Звезды примут нас (СИ) - Батыршин Борис

— Пьер, как слышишь? Умерь пыл, осторожнее.

— Уммьерь… что? Не понимайт…

— Полегче, говорю! Незачем нестись, сломя голову!

Молчание, потом неуверенный голос в наушниках

— Ты говорилль непонятно, Алексис. Мне надо что-то сломайт?

… вот ведь, одно слово — француз! Но я тоже хорош, забыл об элементарных правилах радиообмена…

— Дюбуа, приказываю передвигаться медленнее, шагом. Доложите, как поняли?

— Медленно идти, уи? Понялль!..

Действительно, его ярко-белая фигурка с оранжевыми полосами катафотов, поблёскивающих на рукавах, плечах и спине, перешла с «кенгуриных скачков» на скользящий, вперевалочку, шаг. Я прикинул — до багги ему осталось метров пятьдесят, не больше.

— Отлично, действуй. Я поднимаюсь на гребень, буду ждать тебя там.

— Уи, Алексис, я есть исполняйт…

До гребня — изломанной полосы, напоминающей драконий хребет, оставалось ещё метров двести. Я хотел, было, воспользоваться встроенным в правый рукав «Мун хауберга» радиодальномером, но передумал — незачем, быстрее дойду. Конечно, здесь, на поверхности Луны расстояния обманчивы, но если я и ошибся, то ненамного.

Но стоило мне подняться на зубчатую гряду и бросить в сторону каверны с «обручем» один-единственный взгляд, как я моментально забыл и о Пьере Дюбуа, и о лунном багги, и даже о намерении связаться с «Ловеллом» — забыл, и покрылся ледяным потом от того, что открылось мне там, внизу.

Удивительно, но я сразу понял, что это такое — хотя, казалось бы, где пустыня Гоби, а где Море Спокойствия? На луне, где ж ещё ему быть — и, тем не менее, именно здесь, из зеркально-ртутного блеска в глубокой черноте каверны расползались веером огромные то ли черви, то ли пиявки. Каждое из них имело в длину не меньше трёх метров, и ползли они странно, рывками — замирали, сокращались, от чего их кольчатые тела сильно разбухали, а потом — вытягивались, распрямлялись вперёд, истончаясь при этом чуть ли не втрое. Потом снова замирали, как бы «собирая» себя в отвратительные пухлые бочонки, но уже впереди, на расстоянии в несколько метров. За существами тянулись следы, неестественно прямые, отличие от тех извилистых полосок, что оставляет, скажем, в пыли дождевой червяк. А ещё они были как бы прерывистые — эта иллюзия возникала из-за того, что через каждые несколько метров в ровной борозде просматривалось расширение — места, где гадины распухали, чтобы сделать очередной «шаг» И эти следы расходились из общего центра — того, где продолжало ртутно сиять, — огромным веером; я насчитал их не меньше восьми.

Этот способ передвижения был не таким уж и медлительным, как могло показаться на первый взгляд — во всяком случае, те два, что ползли по следам ковылявших прочь ярко-белых с оранжевыми чёрточками на плечах фигурок, неумолимо настигали свои жертвы. Один из идущих буквально вис на плечах второго — ранен? Вот они сделали несколько шагов, тот, что держался на ногах, споткнулся и полетел в пыль… встал, помог подняться товарищу, на миг обернулся, чтобы посмотреть на страшных преследователей, дистанция до которых ещё сократилась и составляла теперь не больше пятнадцати шагов. Всё это я додумывал уже на бегу, молясь только о том, чтобы не споткнуться о камень и не полететь кубарем. Жать клавиши, в поисках нужной частоты мне было некогда, я не мог даже ответить диспетчеру «Ловелла», чей голос прорвался наконец через ураган помех — воздух с трудом врывался в лёгкие, и я слышал только своё собственное хриплое дыхание и точно знал, что если отвлекусь хотя бы на миг — обязательно споткнусь, упаду, потеряю драгоценные секунды и гобийские твари, неизвестно откуда взявшийся здесь, на краю Моря Спокойствия, догонит свои жертвы. Догонит — и всадит в спины змеящиеся молнии высоковольтных разрядов. Что там писал Ефремов, с какого расстояния его электрические червяки поражали своих жертв? Чёрт, не помню… А может, в вакууме это расстояние больше? Да как они вообще ухитряются оставаться в живых здесь, где ни одно земное создание сложнее вируса не протянет и пары минут?..

— Алексис, мон дьё! Заллезайт бистро-бистро!

Багги обогнал меня и развернулся бортом, подняв облако реголита. Пьер, видимо, успел разглядеть, что творится в кратере и теперь махал мне рукой, другой вцепившись в штурвал. Я стоял точно спиной к Солнцу у меня за спиной, золотистый светофильтр шлема опущен, защищая глаза от его слепящих лучей, так что я не мог видеть ошарашенную, напуганную гримасу напарника.

… да и я сам-то, надо полагать, ничуть не лучше…

Всё-таки, Пьер Дюбуа отличный водитель, куда мне до него! Лунное багги с разгону подрезало переднего червя, и я боковым зрением успел заметить лиловую вспышку, утонувшую в пыльном облаке, поднятом при нашем лихом развороте — ага, значит, интуиция меня не подвела, они самые есть…

— Дьержиссь!

Я и так мёртвой хваткой левой руки вцепился в трубу ограждения — правая была занята «бластером». Хоть бы антабку какую придумали, горе оружейники… — мелькнула мысль — и улетучилась вместе с сумасшедшим рывком, от которого наша «шайтан-арба» едва не встала на два колеса. Нообошлось; багги на несколько мгновений завис в неустойчивом равновесии, потом медленно — слишком медленно! — опустился на все четыре опоры. Ещё одна ветвистая молния мелькнула в пыли возле переднего правого колеса, булыжник, куда она угодила, брызнул снопом искр, по ушам ударил мгновенный всплеск помех.

— Дьержиссь, Алексис! — снова завопил Пьер и наддал. Из-под задних колёс лунного багги полетели столбы реголитовой пыли, напрочь закрывшие и стену кратера , и нагонявший нас ужас. Перекособоченные белые фигурки приблизились, словно прыжком; ещё одно лихое торможение, я соскакиваю на грунт, сбрасываю с багажника контейнеры с образцами и мы вдвоём грузим на решётчатую платформу пострадавшего. Бок его «Мун хауберга» почернел, поверх угольной кляксы — видимо, след попадания молнии, — кое-как нашлёпнута липкая заплатка, и из-под неё вырывается белёсая струйка воздуха, смешанного с влагой от дыхания. Нашлёпываю поверх ещё один пластырь, потом третий, для пущей надёжности, и только теперь смотрю на шильбик с фамилией на грудном панцире скафандра. Тимур Бекбулатов, физик, неделю, как прибывший с Земли — состоит в группе, изучающей «звёздный обруч». Вот и изучил…

Второй, тот что тащил Бекбулатова на себе — американец, Майкл Стражински, известный, наверное, всей Земле после первого инцидента с «обручем», когда погибли Опиньяк и Бабенко. Вот ведь судьба у человека — второй раз, на том же месте и, похоже, по тому же самому поводу. И снова жив, цел, судя по довольно бодрым репликам, которыми он обменивается с Пьером. Если так дело пойдёт, то обитатели «Ловелла» могут начать избегать брать Майкла в напарники. Астронавты — народ по-своему суеверный, и никому не захочется приобрести славу очередного спасённого стараниями чересчур удачливого американца… если повезёт, конечно, не разделить судьбу двух его предыдущих спутников.

Ладно, это всё лирика, а у нас тут дела поважнее — судя по темпу, с которым передвигались ползучие твари, они вот-вот преодолеют пылевую завесу и вынырнут на открытое место метрах в двадцати от нас.

— Поехалль, Алексис?

Это Пьер. Он прав, надо торопиться, неизвестно, в каком состоянии Тимур, и сколько ещё он протянет. Но и оставлять дело непрояснённым тоже нельзя — если электрические гадины продолжат двигаться тем же курсом и с той же скоростью, то черед полчаса они уткнутся прямёхонько в крайний купол «Ловелла». А это, друзья, никуда не годится…

— Пьер, слышишь меня?

— Уи, командир!

Отвези раненого на станцию — и сразу возвращайся за мной. И попроси у геологов десяток подрывных зарядов и катушку с кабелем. Скажи — всё объясним потом, а сейчас пусть просто поверят.

— Зарь-яды? Эксплози… взрывайт? Но зачьемм?

— Потом, сказал же! Исполнять!

Он развёл руками и полез в багги. Спустя пару секунд лунная тележка тронулась, на этот раз плавно, без рывков — и покатила в сторону хорошо видных отсюда куполов станции. Я проводил их взглядом и развернулся навстречу показавшимся из пылевой тучи смертоносным червякам.