Дорога на Альдебаран (ЛП) - Чайковски Адриан

А потом «Кавени» вдруг стал отправлять фотографии сам по себе.

Идея-то была в том, что зонд будет делать снимки Планеты Девять (если не Десять), но поскольку поначалу снимки показывали лишь пустое пространство, снимать перестали, все искали ошибки в исходных выкладках. Из-за этого едва не пропустили новые снимки, которые система начала делать самостоятельно, когда антенная решетка обнаружила аномалии во время тестового сканирования. Вот тут кто-то понял, что «Кавени» пытается нам что-то сказать.

Вы же все видели эти снимки, по крайней мере, самые яркие из них. Поднялся большой шум, но данных явно не хватало. Все были просто сбиты с толку, и никто не приказал «Кавени» прекратить передачу. Вот он и продолжал их посылать, а потом выяснилось, что команды не проходят, и передача продолжалась. «Жутковато», – писала мне Джанетт Нэйш после того, как приехала инструктировать нас, астронавтов. Нэйш была одним из ведущих исследователей проекта «Кавени», шотландским ученым, называвшим облако Оорта «Клайдом Оверта». Она демонстративно носила шарф с «Доктором Кто» на пресс-конференциях. Как только новость появилась, она начала активно выпихивать остальных в борьбе за главное место в пилотируемой миссии. На самом деле, не она первая поняла смысл новых снимков или, по крайней мере, тех, на которых хоть что-то имелось. Среди всей этой противоречивой спектроскопии, гравитационных данных и реальных визуальных эффектах было то, что должно было изменить все, его не сразу заметили на фоне темноты космоса. Ну и что? Еще один беспорядок во внешней солнечной системе, набитой кометами и пылью.

Первым был Энрико Лосса, самый младший сотрудник мадридской команды. Он потратил на возню со снимками недели, и добился совершенно неожиданных результатов. Вслед за ним и остальные потратили недели, чтобы понять, что же изображено на снимках, сделанных зондом. Надо же было представить результаты в надлежащем виде, именно так работает наука. Никто не спешил на телевидение с надоевшими публике воплями «Инопланетяне!». Подобное означало конец карьеры. Поэтому ученые изо всех сил постарались не увидеть то, что они видели, и привлекли других ученых, а потом до хрипа доказывать их неправоту, и только после того, как исчерпались все аргументы «против», решились вынести результаты на публику.

Тут же, разумеется, возникли сторонники теории заговора. Они старались, но ни один из них не смог выдумать ничего более безумного, чем то, что оказалось на снимках зонда. Ну да, лицо… похоже на лицо, но в тот момент они действительно не смогли придумать ни одного более сумасшедшего предположения, чем то, что было на самом деле. Хотя, если честно, на самом деле это было не лицо. На всех вдруг напал приступ парейдолии. ((Парейдолия – свойство человеческих органов восприятия, показывающих свойства неживого предмета как будто перед вами живое существо – ред.) На самом деле ничего подобного автопортрету Галактического Бога-Лягушки и в помине не было. Но выглядело изображение и в самом деле немного по-лягушачьи, так что всеобщее замешательство понять можно.

В центре зияло колоссальное отверстие, размером с Луну, обращенное прямо, как-то даже слишком удобно, к зонду. Отверстие обрамлял черный базальт, ну или что-то подобное – только вот вряд ли в космосе попадаются вулканы. По обе стороны, слева и справа, располагалось нечто подобное глазам – отверстия поменьше, каждое в глазнице размером с южную Францию. Их обрамляли странные структуры, похожие на шерсть, и нечеткий снимок «Кавени» показал нечто подобное резьбе, а может, это были какие-то огромные фигуры – разрешение не позволяло определить. Артефакт выглядел гигантским – больше Луны, но все-таки поменьше Земли, но гравитационное возмущение, свойственное ему, должно было бы принадлежать еще большему объекту – впрочем, от «Кавени» он был достаточно далеко.

Чего только не говорили в мадридской команде, да и по всему миру! В конце концов сошлись на том, что стоит перепрограммировать несерьезный зонд, предназначенный для спуска на Девятую планету. Ему готовили печальный конец, но надеялись получить немало данных до того, как он совершит жесткую посадку. С зондом связались, загрузили в него новую программу и отправили к объекту.

Вообще-то уже тогда планировалась и пилотируемая миссия. Мы знали, что придется отправляться туда самим. Ведь мы видели нечто, явно сотворенное, и масштаб этой штуки был поистине планетарным. Во всей истории Земли такого открытия не знали, и каждый астронавт, каждый ученый на Земле жаждал войти в состав команды будущего полета. Я считал, что мне повезло, поскольку я прошел отбор. Вот уж повезло так повезло!

СВЕТ, КОТОРЫЙ ЗАБРЕЗЖИЛ мне впереди, явно был искусственным. Помнится, я видел такие цветы, с очень красивыми лепестками, вот только росли они из стен и были сделаны не то из стекла, не то из меди.

Означает ли это, что они не могут быть живыми? Нет, не означает. Сравнительно недавно моим спутником являлось существо, при единственном взгляде на которое сразу становилось ясно, что в нем нет ни единого атома углерода, но машиной оно точно не было. Существо не заметило моего присутствия, оно просто тащилось через Склепы с энтузиазмом приговоренного к повешению. Наверное, я казался ему слишком эфемерным, состоящим из жиденькой смеси воды и углеводородов. А может, я ему не понравился, и оно просто надеялось, что я вскоре исчезну. Исчезать я не стал, но поспать хотелось, а к тому времени, как пришлось вставать, его уже и след простыл. Но я отвлекся.

Цветные огни располагались интересно: каждый походил на соседа и являлся частью композиции – не прямой линии, как сделал бы я, а синусоидной волны. Либо так задумывалось из каких-то инженерных соображений, либо создателям это нравилось. В ближнем ко мне конце волны рос маленький цветок, точная копия его собратьев побольше. Мне показалось, что такие лампы должны бы расти по всем Склепам. Конечно, в этом виделся бы определенный альтруизм, люди бы так не стали делать. Но отсюда можно было сделать вывод: тот, кого я могу встретить в этой освещенной секции, скорее всего, не создатель света. Мы все живем здесь рядом с трупами былых экспедиций. Склепы очень, очень старые, и в большинстве штреков и залов поддерживается среда, в которой разложение происходит медленно, если вообще происходит. Клайв мог бы медленно высыхать в течение столетий, прежде чем я им закусил.

Я вошел в освещенную зону, навострив уши. Чего я ждал? Встречи с местными жителями? Ну, пусть не совсем местными. Из местных мне пока попались только какие-то лишайники, сумевшие приспособиться к сложным условиям, так что скорее всего я найду попутчиков. Какие-нибудь виды, которым по нраву светящиеся цветы. Вряд ли они будут похожими на меня. Но, в конце концов, способность видеть должна приводить к некоему общему мировосприятию, например, как у меня и у кошки. Хотя что у меня общего с акулой? Или со слепнем? Исключения можно долго перечислять. Большинство блуждающих в Склепах относятся к видам, обладающим определенным уровнем технологий, значит, как минимум, они должны понимать механику вселенной; в ней не так уж много особых зон, иначе мы не стали бы звать ее «вселенной». К таким исключениям, безусловно, относятся и сами Склепы. Похоже, у их строителей физика была на побегушках. Но огни-то вот они, так что у меня сохраняются все шансы встретить кого-нибудь, кому можно посмотреть в глаза и назвать братом по разуму.

Ты можешь спросить, Тото, почему я не проявляю осторожности при первом контакте. Неужели я никогда не смотрел «Чужого»? И почему я не вспоминаю об Инструкции? Ну, Тото, у меня есть опыт близких контактов. Некоторые из них почти сразу стали контактами четвертого типа, моя бедная шкура до сих пор хранит отметины от инопланетного оружия, но одиночество хуже, Тото. Одиночество убило Клайва, и я думаю, не только его. Но я держу глаза открытыми. Наверное, третий глаз помог бы узнать, скоро ли я встречу себе подобных. Где-то в Склепах есть другие живые существа, им должен нравиться свет, давление, близкое к земному, гравитация как на Земле и богатая кислородом атмосфера, хотя, может быть, и не такая злобно токсичная, как та, через которую я сейчас пробираюсь. Я покашливаю, но не больше; токсичность для меня уже не проблема, как раньше. Просто покашливаю, как вы бы и сами покашляли, чтобы дать понять своему дяде-расисту, что ему не стоит рассказывать его любимый анекдот за воскресным ужином. Но кашель все-таки остается.