Да, всё правильно, проращивание семени в слабенькой "лампочке" – воистину тонкий и прекрасный ход! – Кафтырёв расплылся в довольной улыбке. Ведь если семя вырастет, Морозов станет отличным источником новых идей и способов ускорить процесс возрождения Тьмы. Решение, достойное мудрости Старшего.
Доктор перестал барабанить по столу и выпрямился в кресле. Надо, на всякий случай, пребывание этого Морозова в пансионате до процедуры круглосуточно контролировать – вдруг всё же передумает на "лечебный сон" идти или свалить отсюда захочет? Допустить такое нельзя.
Он позвонил Десятову.
– Роман Филлипович? – после первого же гудка откликнулся тот.
– Да, Илья. Я по поводу твоего друга.
– Морозова? Он уже был у вас?
– Только что. Я записал его на "лечебный сон".
– Так сразу?
– Не вижу смысла тянуть. Если то, что я понял, действительно имеет место, нам могут открыться весьма привлекательные перспективы.
– А что вы поняли? – голос Ильи зазвенел от напряжения.
– Давай не по телефону, – туманно ответил Кафтырёв, размышляя, надо ли объяснить Десятову и Лявис, кто такой на самом деле Морозов или лучше придержать эту информацию. До поры.
– Мне подойти к вам в кабинет?
– Думаю, это достойно общего обсуждения.
С рассказом про "лампочек", пожалуй, лучше повременить, решил доктор. Старший на то и Старший, чтобы видеть и знать больше подчинённых.
– Я так и думал! – вместе с голосом в трубке прозвучал шлепок – видимо, Десятов стукнул ладонью по своему лабораторному столу. – Кто ищет, тот всегда найдёт!
– Что найдёт? – брови Кафтырёва взметнулись вверх. – Я думал, Морозов просто твой старый друг!
– Не просто, доктор, не просто!.. И, честно говоря, вовсе не друг.
– Ах, вот как? Любопытненько.
Вот и пусть – подумал доктор – сначала Десятов выложит всё, что известно ему об этом Морозове, а там уж поглядим. И вообще, чем меньше они с Лявис знают, тем легче ими командовать, ненужных вопросов не возникает, а также поводов сомневаться в его решениях. Он и раньше не говорил им всего, что когда-то услышал от Крылатой Тьмы, не будет и впредь без крайней на то необходимости.
– Мне удовлетворить ваше любопытство, Роман Филлипович, прямо сейчас, по телефону, или...
– Или, дорогой Илья! Соберёмся сегодня в зале вечером в десять. Там всё и обсудим, а сейчас мне надо срочно утолить голод.
– Эм-м-м...
– Да не взял я с твоего Морозова ни грана, что ты мычишь! Есть у нас сегодня какие-нибудь антистресс-сеансы?
– Д-да! Разумеется. Я просто... узнавал у Аллочки расписание! Вот! Анна Георгиевна через пятнадцать минут встречается с новой пациенткой.
– Первая беседа? – Кафтырёв облизнулся.
– Угу. Я позвоню Ане, скажу, что вы распорядились...
– Да, скажи, я заменю её. И вот ещё что: я направил тебе счёт за "лечебный сон" Морозова, но можешь не оплачивать, я скажу бухгалтерии, пусть средства из общего котла выделят.
– Спасибо, Роман Филлипович!
– Пожалуйста, главное следи там за своим Морозовым, чтоб не вздумал выкрутасничать и явился завтра вечером на посев, как штык, ясно?
– Конечно.
– Так в каком кабинете беседа с пациенткой?
– В двадцать шестом. Гаврилина Роза Самуиловна.
– Уже иду! – доктор нажал отбой и резво выскочил из кабинета.
* * *
Кормили в пансионате "Вторая жизнь" превосходно. Улыбчивая девушка на входе в столовую взяла у Жени карту гостя, отметила обед и пригласила пройти на раздачу. Питание было организовано по системе "шведский стол", и еда выглядела весьма аппетитно. Морозов понабрал полные тарелки и, сев за столик, подумал, что пожадничал и столько в него точно не влезет. Однако блюда оказались вкусными, и он, как-то легко и непринуждённо, слупил и закуску, и первое, второе, третье – ни крошки не осталось.
Рай! – понял он, откинувшись на стуле и окидывая столовую посоловевшим взглядом. Потом достал телефон и отправил Наде восторженное сообщение, что обед – просто суперкласс! А через пять минут – ещё одно, где спрашивал, когда они снова встретятся.
Ответ пришёл только через час, когда Женя, поборов искушение прорваться на кухню и прямо сейчас увидеть Надю, ушёл из столовой и бродил по территории, дабы хоть немного растрясти своё изрядно отяжелевшее брюхо. В спортивно-оздоровительный комплекс с бассейном и тренажёрным залом Морозов пойти не рискнул, опасаясь, что после такой обильный трапезы у него, от интенсивных физических упражнений, может случиться заворот кишок. Услышав сигнал сообщения, Женя плюхнулся на ближайшую лавочку и, достав из кармана телефон, разочарованно хмыкнул: Надя писала, что занята и позвонит позже.
Вставать не хотелось, и он устроился поудобнее, лениво следя за проходившими мимо людьми. Лёгкий ветерок обдувал лицо, над головой шуршала листвой липа и попискивали синицы. Мысли сами собой отступили, и перед глазами засияли плывущие мимо светотени: почти у всех они были исключительно яркими, без ряби, воронок и тёмных пятен в самой верхней части – там, где всегда отражалось психическое состояние человека. В других местах световых двойников нехорошие завихрения присутствовали и, наверное, относились к болезням органов или, может, ещё к чему-то – определить у Жени не получалось.
Он умел скользить лишь по самой "поверхности": вот этот счастлив, а у того – не лучшие времена. Воронки крутятся, когда беды свежие, если вверху – переживания, внизу – хвори или травмы, а застарелые пятна и разрывы обозначают проблемы глубокие и давние, какие – фиг знает: Морозов мог видеть только сам факт неблагополучия, и на том его лампочные способности заканчивались. Да и это он всегда делал с большим трудом, а за год без тренировок и вовсе разучился: даже разум от мыслей очистить, и то стало целой проблемой... пока не появилась Надя Белкина.
Контакт с её светотенью, ну, и она сама, конечно же, так повлияли на Женю, что он чувствовал себя разленившимся медведем, к которому в берлогу заглянул солнечный луч и пробудил, наконец, от затянувшейся спячки. Медведь вылез наружу, а там! – мама дорогая, давно уж лето! и надо скорей бежать навёрстывать упущенное!
Вот он и навёрстывал, открывая и обучая себя заново, и всё давалось теперь так легко, словно ещё там, на дороге, Надин радужный вихрь выбил пробку, застрявшую в Женином канале для информации. С их знакомства прошёл всего один день, а Морозов уже без всякого напряжения соскальзывал в безмыслие, спокойно двигал своего радужного двойника и даже мог намеренно совмещать свою светотень с чужой, залезая не только в самый поверхностный слой, но и в тот, что под ним! Дыхание при этом перехватывало, как от сильного волнения, зато состояние человека становилось гораздо понятнее.
