Богатырь сентября - Дворецкая Елизавета Алексеевна

При последних словах его глаза вспыхнули, окрасившись огненно-янтарным цветом, – это у него означало улыбку.

– Т-ты… – забормотала Смарагда, отчаянно пытаясь взять себя в руки.

Ее отвага не могла ничего поделать с повелительным давлением, что исходило от Тарха, даже когда он не двигался. Примерно так может ощущать себя жучок, на которого неудержимо надвигается тележное колесо.

– Т-ты… суждено тебе в белом свете править, Тарх Мракотович. Не здесь…

– Темного Света я никакому слизняку не уступлю. Моя мать – старше всех на свете, мне все самое лучшее полагается. Темный свет, этот город, старшая сестра… – Он оглянулся на Кикниду. – Но если на тебя такое заклятье положено, что ты будешь белкой, пока не выйдешь за меня – выходи. Вы мне обе нравитесь.

Его глаза вновь вспыхнули янтарным огнем.

– Такого не может быть, – с усилием произнесла Смарагда. – Тебе полагается только одна из нас – я. А Кика должна в белом свете жить.

– Будет так, как я хочу, – пророкотал Тарх; ему никогда не приходилось повышать голос. – А кто вздумает мне противиться – того сломаю, будто прутик! Раздавлю, как орех!

Он двинул мощными руками, будто ломал нечто невидимое. Смарагда отчасти понимала свою сестру: обаяние несокрушимой мощи, мощи, основанной на самых темных глубинах мироздания, могло покорить и волшебную деву. Даже сама она сейчас ощущала, как приятно было бы подчиниться, раствориться в его воле. Кикнида считает, что завладела наилучшим сокровищем обоих миров, оттого и смотрит такими злыми глазами…

– Я… подумаю… Тарх Мракотович… – По стенке Смарагда отползла в сторону. – Что еще наша мать на это скажет… Ведь перевернется… вверх корнями, вниз ветвями… сделается, как суждено…

– А перевернется, я обеими частями мира владеть стану один, – сказал Тарх так уверенно, будто каменную печать налагал.

Он сделал шаг к Смарагде, навис над ней. Наклонился, явно намереваясь ее поцеловать. Она прижалась к стене, дрожа и глядя на него в ужасе, как могла бы смотреть на катящуюся каменную лавину. Он еще наклонился, на ее лицо повеяло жаром. И когда его губы уже почти коснулись его губ… Смарагда исчезла, лишь что-то мягкое и пушистое быстро мазнуло по каменной щеке.

Глаза Тарха вспыхнули зеленым – он удивился. И тут же увидел, как прочь от опочивальни через расписные палаты улепетывает рыжая белка в маленьком сарафанчике красной парчи. Она мчалась, как положено лесному зверьку, на четырех лапах, широкими скачками, лишь мелькали розовые пятки и вился пушистый рыжий хвост.

Тарх гулко захохотал, поняв, что случилось. Его хохот грохотом камнепада провожал белку на всем пути до крыльца. Рыжий хвост почти заслонил ее от глаз Тарха и Кикниды, и ни один из них не заметил, что в зубах белка крепко держит обычный лесной орех.

Салтан проснулся от того, что на него упало нечто увесистое и пушистое. Вздрогнул, открыл глаза, привстал, моргая. Обнаружил, что на груди у него развалилась белка в красном парчовом сарафане. Протер глаза, не понимая, проснулся или нет. Белка лежала, как в тот раз на дороге, когда только вылезла из золотого ореха, бессильно раскинув лапы. Но сейчас она держала орех в зубах – не золотой, а простой.

– Ты… Смарагда! – прохрипел спросонья Салтан, убирая волосы с лица. – Это ты? Опять в белку… почему? Что случилось? Где Гвидон?

Мысль о сыне окончательно его пробудила. Подхватив легкое тельце зверька в руки, он сел на постели и положил белку себе на колени.

– Смара! – Осторожно он потрогал спинку белки пальцем. – Ты жива?

Белка выпустила орех из зубов, и тот покатился по одеялу. Она села, открыла изумрудные глаза и устремила на Салтана утомленный взор.

– Что случилось? – в тревоге спросил он; не мог не спросить, хотя и понимал, что в беличьем облике она ему не ответит. – Ну, ты… Смара… Хоть спой что-нибудь!

Но петь у белки не было охоты. Она встала на задние лапки, потянулась к его лицу и потыкала себя пальчиком в морду.

– Не понял.

Тонкий рыжий пальчик с черным коготком осторожно коснулся его губ, а потом опять показал на мордочку.

– Поцеловать тебя? – в изумлении спросил Салтан.

Белка закивала, подставила ему мордочку и кокетливо прикрыла глаза.

Салтан сглотнул. Чувствуя себя дураком, осторожно коснулся губами мягкой шерсти на щечке, жестких усиков. Впрочем, мало было случаев, когда он чувствовал бы себя умным, с того мгновения, когда проснулся на пустом острове, на траве вместо княжеской резной кровати с пуховыми перинами.

Вмиг тяжесть на его коленях возросла многократно, и ему на грудь повалилась Смарагда в девичьем облике. Салтан под ее тяжестью опрокинулся спиной на подушку, обхватывая руками бывшую белку. Она была разгорячена и тяжело дышала, тем не менее Салтан избавиться от нее не спешил.

– Ох, Алатырь-камень… – С протяжным стоном Смарагда поднялась, выбралась из его объятий и села на край кровати. Одернула сарафан. – Сыр-Матер-Дуб… Орел-батюшка Владимир…

– Что это было? – Салтан снова сел.

– Иногда помогает! – Смарагда ответила не на тот вопрос, который он задал. – Редко. Но в этот раз не кто другой, а сама я себя заколдовала, поэтому помогло. Кабы опять матушка – поцелуями я от шкурки не избавилась бы.

– Всегда пожалуйста! – Салтан усмехнулся. Целоваться с лесной зверюшкой его не тянуло, но то, что случилось потом, ему понравилось. – Сын мой где? Он жив?

– Да вон он, твой сын. – Смарагда огляделась, зашарила взглядом по одеялу. – Где-то тут был… Я его не потеряла, точно помню… Бежала, только пятки сверкали, но его не выронила.

– Гвидона? Выронила? – У Салтана мелькнула мысль, что в девичьей голове застрял беличий ум. – Ты его на руках, что ли, несла?

– Сначала вот здесь. – Шаловливая белка показала себе на грудь, под изумрудную пуговку сарафана. – Потом пришлось в зубах… Да вон он!

Не дав Салтану времени окончательно рехнуться, она подхватила из складок одеяла лесной орех. Соскочила с лежанки, поднесла орех ко рту, прикусила его зубами и тут же отбросила от себя, будто он мог укусить ее в ответ.

Взявшись как будто из воздуха, по белому ковру покатился Гвидон. Салтан подскочил, но вспомнил, что в одной рубашке, и остался под одеялом. Гвидон сел на ковре, потер руками лицо, поднял глаза, огляделся. Потом начал махать руками и ощупывать себе плечи, ноги.

– Батя! Она превратила меня в орех! Я был маленький, круглый, в скорлупе! Не мог ни двинуться, ни слова сказать! Это хуже, чем тогда в бочке!

– Теперь знаешь, каково мне было, когда ты обзывал меня жаро-птициным яйцом! – с торжеством заявила Смарагда. – Но ты все видел и слышал!

– Да! Я все видел и слышал! Кика… Ты с ней бранилась… Ты, рыжая, ты в волота влюблена! Батя, ты бы его видел! Он огромный и темный, как… как туча грозная! Глаза желтые, молниями горят!

– Я в волота влюблена! – возмутилась Смарагда и уперла руки в бока. В мятом сарафане, потеряв венец, с растрепанной косой, она имела уже не такой величественный вид, как раньше, когда покидала свой хрустальный терем. – Ты ничего не понял! У тебя мозгов как у ореха! Это она, Кика, в Тарха влюблена!

– Ты сама сказала, что хочешь за него выйти, чтобы перестать в белку перекидываться! Я слышал!

– Я сказала, чтобы ты послушал, что она ответит!

– Этот ваш Тарх весь белый свет заглотнуть хочет и темный с ним заодно! Я пойду к нему! Только не орехом, а как есть! Где мой лук со стрелами от Солнце-князя?

– Да подожди ты! Я еще пойду к Тарху, подольщусь к нему, постараюсь выведать, где его смерть живет. Он не очень-то умен – развесит уши и выдаст. Только бы Кику отвлечь…

– Я знаю, где его смерть! Для того к Солнце-князю ходил! Пусти меня, хватит! Хватит, слышишь? Что я, князь или дитя?

Салтан не успел вмешаться; Гвидон шагнул вперед, тесня Смарагду, преграждавшую ему путь к двери, в азарте сорвал с головы шапку и швырнул об пол…

Казалось, голова его превратилась в солнце – такие яркие золотые лучи брызнули от волос во все стороны. Салтан, уже привыкший в здешнему жемчужно-хрустальному полумраку, отшатнулся и закрыл лицо рукой. Горестно вскрикнула Смарагда. А лучи лились, пронизывая хрустальный терем, и весь он наполнился огнем, словно хрустальная лампада. Зрелище было прекрасное, завораживающее: игра солнца на бесчисленных хрустальных гранях рассыпала искры всех мыслимых цветов.