Дорога на Альдебаран (ЛП) - Чайковски Адриан

Световые сферы начали опускаться с потолка, тени от их движения, казалось, заставили резьбу, извиваться, или сокращаться как горло дракона. Почему-то мне подумалось, что сейчас я умру, но вместо того, чтобы делать хоть что-нибудь, я просто стоял и смотрел. Видно, я миновал какую-то границу беспокойства, мой неукротимый человеческий дух прилег отдохнуть. Просто сделай это, подумал я, не так, как приказывает тренер в спортзале, а потому что мне было уже все равно. Под моими ногами сдвинулся камень.

Меня подняли, медленно повернули, шары и блестящие стены словно придвинулись. На розетке раскрылись лепестки, по ней прошла рябь. Я неторопливо вращался, раскинув руки, как благосклонное божество, как грустный клоун на музыкальной шкатулке. Подо мной открылась пасть, я увидел зазубренный пищевод, весь в колючих листьях. Наверное, это должно было привести меня в ужас, но вместо этого пришла мысль о том, что все это инопланетное великолепное действо затеяно только ради того, чтобы сожрать Гэри Ренделла, ранее проживавшего в Стивенидже, а теперь-то уж точно лишенного какого бы то ни было места жительства. Что-то со мной заговорило, или мне показалось, что заговорило. Может, это я сам с собой разговаривал. Я уже упоминал, что в последнее время то и дело говорил сам с собой? Но я – хороший астронавт, и должен отчитываться о своих впечатлениях. Мне казалось, что нечто огромное задает мне вопрос, но в силу своей громадности сути вопроса я понять не в состоянии. Однако во всем этом есть какой-то смысл, так что, особо не задумывааясь, я решил, что меня спрашивают о том, чего я хочу, что я потерял тут, притащившись невесть откуда, жалуясь во весь голос на то, как мне тяжело. Разве я не знаю, что где-то есть дети, готовые на все ради того, чтобы стать астронавтом? А то, что данный конкретный астронавт медленно умирает в инопланетном лабиринте – это уже другая тема. Так в чем тогда моя проблема?

Вот я и рассказал обо всем этом чудищу. Рассказал о том, чего мне больше всего не хватает. Рассказал о голоде, и о том, как мой живот уже превратился в ссохшийся изюм, о том, что ослаб от голода и, видимо, дальше идти не смогу. Рассказал об одиночестве, о том, что человек – животное социальное, и его нельзя так надолго отделять от особей того же вида. В общем, нажаловался. Так что вот, впервые столкнулся с невообразимым инопланетным разумом, и он был достаточно добр, чтобы спросить, как у меня дела. Не удивительно, что эмоции меня захлестывали. Пожалуй, лучшее первое свидание в моей жизни.

А потом меня съели. Камень, на котором я стоял, оказался языком сродни лягушачьему, он втянул меня во внутренности этой штуки, и лепестки сомкнулись у меня над головой.

Если бы я поставил на удачу, встреченное мной чудище оказалось бы просто еще один хищником, выжившим в Склепах, и я спокойно стал бы таким же мертвым, как Джо, Катарина и остальные. Но нет, это оказался не монстр; это оказалась машина. Нет, не так, – Машина. Этакая Мать-Машина, которая говорит: блаженны алчущие ныне, ибо насытитесь. Блаженны плачущие ныне, ибо воссмеетесь, и я дам им то, чего они больше всего желают, и они родятся заново из моей зазубренной, острой как нож, утробы. (Аллюзия на Лк. 6, 21 – ред.)

А может, так говорила моя дорогая старая мама, хотя, честно говоря, я был занят – орал, как резаный, и едва ли был способен оценить поэтичность происходящего со мной. Как настоящая мать, она, наверное, говорила мне, чтобы я не дергался, что все это ради моего же блага, но меня в это время разрывало на части, и едва ли я был способен понять то, что со мной происходило. Я бился и боролся, но как будешь бороться без кожи, и с кишками, размотанными, как пленка на старой кассете? Сначала я умолял оставить мне жизнь, потом – поскорее меня прикончить, но Мать в это время занималась моими легкими, так что мне, кажется, не удалось донести до нее свою точку зрения и обосновать ее так, как мне бы хотелось. Я при этом пытался потерять сознание, но мне и этого не позволили. Она объясняла, что именно делает в данный момент, но я все равно ничего не понял, и уж тем более – не запомнил. Однако Матери почему-то было нужно, чтобы я это все услышал. Потом мне оторвали уши – мешали, видимо, – и дальнейшее вкладывали прямо в мозг.

Я мог бы продолжать, Тото, но, думаю, идею ты уже понял. Если честно, повторная сборка была еще хуже, но описание всех пыток здесь ни к чему. Как тебе такой образ: допустим, ты ребенок, которому приходится носить брекеты, чтобы выровнять зубы. Очень может быть, что Мама-Машина ведать не ведала, что такое сознание и боль, безумная боль, когда с тебя заживо снимают шкуру, а потом суют пальцы между мышцами. А почему, собственно, она должна это понимать?

Давай сразу перейдем к моменту моего второго рождения, когда я снова осознал себя в той же восьмиугольной пещере, и почти тем же Гэри Ренделлом. На мне не было крови или вонючей слизи. Не отросли крылья или когти. У меня даже глаз, способных видеть в темноте, не было, потому что этот придурок Гэри Ренделл забыл сказать Матери об этой маленькой проблеме. Представляешь? Богоподобной инопланетной Машине ничего не стоило заменить слабые человеческие глаза на орлино-совиное зрение, а я упустил такой шанс.

Я стоял на камнях, на настоящих камнях, обирая с себя оставшиеся лохмотья скафандра, и смотрел, сколько шрамов у меня на теле? Ни одного! Мастерство Матери-Машины не имеет себе равных. Я был переделан на клеточном, а может, и на молекулярном уровне. И теперь я смогу найти своих потерянных родичей, даже если мне придется искать их вечность.

Тогда я не вполне оценил случившееся. Прошло время, прежде чем я понял: голод мне не грозит, отравиться чем-нибудь специфическим я не могу (об этом я не просил, но знаешь, как это бывает: возьми одну инвазивную модификацию тела, вторая – бесплатно). Вот так, Тото, я и стал тем, что я есть сегодня: труд, решимость и инопланетная Мать-Машина ободрали с меня кору и сделали наилучшее из того материала, с которым пришлось работать.

Я ИМЕЮ В ВИДУ... Ну, раз пришло время исповеди, будем исповедоваться. Пожалуй, я переборщил с наивным монстром. Я не стал Гераклом, хотя Мать-Машина могла бы и Геракла из меня слепить. И вообще, я мог бы придумать массу оправданий: нездоров, неудачный день, не доспал и все такое, но себя-то не обманешь, да и тебя неловко, Тото. Я ведь не просто так погнался за гоблинами; сколько не складывай два и два, в итоге все равно выйдет четыре.

Я называл и буду называть их гоблинами, потому что единственное, на что годится человеческая изобретательность, – это бесконечная способность к самообману.

Я чувствую, как тает симпатия аудитории, Тото. Но от этой сцены уже не уйдешь. Вот я, стою и держу их бейджики окровавленными руками, и гневаюсь на богов за то, что они меня обманули. Я имею в виду, что ситуация вполне узнаваемая: как если бы я убил своего отца и женился на Матери-Машине. Вот теперь стой и завывай. А где-то замаскированный хор поет о том, кто зашел слишком далеко, о трагических недостатках, о высокомерии.

Да какой же я высокомерный! Это я-то? Гэри Ренделл из Стивениджа? Разве я похож на Прометея? Я никогда ничего не крал у богов. Они сами пришли, как греки, с руками, полными даров, и поинтересовались, чем могут мне помочь. И в чем тут моя вина? В том, что я хочу домой, хочу к остальным людям? Больше похоже на «Обезьянью лапку», чем на оду Гомера. Я загадал желание с самыми благими намерениями, и не виноват в последствиях. Да, допустил некоторые ошибки, не хотел. Не вини меня. («Обезьянья лапка» – короткий рассказ ужасов английского автора У. В. Джейкобса. Опубликован в 1902 году. В рассказе три желания исполняются владельцем «Обезьяньей лапки», но за их исполнение приходится платить огромную цену. – Ред.)

Я все еще слышу их, ощущаю ментальную нить, пронзающую мозг, как леска, и она, как леска, тянет меня к ним. Это больно. Покоя мне нет. Скребется, скребется все время внутри моего черепа, пока их мысли бомбардируют меня, как частицы в ускорителе.