Железяка откидывается назад, теряет равновесие на своих идиотских маленьких ножках. Хватаю его за купол – должна же у него быть голова! – и колочу, используя всю мощь длинных рук и крепких мышц. Ага, зашатался! Вот тебе еще пара вмятин! Но иллюминаторы не хотят разбиваться, видно, их сделали из чего-то гораздо более прочного, чем стекло или пластик. И тут он проводит прекрасный хук своим стальным кулачишем. Попадает в челюсть. Зуб выбил, скотина! Он прет на меня со своим дурацким пистолетом, но я специально упал, чтобы тут же вскочить. Я разберусь с тобой, сынок. Домой ты сегодня отправишься в машине скорой помощи, вот увидишь!
Я бью его в грудь обеими руками, хочу, чтобы он потерял равновесие, а затем ныряю в ноги, надеясь перевернуть, как черепаху. Однако мерзавец на удивление легок на подъем, и я получаю еще один удар по голове, как будто меня долбанули отбойным молотком. Еще один синяк будет. Похоже, удар у него сильнее, чем у меня. Но я-то покрепче! А если вот так…
Я провожу захват, поддеваю крышку забрала и сгибаю пластину внизу бочкообразного туловища. Он хватает меня за плечо и за шею, но я прав, силенок у него поменьше, ему явно лучше удаются короткие быстрые удары, чем усилия на сжатие. Я напрягаюсь, чувствуя, как начинают поддаваться заклепки и швы. Ну-ка, вскроем эту консервную банку и посмотрим, какого цвета в ней суп.
Но я совершенно упустил из виду его маленькие руки. А они как раз напротив моей груди. Малые руки выворачиваются из тела и вгрызаются в меня крутящимися лезвиями и пилами. Я пытаюсь вырваться, когда ощущаю, как они впиваются в меня, но мерзавец не выпускает из клинча. Он рвет меня, прорезает мясо и внутренние органы, добирается до костей. Я ору от несправедливости. Я – любимый сын Матери-Машины! Я должен победить. Я должен…
Она перехватывает меня поудобнее, меня пронзает жуткая боль, поскольку во мне вырезали здоровенную дыру, и эта дыра расширяется, поскольку железный мерзавец продолжает вовсю работать своими маленькими руками. Я вою от отчаяния. Его сервоприводы взвывают, и он отрывает мне руку.
Эй, где моя рука? Из раны на плече хлещет кровь. Но руки-то нет! Я же собирался ей воспользоваться!
Мне что-то уже не хочется драться. В голове только боль и страх. А дрянная железка готовится к новому раунду, хочет забить меня до смерти. Не стану я ждать его триумфа. Бегу обратно в Склепы. С доктором Нэйш и ее железным паразитом разберусь в другой раз. Кричу! Клянусь отомстить: я еще вернусь и разберусь со всей вашей кодлой!
Я вернусь. Я вернусь! Как только я останавливаюсь, кровь начинает течь сильнее. Выходит дело, я приговорен мучительно шаркать по этим полуночным коридорам, буду как Летучий Голландец, впереди бесконечная жизнь бессмысленного путешествия. Пожалуй, этот прогноз слишком оптимистичен. Странное чувство подкрадывается ко мне. Я что-то припоминаю, что-то подобное уже было целую жизнь назад. Гэри Ренделл из Стивениджа уже чувствовал кое-что похожее, но не постоянно. Слабость идет по моим красным следам, Тото, подкрадывается все ближе с каждым шагом. Я не могу идти без конца. Сила, которую я считал безграничной, теперь выливается из меня, я останавливаюсь, чтобы сделать вдох, и тогда рваные края разорванного легкого трепещут и хлюпают внутри.
Тото, я... мне кажется, я не осилю еще хотя бы шаг. А поскольку ты – плод моего воображения, полагаю, и для тебя это конец.
Но я не могу просто лечь и умереть. Меня лишили кое-каких частей, склонных к ошибкам. Таков, например, был мой капризный желудок. Но сейчас мне нужно место, и не просто место, а Место, и во всех Склепах оно одно такое.
Я чувствую, как Мать-Машина, мой благодетель, мой мучитель, поджидает другого дурака, которому она могла бы помочь. Я до сих пор не знаю, надо ли мне ее благодарить за тот, первый раз. Предпочел бы я умереть тогда? Нет! Я ступал на далекие миры. Я сражался с монстрами. Наверное, Ницше был бы доволен: еще бы, я продемонстрировал его правоту, поскольку стал одним из таких монстров. Я вспоминаю последние несколько дней и не могу избавиться от чудовищности собственных намерений. И дело не только в каннибализме и убийствах. Но меня же спровоцировали, Тото.
Мать, Мать, ты слышишь меня, своего сына, свое творение? Я иду, но ты далеко, а я слабею. Мать, они убили меня! Помоги мне! Нет, не дождаться мне помощи, остается только месть. Восстань, восстань где-то там, в Склепах, и выследи их. Отомсти за меня, Мать, отомсти за меня!
Я останавливаюсь. Меня шатает. Кровь все идет, много крови, и мне никак не удается унять ее. Кто бы мог подумать, что в старике так много крови, а? Где во мне столько помещалось? Слабость, это в высшей степени человеческое чувство, поднимается во мне, как весенний прилив, и я знаю, что мне конец. Но даже когда я отхожу, я ощущаю: Мать услышала мою молитву. Я чувствую, как она оживает где-то в Склепах, чтобы исполнить мое последнее желание, и я счастлив. Теперь я могу уйти.
