Экран показал салон машины. Я за рулём. Но лицо моё… лицо моё было старше. Значительно старше. Морщины, как трещины в высохшей земле, пересекали лоб, глаза ввалились, в них не было ни капли той наивной надежды, что я видел в зеркале заднего вида на плёнке. Только бездонная тоска. Тоска человека, видевшего конец слишком много раз. Тоска вечного узника. Голос в динамике камеры прозвучал снова. Тот же. Мой. Но не мой. Пропитанный пылью веков:
«Марк… ты уже здесь. Ты опоздал. Ты всегда опаздываешь. И никогда не успеешь».
Экран погас. REC потух. Камера умолкла.
Тишина. Гнетущая, как крышка гроба.
И я понял…
Всё. Каждый кусочек мозаики, каждый обрывок воспоминания, каждый кадр на плёнке, каждый шёпот «Ты уже здесь» — всё сложилось в одну простую, ужасающую картину. Я сел в «Волгу». Не сегодня. Не вчера.
В 1993 году.
Я — пропавший водитель. Тот, что должен был быть за рулём в ту ночь, в ту аварию. Тот, кто не вернулся. Тот, чьё место я занял в больничной койке. Я — Марк. И я — тот, кто не успел предупредить себя. Кто не успел спасти отца. Кто не успел предотвратить удар. Я застрял в петле. В точке ноль. В моменте перед катастрофой. Каждая моя поездка по этим дорогам была попыткой сбежать, попыткой найти выход. Но все дороги вели обратно. К этой «Волге». К этому моменту. К 9:30.
«Волга» ехала сама. В туман. В никуда. В начало. Я смотрел на стрелки часов. 9:30. Навсегда. Я посмотрел на фото отца в руке. «Сынок, не опаздывай». Я опоздал. И я был здесь. В нулевой точке. Вечный пассажир. Вечный опоздавший. Вечный водитель «Волги», едущий в тумане к аварии, которая уже случилась. Которая случается снова и снова. Вечный свидетель. Вечный виновник. Вечный беглец, бегущий по кругу.
Ты уже здесь, Марк. Всегда. В этом тумане. В этой машине. В этом адском кольце времени. И выхода нет. Никогда не было.
Глава 11. Обратная сторона зеркала
Я начал замечать это на третьей минуте. Отражение в зеркале заднего вида «Волги». Оно… запаздывало. Сначала списал на усталость: дорога, голова забита кадрами, где я то ли отец, то ли призрак. Бывает. Но потом проверил сознательно: поднял руку — и считал. Раз, два… На «три» в зеркале рука всё ещё висела внизу. На «четыре» — медленно поползла вверх.
— Ну всё, — выдохнул я, — привет, шизофрения с задержкой на сигнал. Ждал тебя.
Рядом сидела Ольга. Смотрела в окно. Или делала вид.
— Ты это видишь?
— Что?
— Моё отражение. Оно не в реальном времени.
Она не оборачивалась.
— Возможно, зеркало просто устаёт.
Я усмехнулся, но смех получился хриплым.
— Ты правда считаешь, что зеркала могут уставать?
— В этом месте — всё может. Даже я.
В машине вдруг стало душно, хотя кондиционер был выключен. Я опустил окно — воздух снаружи не принёс ни звука, ни запаха. Будто трасса теперь проходила по вакууму. На следующей остановке — старая гостиница. Заброшенная. Выгоревшая до цвета ржавчины. Табличка качалась на скрипучей цепи:
«Мотель “Петля”. 1 час — 1 ночь».
Ну конечно. Куда ещё меня должно было занести.
Внутри — холл, как из советского кошмара: стойка администратора, облуплённая краска, ржавый ключ на верёвке, часы на стене без стрелок. И запах… не пыли, нет. Запах плёнки, разогретой лампой проекционного аппарата. Озон и старая целлулоидная пыль.
— Не нравится мне это место, — сказал я, и голос прозвучал глухо.
— Оно помнит тебя, — ответила Ольга, проходя мимо.
— Я в нём не был.
— Твоя память спорит.
Я подошёл к стойке. Пальцы сами потянулись к тетради регистрации, облезлой по краям.
Имя: М. Грошев.
Комната № 9.
Дата заезда: 23.09.1993.
Время: 9:30.
Я чуть не выронил ручку. Ольга заглянула через плечо.
— Ну вот, ты снова здесь.
— Почему я ничего не помню?
— Может, ты ещё не дошёл до этого момента.
Комната № 9. Замок не заперт. Внутри — железная кровать с продавленным матрасом, телевизор «Рекорд» с трещиной на экране, огромное зеркало на стене, старый дневник в кожаном переплёте. Я сел. Взял дневник. Листал. Чёрные чернила, знакомый почерк. Только я его не писал. Первые слова:
«Если ты читаешь это — значит, ты снова забыл.»
Я отложил дневник. Посмотрел в зеркало. Отражение сидело ровно. Потом я моргнул. И только через пару секунд — оно. Я поднял руку. Оно подняло — позже.
— Ольга…
— Я знаю, — сказала она. — Это началось.
— Что именно?
— Разделение.
Я пошёл в ванную умыться. Плеснул ледяной воды. Поднял глаза. Зеркало — треснуто. В осколках — несколько версий меня. Один с бородой, другой — в одежде отца, третий — с пустыми глазами, как у мёртвого. Ольга зашла.
— Ты не должен был это видеть.
— Поздно.
На обратной стороне зеркала чёрным маркером:
«Останови запись. Пока не поздно.»
Я вышел. В коридоре — тишина. Потом тихий стук. Изнутри комнаты. Моей. Вернулся. Дверь открыта. На кровати — камера. Её не было, когда я заходил. Она мигала. REC. Я не помню, как начиналась эта часть пути. Но помню, как зеркало моргнуло позже меня. И в тот момент я понял:
Задержка — не баг. Задержка — монтаж.
Я долго смотрел на камеру. Она мигала. Писала. Хотя батареи в ней не было.
— Где ты её нашла? — спросил я.
Ольга пожала плечами:
— Она всегда была с тобой. Внутри.
В кадре — пустая кровать. Стена. Яркая трещина на потолке. Через трещину пробивается свет. Но не дневной. Он пульсирует, как прожектор в комнате допроса. Я медленно подошёл. Посмотрел в объектив. Там — я. Только я стою у двери. А я стою у камеры.
— Зеркальный захват? —
— Не совсем, — ответила Ольга. — Это размотка.
Я снова взял дневник. Там появилась новая запись. Я не писал.
«Если он начнёт двигаться — не смотри. Это не ты.»
Я захлопнул. Ольга села на край кровати. Матрас скрипнул.
— Ты замечаешь, как он теперь откликается?
— Кто?
— Ты. В другой версии.
Я вышел в коридор. Стены стали ближе. Длиннее. Комнаты справа и слева исчезли. Вместо дверей — зеркала. Я остановился.
Первое зеркало: я — подросток, держу первую камеру. Плачу.
