянувшись темным бревном на полу…

Жадно глотая воздух, Салтан и Гвидон замерли в нескольких шагах, прижавшись к стене. Вдруг осознали, что наступила тишина – в ушах так шумело, что не сразу заметили прекращение шипа и свиста.

– Где бы… воды бы… – невнятно выдохнул Гвидон.

Змея лежала не шевелясь. Она изменилась – стала короче и толще. Если не знать, что за тварь, то можно подумать…

– Орел батюшка Владимир! – донесся откуда-то сверху хриплый смутно знакомый голос. – Там какая-то баба!

Салтан медленно поднял глаза. Из-под кровли на него смотрело испуганное личико Смарагды, ее рыжая коса свесилась до середины избы. Она сидела на балках, на высоте вдвое больше человеческого роста.

– Ты как туда попала? – прохрипел Салтан.

– Где баба? – одновременно просипел Гвидон. – Та старая?

– Нет, – сказала сверху Смарагда. – Новая какая-то. Лежит здесь.

Салтан с трудом оторвался от стены и сделал несколько шагов. На том месте, где горела синим пламенем змея, лежала, вытянувшись на спине, женщина. На первый взгляд – покойница, но ничуть не похожая на старуху Лампрофору. Намного моложе, более пышного сложения, только осунувшаяся, с заострившимся носом…

– Госпооодь Вседержитель… – протянул Салтан, ощущая, как вновь слабеют ноги. – Варвара…

– Варвара? – озадаченно просипел Гвидон. – Кто это? Ты ее знаешь, бать?

– Да и ты ее знаешь. Не разглядел, как в левый глаз кусал? Или правый.

– Чего? Тетка моя?

– Да вроде она…

– Мертвая?

– Ой, она шевелится! – взвизгнула сверху Смарагда.

Салтан и успевший подойти к нему Гвидон попятились. Ожидали, что покойница вскинется и бросится на них, норовя вцепиться в горло. Но та никуда не кинулась, однако по телу пробежала заметная глазу дрожь. Салтан вглядывался, и вид этого лица переносил его в давние времена – в прошлый год, когда в его доме правили три женщины. Из чувства вины перед Еленой он окружил почетом ее сестер и их «дальнюю родственницу» Бабариху, позволил им править всем хозяйством. Варвара Диевна, старшая из трех сестер, отличалась высоким ростом и плотным сложением; простые черты круглого лица были не красивы и не уродливы, таких женщин тысячи. Одно время она лишилась глаза – правого или левого, Салтан сейчас не мог припомнить сквозь сумбур в голове. В Деметрии-граде у нее, как и у ее сестры Ироиды, на месте одного глаза краснела опухоль, но сейчас ничего такого заметно не было. И когда еще через несколько долгих мгновений лежащая подняла веки, на Салтана глянули два изумленных, недоумевающих, испуганных, но совершенно здоровых зрячих глаза.

– Господь Вседержитель! Варвара! Это ты?

– Царь… государь… батюшка…

Женщина попыталась сесть. Переглянувшись с сыном, Салтан помог ей.

– Салтан… – она подняла руку, будто хотела тронуть его лицо, но не посмела, – Салтанович…

Зрелище было малопонятное, будь ты живой или мертвый, – царь-государь, в одних исподних портках, с растрепанными волосами, взмокший от пота, с гневно блестящими темными глазами и мерцающим на груди золотым крестом.

– Мы где?

– Тебе виднее, – язвительно ответил Салтан, еще сердитый за пережитое. – Ты же здесь хозяйка, покойников обряжальщица, саванов ткачиха…

– Ой! – Варвара закрыла себе рот рукой. – И ведь правда твоя… Меня сюда… Голова лошадиная… будешь, говорит, саваны ткать, коли ты такая… на весь мир… тут работы столько, что не переделать вовеки… Салтанушка! – Она молитвенно сложила руки. – Ироида где? А Еленушка?

– Они…

Салтану вспомнилась Елена на морском берегу, перед кустами шиповника с белыми цветами, потом Ироида на пороге избушки… Как ответить – где?

– Снимите меня! – послышалось сверху жалобное. – Если она больше не кусается…

Глава 17

Диволесье играло с царицей Еленой шутки – хорошо, что добрые. Цветы шиповника на прибрежных кустах постоянно меняли цвет. Перед рассветом они были белыми, на заре – розовыми, в полдень – алыми, на закате – багряными, а с наступлением темноты чернели. Однажды она с рассвета до темноты собирала веточки с цветами и сплела из них венок, с переливом цвета от белого до черного через все оттенки красного. Вышло красиво до умопомрачения, но надеть этот венок Елена так и не решилась. Подумав, пустила его в море и вскоре увидела, как венком играют морские девы, Понтарховы дочери, перебрасывая друг другу.