Легенды Лиса (сборник) (СИ) - Карелин Антон

– Вы не понимаете, лорд Ива, – сказала она. – Как же вы не понимаете… что для меня очень важно…

– Почему? – спросил я удивлённо, пристально на неё глядя. – Почему вам так хочется знать, что я из себя представляю?

– О, – задохнулась она, вскакивая, – да что вы себе позволяете, в конце концов!

– Прошу прощения, – смиренно сказал я, сбитый с толку. – Хм. Но всё же, просто, без всякой подоплёки, почему вам не всё равно?

– Да потому что, что бы вы там не думали, решение о дальнейших действиях принимать буду я! И чтобы оно было справедливым, я должна дать вам оправдаться!

Лицо моё стало удивлённым.

– Я понимаю, ваше драгоценное воспитание, и всё остальное… Но как может дитя, взятое в заложницы, принимать решение о своей собственной судьбе и о судьбе всех окружающих? – тут на смену удивления незаметно подкрался сарказм, – А вы уверены, что по истечении часа сюда не вломятся ваши рыцари и не отобьют вас, наплевав на честь?

Это было прямым оскорбление и её, и её рыцарей, и всего королевства. Принцесса навряд ли когда-нибудь сталкивалась с таким. Что скажет её хвалёная мудрость?

– Вы… да вы просто…

Внезапно она вся сжалась, как от злости, и оборвала сама себя. Негодование кипело в ней. Сев, она выдохнула. Ещё минуту сидела молча, успокаиваясь и размеренно дыша. Я молча ждал, рассматривая то ракушки, то её выпрямленную, как струнка, спину и змеящийся тёмный хвостик.

– Знаете, лорд Ива, – наконец совершенно без эмоций сказала она, – вы за столь краткое время умудрились причинить мне неприятных переживаний больше, чем все предыдущие враги и оппоненты, чем очень меня опечалили. Но, так или иначе, в последний раз повторяю: решения здесь принимаю я, а все им следуют. Как бы это для вас не звучало, за мной право сильного, прошу меня простить. То, что я согласилась быть вашей пленницей, ничего не значит, и вскоре вы это поймёте. Однако перед тем как начнётся всё дальнейшее, я всё же очень прошу вас… рассказать мне.

Вот чертовка, подумал я печально, глядя как неподвижно и ровно она сидит, скрестив руки на коленях и глядя куда-то мимо меня.

– Как пожелаете, – кашлянув, сказал я, подумав, что жать сейчас бессмысленно. – Хотя рассказывать особо нечего. Я просто не желаю примириться с вашей сладкой ложью о том, что под властью королевства моим людям будет лучше житься. Власть чужих людей – это власть чужих людей, это несвобода в любом, даже самом мелком деле. И как его не приукрашивай, завоеватель остаётся завоевателем. Даже с таким лицом, как у вас.

Она не дрогнула.

– Отдавать моих людей без борьбы я не намерен в любом случае. Смерть моя там, на поле, действительно была бы бессмысленной. И потому я сделал единственно возможное: взял вас, чтобы обменять на свободу для них.

– Как же вы будете править ими после того, как покрыли себя бесчестьем? – спросила она, глядя на меня очень внимательно.

– Кто вам сказал, что я собираюсь ими править? Я собираюсь отпустить вас, когда мне дадут королевские гарантии неприкосновенности моих людей и их земель, и затем уйти куда-нибудь. Ну, если ваши доблестные воины вдруг не предадут условия и не задержат меня.

– То есть, вы бросаете собственную честь и жизнь в пыль, надеясь при этом на честь короля и его обещаний, – резюмировала она, чем-то недовольная, но внешне спокойная.

– Да.

– Вы верите в честь королевства?

– Конечно, верю. Глядя на вас – в особенности.

– Всё же, зачем вы делаете это?

– Ради блага моих людей.

– А если им будет лучше принадлежать мне?

– А если я посчитаю, что чьим-то грязным сапогам будет лучше принадлежать мне, ведь я их начищу – мне можно сразу подойти и забрать их?..

– Мы говорим о людях, а не о сапогах! – повысила голос она.

– О людях? – в тон ей откликнулся я. – Так для вас они всё же люди, а не пункт на карте и новый налог? Вы пришли к ним, как к людям, а не как к ещё одному беззащитному поселению?.. Нет, милая, для вас они всего лишь новая пара сапог!

– Не смейте так говорить со мной! Я вам не милая!

– Нет? Разве?.. Вы так пытались ей казаться.

Она побледнела ещё сильнее, чем раньше. Обида на несправедливость кружилась в ней со свистом холодного ветра перед ураганом, и то, что ответить такому чёрствому человеку ей было нечем, этот ветер ещё более усиливало.

– Вы просто играете словами! – угрожающе воскликнула она, вскипая. – Играете со мной словами!

– Только словами?! – меня вдруг пронзила нешуточная злость на эту ославленную девочку, в шестнадцать лет взявшуюся судить о пятнадцати тысячах моих сапог. – Я предпочёл бы дать вам не словесный урок, куда более поучительный, чем театральные сценки ваших воспитателей! Вы бы на собственной шкуре ощутили, как чувствует себя отнятый сапог!

– Что вам мешает! – воскликнула она, вытягиваясь, как струна, и источая ярость пополам с презрением. – Ведь я же ваша пленница! Вы уже пали, предав честь, которой славились, ради того, чтобы унизить меня, своего врага! Так дайте себе волю, сделайте мне ещё больнее, это так просто – стать ничтожеством, чтобы отомстить!

Шагнув к ней, я одним движением вздёрнул ухоженную и гладкую девочку, как мешок и, тряхнув её, прижав спиной к стене, почти вплотную приблизил своё лицо к её лицу.

– Сейчас я сдеру с вас одежду, и сделаю с вами то, что обычно делают ваши солдаты с женщинами завоёванных городов и деревень, когда вы в их сторону не смотрите. Но вы не беспокойтесь, ни в коем случае, примите это, как должное, ведь избежать этого невозможно! Поверьте, после того, как я обесчещу вас, я возьму вас в жёны – и вам так прекрасно, так уютно будет у меня за спиной! Гораздо лучше, чем в королевстве – по крайней мере, не придётся жить чужими жизнями и играть чью-то роль! Нет, не сверкайте глазами, не брыкайтесь, висите смирно, чёрт возьми, ведь у меня право сильного! И чтобы вы там себе не думали, решения здесь принимаю я!

Миг она смотрела на меня. Но сквозь пелену гнева, её глаза вдруг увидели меня, расширились, и сделались ужасно пустыми. Из них как будто в мгновение ока вытекла вся вера и вся жизнь. Она повисла в моих руках, утратив всякую волю, словно провалившись в колодец темноты.

Хоть я и понимал, что абсолютно прав, мне стало тошнее тошного, я опустил её так бережно, как смог, и опустился у её ног.

Несколько мгновений она закрывала лицо руками и прятала глаза. Затем взгляды наши неминуемо встретились.

– Что вы… делаете… зачем вы… так… – прошептала она и заплакала.

Что-то глухо ударило меня изнутри. Как птица бьётся о скалы, падая с неба. Я только сейчас понял, что в её крике, во всех её упрёках отчётливо прозвучала не ненависть, не презрение, а удивившая меня боль. Ей было больно, оттого, что я предал какие-то несчастные идеалы. Можно ли такое представить? Она действительно так чиста, как говорят?

– Вижу, вы в самом деле добры и великодушны, принцесса, – тихо сказал я. – Мне неприятно причинять вам боль. Я потому и не хотел говорить с вами, ибо агрессия королевства узаконена другими людьми, и им принимать решения. Вы, простите, всё ещё ребёнок. Вам стоит, хотя бы временами, быть открыто-хрупкой, ранимой и незащищённой – чтобы доверенные лица королевской семьи защищали и утешали вас.

Не знаю, к чему я говорил всё это. Наверное, от усталости или, скорее, от безнадёжности своего положения. Я ведь знал, что в таких вещах честь не играет никакой роли, и что вскоре принцессу преспокойно возьмут из моих рук. Я ведь просто ставил медведю муравьиный ультиматум, действительно не в силах смириться с неизбежностью.

Принцесса, однако, выслушала меня более-менее спокойно. Постепенно выплывая из чёрного омута, в который её сунули лицом. Лик её был окрашен тенью задумчивости. В глазах, сменяя боль и разочарование, отразилось понимание.

– Я очень хотела вас понять, – прошептала она, всё ещё не окончательно придя в себя. – Вы всегда казались мне очень сильным и верным. Сейчас я просто испугалась… что ошибалась всё это время, что вы совсем не такой.