Синдром отторжения - Воронков Василий Владимирович

– Что-то не так? – спросил я.

Лида покачала головой.

– Нет, все так. Я просто подумала…

– О том, о чем стараешься не думать?

– Да.

Загорелся зеленый, и мы зашагали через перекресток, подгоняемые командным голосом светофора.

– Думай не думай, а ничего не изменится, – сказала Лида. – Ты вот сам думал…

Она не договорила.

– Ты знаешь, – сказал я, – наверное, я последнее время стараюсь, как и ты… Мы вместе, мы вместе учимся на технологическом. Что нам еще нужно? К тому же скоро сессия – самый лучший способ прочистить себе мозги.

Лида рассмеялась.

– Кстати, твой друг…

– Витя?

– Да, он мне сказал, что ходят слухи… Вроде как кто-то что-то подслушал или узнал через знакомого…

– В общем, как обычно.

– Ага. Короче, он говорил, что исключений в этом году не будет, всех постараются вытянуть, разрешат неограниченное количество пересдач и все такое прочее.

– Похоже, они обходятся с нами, как с больными.

– Но ведь, – Лида коснулась волос и словно прикрылась от меня ладонью, – ведь в каком-то смысле мы и правда больны.

– В каком-то смысле?

– А ты думал, что будет после выпуска? Просто представь на секунду. Станет только хуже. Ничего так просто не исправится. И даже те, кто все-таки получит назначения…

– Мир никогда не будет прежним, – закончил я вместо нее. – Ты говорила.

– Но ведь это правда.

– Все меняется, – сказал я. – Каждый день. Откуда мы знаем, что будет через три года? Три года сейчас – это…

– Целая жизнь, – сказала Лида.

– Целая жизнь, – сказал я.

Мы подходили к ее дому. Я посмотрел на небо.

– Ты тоже, – вдруг спросила Лида, – ты тоже ждешь, когда они прилетят?

– На самом деле я верю тому, что говорят военные, – соврал я. – Оборона планеты, полная безопасность. Но это просто сильнее меня… Знаешь, – я взял Лиду за руку, – мне однажды приснилось…

На мгновение все вокруг потускнело – над нами пронеслась громадная тень скоростного поезда и стремительно скрылась за поворотом.

Лида остановилась, убрала волосы со лба и поцеловала меня в губы.

– Не говори, – прошептала она.

Я не сказал.

На следующий день мы пошли в звездный театр и смотрели, как под громадным куполом образуется черная дыра. Планеты, солнца, созвездия превращались в пыль, исчезая в этой разверстой бездне. Сгинула целая галактика, погасли под куполом последние огни – над нами повисла давящая темнота.

Когда мы вышли из театра, Лида взяла меня под руку, прильнула ко мне и тихо, почти шепотом произнесла:

– Давай больше не будем ходить сюда.

52

Близилась сессия, финальные экзамены второго курса, а вслед за ними и долгие каникулы, а я все не решался предложить Лиде съездить куда-нибудь вместе летом. Она так и не познакомила меня с родителями – в тот день, когда я приехал к ней с цветами, она была одна – и с тех пор не приглашала к себе домой. Мы ходили вместе в кино, ездили за город, чтобы прогуляться по берегу реки, но иногда мне казалось, что Лида стесняется меня.

В первый день лета мы отправились за город на машине – на пустынный пляж, неподалеку от того места, где мы когда-то смотрели, как «Патрокл» встает на высокую орбиту Земли.

По радио рассказывали о вооруженном столкновении с сепаратистами – вдали от Венеры, в нейтральном космосе, как теперь повадились говорить. Правительство не настаивало на прежней версии – что у сепаратистов есть только один научно-исследовательский корабль, – однако никакой новой информации нам тоже не сообщали.

– Не представляю, как так можно! – вспылила Лида, с ненавистью уставившись на хрипящий приемник. – Уж лучше, как раньше, когда писали все кому не лень. Нам ведь ничего толком не говорят! Быть может, там давно уже…

– Лучше и правда об этом не думать, – сказал я.

– У тебя получается? – спросила Лида.

Я выключил приемник, перестроился в скоростной ряд и активировал круизный режим. Машина бесшумно неслась по удивительно пустой многополосной автостраде. Блуждающая электронная тень на лобовом стекле пыталась поймать утренние лучи, которые иногда все же пробивались сквозь солнцезащитную дымку и слепили глаза.

– Родители хотят, чтобы я перевелась, – сказала Лида.

– Как?

Я вздрогнул. Солнце засветило в глаза. Лида молчала, отвернувшись.

– Куда? Перевестись куда?

– Я пока не знаю. Не знаю, хочу ли. Но мне самой становится страшно. Я раньше так мечтала об этом. Другие планеты, космические корабли. Но сейчас…

– Слушай, – начал я, – эта война… Она не может так просто заставить нас отказаться…

– Может. И заставит. Ты и сам об этом прекрасно знаешь. Радио можно выключить, но это ничего не изменит.

Я не знал, что сказать. Солнце ненадолго скрылось за высокими соснами на обочине дороги, а потом засветило вновь, и ветровое стекло на мгновение стало темным.

– Когда? – спросил я. – Со следующего курса?

– Не знаю. Пока не знаю. Еще ничего не решено.

– Но… – мне было тяжело дышать, – ты действительно сама этого хочешь? Я понимаю тебя, мне тоже страшно. Да и мне мама предлагала перевестись. Но родители не могут… они не имеют права решать за нас. Здесь все зависит только от тебя.

Лида молчала.

Я проехал нужный поворот, но не стал разворачиваться. Машина летела по пустой автостраде, радио не работало, заряда батарей хватило бы еще на сотни километров. Я подумал, что хотел бы просто уехать вместе с Лидой подальше от города, от института, от своей пустующей квартиры и звездного театра – и никогда, никогда не возвращаться назад.

– Но мы ведь будем встречаться? – спросил я.

Лида посмотрела на меня и улыбнулась.

– Почему так происходит? – спросил я.

– Как? – не поняла Лида.

– Что-то постоянно разводит нас. Стоит мне лишь немного приблизиться, и ты отдаляешься от меня, будто бы нам…

И тут же все стало ясным и ярким – как солнечный свет, который не могли остановить жидкие кристаллы на стеклах.

– Я переведусь с тобой, – сказал я.

Лида замерла в кресле – можно было подумать, что ее испугали мои слова.

– Я переведусь с тобой! – с жаром повторил я. – Куда бы ты ни пошла. Есть вещи… – я опять задыхался от волнения, – …есть вещи, которые куда важнее, чем все эти глупые мечты. К тому же ты была права, когда говорила… Мир изменился. Звезды стали другими. Помнишь, раньше мы ездили за город вечером, чтобы посмотреть на небо? А сейчас мы поехали утром, чтобы успеть вернуться затемно, потому что всякий раз, когда я смотрю на небо, я вижу…

– Смерть, – сказала Лида.

Я проехал еще сотню километров, пока наконец не встал на обочине рядом с заросшей тиной заводью, через которую был перекинут хлипкий деревянный мост.

Мы вышли из машины.

– Тут довольно мило, – сказала Лида.

– Да, – согласился я.

– А как далеко мы от Москвы?

– Километров двести где-то. Если сейчас поедем обратно, то успеем вернуться еще до обеда.

– Но я пока не хочу уезжать.

– Я тоже, – сказал я и обнял Лиду за плечи.

Пахло сыростью и болотом. Деревянные доски под нами скрипели и прогибались.

– Ты серьезно?

Лида перегнулась через хлипкие перила; она улыбалась, глядя, как покачиваются на ветру кувшинки.

– По поводу перевода? Да, серьезно. Я не хочу оставаться в технологическом без тебя.

– Мы ведь все равно будем встречаться. Даже если я переведусь.

– Я не хочу просто встречаться. Я хочу видеть тебя каждый день. Я хочу быть с тобой.

Лида повернулась ко мне.

– Спасибо, – сказала она.

И заплакала.

– Я никогда себе не прощу, – голос у Лиды дрожал, – никогда не прощу, если из-за меня ты откажешься от мечты.

– А я никогда себе не прощу, если потеряю тебя из-за этой дурацкой работы. Я знаю, чего я хочу.

Мы не вернулись в город к обеду.

Когда мы ехали обратно, уже смеркалось и на небе, в сгущающейся темноте, загорались первые звезды.