Пепел жизни - Харос Рина

Я наблюдал за птичьей перепалкой, и в том месте, где некогда билось сердце, едва ощутимо кольнуло чувство зависти, но мысли о скорой погибели успокаивали, даруя блаженное умиротворение. Оставалось совсем немного времени. Я чувствовал, как Смерть, обхватывая меня костлявыми руками, провожает душу.

Я много раз проигрывал эту сцену в голове – оказавшись по ту сторону Забвения, что меня ждет? Не забыла ли Марта? Вспомнит ли сын, который едва видел мое лицо? Захотят ли они вновь увидеть и стать одной семьей, хоть и уже не среди живых?

В глубине души я свято верил в то, что слова Смерти были не пустым звуком и что она действительно сможет простить мой главный грех – самоубийство. Сделал все, что Хлоя говорила, не перечил и просто выполнял любые прихоти – ее, Мулцибера, даже порой негодования Клерса спускал на нет и не трогал несчастное создание. За последнее время существо сблизилось с драконом, который с каждым днем становился все больше и свирепее. Его магия воздуха пробуждалась – порой дворец просыпался от того, что существо заурчало, подобно домашнему коту, при виде Клерса, который нес ему кусок свежего мяса. Дракон никого не подпускал к себе, кроме сатира и Касандры, которая подпитывала его своими силами, позволяя окрепнуть до конца. Порой, когда на поляне загорались огненные факелы, освещающие дорожку в лес, в глазах существа стояли ужас и страх, вызванные пламенной клеткой, где он пребывал до того, как его спасли.

Осталось последнее древо, гибель которого приведет к новой эре без богов.

Внизу засуетилась прислуга, предзнаменуя начало нового дня. Я рвано выдохнул, так и не поборов улыбку, которая то и дело норовила украсить ужасающее лицо мертвеца. Встав с кровати, открыл дверцу шкафа и решил накинуть на тело, сплошь покрытое ссадинами и шрамами, темную тунику с длинными рукавами и светлые штаны, крепившиеся жгутом на щиколотке. На шее красовался багровый рубец, напоминающий о том, что я сотворил с собственной жизнью однажды – перерезал горло ножом.

Мои кости, к которым я привязал свой дух, остались догнивать в лесу. Дом, где проживал с Мартой и сыном, уже давно сровнялся с землей, лишь пара кирпичей и деревянных балок, покрытых мхом, выдавали некогда бушующую здесь жизнь.

Как бы дико это ни звучало, но сейчас хотелось пойти в комнату Клерса и попросить его о помощи. Наверняка этот заносчивый козел даст от ворот поворот, но другого выхода не было. К Мулциберу не мог пойти, потому что он слишком занят делами и своими воздыханиями в сторону феи, Касандра того и гляди сорвется с поводка, чтобы признать поражение в чувствах к демону. Я просто не мог ворваться с ноги к этой парочке и сказать, что необходимо откопать мои кости, чтобы успеть отойти по ту сторону Забвения.

Астарту не хотелось трогать, поскольку ее тревожность в последнее время разъедала все вокруг, образуя туманную заслонку, сквозь которую невозможно было прорваться. Остается Клерс. Но и тут возникла загвоздка – сатир уже пару дней не пил. Совсем. Ничего, кроме воды. Это пугало и восхищало одновременно. Существо, которое на девяносто процентов состоит из вина, самовольно пожертвовало своим смыслом жизни ради спокойствия Мулцибера. То, что Клерс перестал пить, – это, конечно, хорошо, но теперь он стал раздражительным, постоянно хамил и порывался со своим карликовым ростом вцепиться в глотку любому, кто пронесет его любимый напиток или хотя бы словом обмолвится о нем.

Как раз по ту сторону двери послышалось козлиное истеричное блеяние, полное негодования. Я решил не скрывать шрам от кинжала на шее, который всегда пытался замаскировать, и стремительно вышел из комнаты. Оказавшись в коридоре, увидел, как Клерс, размахивая мохнатыми руками, пытался допрыгнуть до кубка в руках прислуги. Ламия, по лицу которой было видно, что она довольна представлением, играла с сатиром – то опускала емкость с пленительным напитком, то поднимала ее так высоко, что существу приходилось издавать сдавленный хрип и возобновлять попытки.

– Отдай мне вино! Я и так долго держался! Любые старания должны вознаграждаться, мои – вином! Отдай, кому сказал, тупая ты змеюка!

Ламию эти пламенные речи совершенно не тронули. Кончик ее раздвоенного языка подрагивал в такт хвосту, который отбивал ритм на полу. Я едва сдержал смешок, когда Клерс подпрыгнул, оступился и упал лицом о пол, сдавшись. Раскинув конечности в стороны, он смиренно принял судьбу и жестом руки отослал ламию прочь, чтобы та не напоминала о провальной попытке испить вина.

– Вижу, что твое воздержание продлилось недолго, – встав в дверном проеме, я скрестил руки на груди и прислонился плечом к косяку, наблюдая за тем, как быстро поднимается и опадает спина Клерса. Казалось, только дыма из ушей не хватало – так было озлоблено существо – сначала на ламию, которая лишила его запретного лакомства, а потом на меня, что не сдержал колкого замечания.

– Я уже даже такой маленький срок считаю победой, – просипел в пол Клерс.

– Твоя взяла. – Мы молчали около минуты, и наконец, не выдержив, я заговорил первым: – Мне нужна твоя помощь.

– Мммм? – Сатир быстро и резко вскинул голову вверх, посмотрев на меня ошарашенным взглядом. Он привык к тому, что мы постоянно что-то выясняли и устраивали конфликты на ровном месте, поэтому подобное заявление послужило для него неким белым флагом для примирения. По крайней мере, мне хотелось в это верить.

– Нужно, чтобы ты помог откопать мои кости.

– Чего? – недоуменно произнес сатир, который стал напоминать тупоголового козла.

– Не заставляй повторять дважды.

Клерс пару раз моргнул, будто пытался прийти в себя, медленно поднялся с пола и, цокая копытами по полу, подошел ко мне, дернул за руку и коснулся мохнатой рукой лба.

– Я, конечно, не уверен, что покойники могут болеть, но надо бы проверить, – отрешенно произнес сатир, склонив морду набок и пытаясь понять истинную причину моей просьбы. – Для чего тебе это?

– Мне необходимо, чтобы кости, к которым я привязал свою проклятую душу, были здесь, во дворце.

– Зачем? – Сатир продолжал упрямствовать, прекрасно осознавая, какой эффект на меня это оказывает – раздражение накатило волной, вызывая желание схватить Клерса за мохнатый загривок и пару раз встряхнуть, но вместо этого я наигранно-приторным, от которого скрипели зубы, голосом произнес:

– Чтобы наконец-то сдохнуть, тупая твоя башка.

– И все? – будничным тоном произнес сатир.

Пришла моя очередь удивляться.

– И все? – повторив вопрос сатира, я пару раз моргнул, силясь понять, действительно ли он не понимает важности этого вопроса или просто придуривается. Судя по тому, какими глазами на меня смотрел Клерс – отстраненными, туповатыми, он правда не смыслил в сказанном.

– Да, и все.

– О, тогда конечно. Без проблем. Когда пойдем доставать твои останки из земли?

– Сейчас.

– Ты можешь копать как-то поактивнее? – с раздражением в голосе произнес я, наблюдая за жалкими попытками Клерса обхватить основание лопаты и всадить острие в рыхлую землю.

– Будешь нудеть – возьмешь лопату в свои мертвые зубы и начнешь копать! – огрызнулся сатир и кинул на меня озлобленный взгляд. Лопата, на острие которой был ком грязи, взметнулась вверх и окропила вязкой жидкостью шерсть Клерса. Тот, казалось, был готов просто переломить деревянное основание пополам, если бы хватило сил, – желваки на лице заходили ходуном, рука сжалась в кулак.

– Успокоились, вдох, выдох, – я медленно начал жестикулировать, покачивая руками в воздухе, призывая сатира сбавить обороты злости и агрессии. Он посмотрел на меня как на умалишенного и покрутил пальцем у виска.

– Я до сих пор не могу понять, какого черта согласился на твою сомнительную авантюру. Околдовал меня, что ли, жижа ты болотная?

Клерс задумчиво почесал густую бороду и усмехнулся, будто сказал безумно остроумную шутку. Я наигранно рассмеялся пару раз и надел на лицо непроницаемую маску, как только наши с сатиром взгляды встретились.