Звезды примут нас (СИ) - Батыршин Борис

…Вот что тут ответить? Сказать что да, обидно, и ещё как, потому что и самому хочется поучаствовать в самой дальней из всех предпринятых на настоящий момент космических экспедиций? И тоже не терпится, оседлав «краб» (зря, что ли нас учили?) поучаствовать в ловле таинственного инопланетного артефакта?..

— Ну что ты, конечно, нет! — соврал я, сделав для убедительности большие глаза. — Да и некогда. На мне программа испытаний этого лазерного самопала, помнишь, вчера показывал? Вот как раз на сегодня и намечена первая вылазка…

— На багги поедешь, с Пьером Дюбуа? — Юлька явно обрадовалась перемене темы. — И далеко?

— Нет, не очень. Километра за два с половиной от главного купола «Ловелла», возле восточной кромки кратера. Геологи говорили — там, вроде, подходящие обломки скал, просят проверить в первую очередь. А ты когда на «Гагарин»?

— Завтра утром, на «Тихо Браге». Он прибывает сегодня, примет груз, пассажиров, и обратно. Если всё пройдёт хорошо, то обедать буду уже на «Гагарине».

— Значит, к Земле не полетите, а прыгнете через «батут?». А я и не знал, что на «Звезде КЭЦ» закончили его настройку…

— Уже два дня, как закончили. Испытывали на холостых режимах, а прибытие «Тихо Браге» — это и будет первый рабочий запуск.

— Ясно. — я ухмыльнулся. — Чтобы, значит, два раза не вставать…

— Что-что? — Юлька нахмурилась. — Куда вставать?

…Вот ведь, язык мой — враг мой! И вечно я что-нибудь такое ляпну, не подумав…

— Забей… в смысле — забудь. Это просто так говорится.

Юлька ткнула меня острым кулачком в плечо.

— Вечно у тебя, Монахов всё не как у людей, с подвывертом!

— Да, я такой! — улыбнулся я. — То ли ещё будет, когда вернёшься на Землю…

Она не выдержала и рассмеялась — своим обычным негромким смехом, от которого я с некоторых пор таю, как шестнадцатилетний пацан.

…Хотя, почему — «как»? Я и есть он самый, шестнадцатилетний… в каком-то смысле…

— Отправляйся уже! И сегодня вечером заходи, и Бритьку прихвати с собой. Мне на камбузе маленький тортик соорудили, по случаю отбытия — заодно и попрощаемся.

— Тортик? — я облизнулся. — М-м-м… вкусный, наверное! Это для нас двоих?

Она снова рассмеялась.

— Размечтался! Ещё две девчонки будут из диспетчерской, мы с ними работаем. Кстати, позови своего Поля, ладно? Одна из них, Тамара, кажется, положила на него глаз, только никак не решается заговорить.

…этого мне ещё не хватало! Хотя, обще-романтическое настроение… может, и я рискну, наконец, объясниться со своей «Юлькой Сорокиной»? Хотя нет, не время — особенно сейчас, накануне вынужденного расставания. Вот вернётся она, встретимся на Земле, и тогда, тогда…

— Раз ты просишь — позову, конечно, мне нетрудно.

..Ну вот, размечтался — вечер наедине, при свечах… Нет, не подумайте не того — всё чинно-благородно, ди свечей тут нет, поскольку открытый огонь под строжайшим запретом. Тортик, чай, ну, может, поцелуй в щёчку…

— А что за тортик-то? — спросил я, чтобы отогнать от себя грешные мысли.

Юлька оживилась — она тоже была изрядной сладкоежкой. Впрочем, её фигуру это не портило.

— Девчонки говорят: настоящий «наполеон»! И как они только сумели его здесь испечь?

— Наполеон — это хорошо. — согласился я. — Только учти, собаке сладкого не давать, у неё и так в последнее время что-то не то с желудком, и глаза воспалены…

— Может, стоит отправить её на Землю? — встревожилась собеседница.

— Так и сделаю. Вот практика закончится, и как только, так сразу.

Я встал.

— Ну ладно, я пошёл, мне ещё у Гречко боевые патроны получать. И, кстати, насчёт тортика: будете готовить чай — попросите на камбузе цейлонский крупнолистовой, у них есть, я точно знаю. И заваривайте покрепче, я люблю, чтоб было в красный отлив…

— Огонь!

Луча не было, как не было и разного рода «вж-ж-их!» и «пиу-пиу!», сопровождающих энергетические выстрелы имперских штурмовиков. Камень в пяти шагах от меня — серый, с острыми углами, размером с человеческую голову — брызнул солнечным огнём, и сразу же на казённике револьвера затлела красная лампочка. Перегрев — поскольку выстрел был произведён «усиленным» патроном, теперь придётся ждать около минуты, пока оружие остынет. Я поднял револьвер и помахал им перед собой — бессмысленный ковбойский жест, в вакууме так ничего не остудишь.

Ну и ладно. Жаль только дунуть в ствол нельзя, гермошлем мешается. И на скобе не крутанёшь, перед тем, как картинно засунуть в кобуру на бедре — во-первых, нету этой самой кобуры, а во-вторых, скоба тоже отсутствует. А жаль, выпендриваться — так уж по полной…

В наушнике раздался негромкий, похожий на кудахтанье смешок. Напарник, даром что француз, угадал мои мысли.

— Ну, что там, Пьер?

— Хорош-шьё! — прозвучало в ответ. — Ийесть запьись!

Я оглянулся — для этого пришлось поворачиваться всем телом, неуклюже переставляя ноги в массивных башмаках лунного скафандра. Француз стоял возле лунного багги, чуть наклонившись и едва не упираясь шлемом в ящик, закреплённый на торчащей вбок штанге. Обращённая ко мне сторона ящика поблёскивала линзами объективов — спектрометр был заранее направлен на мишень, и Пьер Дюбуа наблюдал, как ползёт за стеклянным окошком регистрационная лента с несколькими разноцветными кривыми. Это не слишком удобно, но вариантов нет — вчера селенологи с электронщиками полдня провозились с клятым устройством, но так и не смогли наладить передачу данных. Придётся учёным обойтись бумажной лентой, мстительно подумал я — спектрограф надоел нам обоим хуже горькой редьки. Хорошо, хоть не приходится каждый раз ставить его на штатив, а потом свинчивать и грузить в багги — Пьер попросту приварил к раме нашего транспортного средства подходящий кронштейн, и теперь перед выстрелом он просто направлял прибор на цель.

Красный огонёк погас, сменившись жёлтым, а потом и зелёным. Я перехватил ствол левой рукой, большим пальцем правой взвёл ударник. Массивный барабан провернулся, камора со следующей «гильзой-вспышкой» встала на место.

— Алексис, постой! Пусть… как это будьетт на рюсский… разлететься?

— Рассеется. — подсказал я. — Да, пожалуй, надо подождать минуты три.

Француз прав — предыдущее попадание испарило часть породы, составляющей камень, спектрограф зафиксировал её состав, проанализировав спектр излучения. Теперь, перед тем, как произвести новую «пробу», следует подождать, пока частички остынут и осядут, рассеются — иначе мы рискуем смешать в одну кучу данные от двух разных замеров.

— Я пока пальну по листу. — сообщил я и повернулся туда, где в стороне стоял, прислонённый к обломку скалы, алюминиевый лист размером метр на полметра. Стрельба по этой мишени в планах селенологических исследований не значились, это было моей личной инициативой. Надо же, в самом деле, выяснить, на что способен этот «бластер»?

В барабане лазерного револьвера (хоть бы название ему какое придумали, что ли…) оставалось ещё три патрона — два двойных и одинарный, в половину мощности. Я прикинул, что можно будет истратить два — двойной и одинарный, и ещё останется один заряд удвоенной мощности для того, чтобы пальнуть по камню. А перезарядить можно будет и потом, когда мы заберёмся в багги — так меньше риска растерять стреляные «гильзы», который поди, найди потом в рыхлом реголите неуклюжими пальцами перчаток скафандра «Мун хауберг».

Первый выстрел оставил на мишени малиновое, быстро гаснущее пятно, разбросав вокруг крошечные искры — капли расплавленного алюминия. Когда металл остыл, я приблизил шлем к поражённой точке — в металле осталась крошечная выемка, углубление, напоминающее лунный кратер в миниатюре. Но сквозного отверстия не наблюдалось — что ж, всё правильно, мощности половинной «гильзы-вспышки» и недостаточно для этого. Что ж, пришло время испробовать кое-что посерьёзнее. Я заглянул в каморы барабана: так, два патрона с красными заглушками, один с жёлтой, всё правильно. Я провернул барабан вручную так, чтобы «красный» встал напротив ударника, одновременно взводя его вручную. Дистанция — метров семь… ну что, понеслась?