Ведун (СИ) - Мазин Александр Владимирович

Дедко, не вставая, ухватил его за штаны спереди. Холоп охнул, глаза у него выпучились. Малец ему посочувствовал: хват у Дедки, как у кузнечных клещей.

— Хочешь, я твоему хозяину делом заплачу? Охолощу раба одного наглого забесплатно. Хочешь?

— Не-не-не… — заблеял холоп. — Отпустите, господин! Помилуйте! Всё сей миг будет!

— То-то, — пробурчал Дедко, разжимая пальцы. — Все не надо. Поросенок спешки не любит. Ну-ка стой! — крикнул он попятившемуся холопу. — Вижу, мысль у тебя дурная появилась. Так ты ее забудь. Сгадишь как пищу или питье наше, я проведаю и накажу. Пшел!

Холоп убежал. Смерды заработали ложками еще быстрее.

Принесли мед в большом глиняном кувшине и две деревянные кружки.

Малец раньше никогда не пробовал хмельной мед. Думал, он слаще.

Потом принесли хлебушек. Горячий. И котелок с ухой, в которой ложка стояла, столько в ней было крупы, овощей и жирной баранины.

Дедко на уху особо не налегал, уступив первенство Мальцу. Как позже оказалось: ждал поросенка.

Смерды ушли, но больше к ним за стол никто не садился. Впрочем, и людей в харчевне было немного. В середине светлого дня.

Поросенка Малец сначала учуял, а потом увидал. Его несли на большом деревянном блюде. Поджаристый, сочащийся жирком, пропитавшим лепешку, на которую был уложен, нашпигованный чесноком и ароматными травками, поросенок был прекрасен.

Малец пожалел, что так туго набил живот ухой…

— Мы вовремя! — удаленным громом пророкотало над ними.

Стукнули прислоненные к скамье щиты, грохнули положенные на столешницу мечи в ножнах. Напротив Дедки и Мальца уселись двое.

Один тут же ухватил кувшин с медом, глотнул, скривился и выплюнул мед на пол.

— Эй ты, смерд! Пива неси!

Выговор у него был гавкающий, чужеземный. И лицо тоже плохое. Грубое, злое, заросшее снизу рыжей, заплетенной в две косицы бородой.

Другой, такой же могучий, злой и бородатый, ухватил грязной лапищей поросенка, вгрызся в него крепкими зубами, с хрустом перекусил поросенков хребет, оторвал половину, протянул первому, а сам, отхватив поросенков румяный окорочок, вовсю заработал челюстями, уставившись на Дедку взглядом, который недвусмысленно говорил: ну, скажи что-нибудь! Дай мне повод!

— Нурман, — проскрипел Дедко. — Жадный и глупый. И храбрый.

— Да, старик, так меня зовут, — согласился нурман невнятно, поскольку рот его был занят. — Свен Храбрый. Ты назвал меня глупым, но я тебя прощу, если пиво будет не хуже, чем это мясцо. А если ты, старик, заплатишь за всё, что мы с братом съедим и выпьем, то я даже оставлю тебе твою никчемную жизнь.

Малец испугался. Этот вой выглядел страшнее любого другого из виденных Мальцом. Страшнее тех, что приезжали к Дедке за пособничеством. Малец как-то сразу почуял: этот убивает так же просто, как Малец ест. Только быстрее.

— Ты назвал мне свое имя, — раздельно произнес Дедко, и Малец понял, что ведун ничуть не испуган. Напротив, он в ярости. — Ты назвал его сам, добровольно. Это значит, что ты еще глупее, чем я подумал, когда увидел, как ты ешь собственную смерть.

— Что ты знаешь о смерти, старик? — Нурман захохотал. Ошметки поросенка полетели у него изо рта. — Я сплю с ней в обнимку, — он похлопал по ножнам. — Я…

— … собственную мучительную смерть, — перебил Дедко без угрозы, скорее задумчиво. — Чувствуешь боль в желудке? Пока еще слабую, но уже к вечеру она станет нестерпимой. К этому времени ты уже выблюешь то, что сожрал, но это не поможет.

Нурман глянул на Дедку. Иначе, чем прежде. Остановил взгляд на руке беспалой, потом — на оберегах… Перестал жевать, замер, будто прислушиваясь к чему.

— Болит, — проговорил он почти жалобно.

И, отшвырнув недоеденный кусок, взревел:

— Ты отравил мою пищу!

И заругался по-своему.

— Это была моя еда, — напомнил Дедко. — Тебе не стоило ее трогать. Она всё равно не пошла бы тебе впрок, но ты был настолько глуп, чтобы назвать свое мне свое имя. И теперь всё произойдет быстрее. У тебя, однако, будет целая ночь, чтобы показать своим богам, как ты храбр и терпелив, а заодно выблевать и высрать свои кишки. Ты умрешь утром, и смерть твоя будет подобна смерти от загноившейся раны в животе. Плохая смерть, если ты понимаешь, о чем я.

Глаза нурмана сузились. Рука легла на рукоять меча. Его брат тоже перестал жевать и уставился на Дедку с беспокойством.

— Твоя смерть будет плохой, — по-доброму, даже с сочувствием произнес Дедко. — Но твоя судьба после смерти будет куда хуже.

— А твоя наступит прямо сейчас! — рявкнул нурман, выдергивая меч из нож. Но ударить не успел. Брат вскочил, перехватил его руку и быстро заговорил по-своему.

— Всё так, — снова подал голос Дедко, который, как оказалось, понимал по-нурмански. — Я он и есть. Этот дурень назвал мне свое имя, и теперь он — в моей власти, жив я или мертв. Прав ты и в том, что мертвый я даже неприятнее. Потому что к вашей Хель он точно не попадет. Я уйду к своей богине, и он уйдет со мной. У меня много рабов там, за Кромкой, но такого, как твой брат, еще нет.

Назвавшийся Свеном вырвал из хватки брата руку, прорычал по-своему, замахнулся…

Дедко собрал пальцы в щепоть, ткнул воздух… И нурмана скрутило по-настоящему.

Он побелел, согнулся и принялся блевать себе на колени.

— Что ты хочешь за его жизнь, колдун? — с ненавистью выкрикнул брат Свена.

— За его жизнь — немного, — Дедко ухмыльнулся, в точности как это делает волк, когда готовится вцепиться в горло добыче. — Всего лишь серебряный браслет, что у него на правой руке. И второй браслет, твой — за твою. Ты ведь тоже ел мою пищу, верно? Так что…

— На, забирай! — Нурман сорвал с руки браслет и швырнул на стол. Потом наклонился к скорчившемуся на полу брату, и второй браслет лег рядом с первым.

Дедко сдвинул их Мальцу:

— Прибери.

Свен перестал корчиться и метать блевотину. Но вставать не торопился. Лежал как неживой.

Брат ухватил его за одежку, поднял с легкостью, усадил на лавку.

«Вот же силища!» — восхитился Малец.

Свен Храбрый не возражал. Молчал. Глядел пустым взором.

— Ты же получил плату, колдун! — возмутился его брат.

— За жизнь — да. Но не за душу.

Кулаки нурмана сжались, лицо исказила ярость. Ему очень хотелось убить Дедку. Очень.

— За душу… сколько? — прошипел он сквозь стиснутые зубы.

— А все, что у него при себе есть, — Дедко показал желтые зубы в подобии улыбки.

Нурман заскрипел зубами так, что и в самом дальнем углу харчевни услышали бы. Если б там был кто-то. Малец и не заметил, как она опустела. Никого, кроме них и холопа-разносчика, укрывшегося за печкой.

Малец втянул голову в плечи: таким страшным стало лицо нурмана. Мальцу показалось: сейчас он Дедку и убьет.

Не убил.

Тугой кошель глухо звякнув, лег на стол. Рядом — второй браслет, перстень с печаткой, серебряная гривна с шеи, кинжал с украшенной смарагдом рукоятью, меч в ножнах из черной тисненой кожи с серебряным наконечником.

— Верни ему душу, колдун!

— Верну, — кивнул Дедко, пододвигая к себе всё, кроме меча и кинжала. — Это не нужно. Оружие мне без надобности. Душу я верну, но учти, нурман: теперь между нами связь. Вижу, ты еще брата назад не получил, а уже думаешь, как бы отомстить.

Нурман дернулся… Но ничего не сказал.

— Вижу, хочешь. Не стоит. Душу я отпущу, но веревочка от нее — здесь, — Дедко сжал кулак. — Мне теперь ее забрать легче, чем лягухе комара сметнуть. — Дедко приподнялся, выбросил руку и ткнул Свена в лоб. Звук — будто деревяшкой о деревяшку.

Взгляд нурмана прояснился, упал на оружие на столе, десница тут же сцапала меч, шуйца — кинжал…

Но сделать он ничего не успел.

Брат схватил его, выволок из-за стола и потащил к выходу, выговаривая что-то по-нурмански.

Свен упирался, но как-то вяло. Блевотина с его штанов капала на пол.

Дедко взял с блюда кус поросенка, который не успели сожрать нурманы, с явным удовольствием ободрал и зажевал шкурку.