Безвыходное пособие для демиурга (СИ) - Никора Валентин

Я погасил бычок и вернулся в комнату.

Все-таки тяжело скрываться в чужой стране. Особенно трудно первые дни: все незнакомое. Однако мне повезло.

Квартиру я снял без особых проблем. Просто заплатил за шесть месяцев вперед. Непривычно было отсчитывать двухсотками сто двадцать тысяч теньге. Помню, хозяйка внимательно следила за моими руками: не припрячу ли я пару ассигнаций в рукаве…

Сутки я отсыпался. И лишь потом стал приходить в себя.

В первое же осмысленное утро меня разбудил заунывный голос, призывающий правоверных к молитве. В предрассветной тишине арабская речь казалась летящей прямо с купола неба. С этой молитвы, больше похожей на плач, и началась моя подпольная жизнь.

После разразившейся катастрофы в библиотеке у меня на руках остались несколько паспортов и личных карточек на разные имена.

Еще перед операцией мне популярно разъяснили, что паспорт в Казахстане нужен только для выезда за границу. А карточка с личным номером и пин-кодом заменяет любые документы.

Но было в этом пин-коде что-то унизительное, словно, меня, человека, приравняли к товарам ширпотреба. Где-то там считывается этот самый код, и очень умные дядьки понимают, что я – не носки и не йогурт.

Наверное, в знак протеста первую неделю в кармане брюк я носил исключительно паспорт.

Но за десять дней я втянулся в размеренный ритм подпольного существования.

Каждое утро я начинал с сигареты и чашки кофе. А потом часами стоял на балконе и разглядывал прохожих. Сердце мое разрывалось от тоски. Сам себе я казался затравленным зверем, успевшим нырнуть в нору, но чувствующим запах снующих ищеек.

А когда безделье становилось невыносимым, я начинал метаться по комнате.

Время от времени спускался на улицу, бесцельно шлялся по проспекту, стараясь ни с кем не говорить и не привлекать внимания. Впрочем, это было не сложно. Безработных и бизнесменов в городе было более чем предостаточно. Иногда даже можно было затеряться в толпе.

Я знал, что сейчас шла проверка всех и всего. О выезде из страны или о трудоустройстве не могло быть и речи. Не помогли бы и липовые паспорта. Меня искали. И вовсе не муниципальные службы.

Всякий раз, когда я видел с балкона полицейские патрули, сердце мое обрывалось. Они обычно появлялись вчетвером: офицер в крылатой фуражке, два бойца в камуфляже и один в гражданском. Последний смущал больше всех. Наверное, он был стажер, но воображение упорно рисовало специального агента.

Связь с внешним миром была потеряна. Из центральных газет в киосках пылились лишь «Спид-инфо» да кроссворды. А местная пресса меня не привлекала.

Радиостанции Казахстана глушили русские волны. «Радио нашего города», «Толкын-радио», «Русское радио Азия» – все это накладывалось сверху. Почти все новости пропускались через призму национального видения. Поэтому вскоре я отказался и от радио.

Старенький «Рубин», стоявший в квартире, задымился и вспыхнул в тот же миг, как только я его включил. Идти в магазин за новым «ящиком» не было желания. Да и денег у меня осталось лишь на еду.

Однажды в очереди я услышал, что сняли с поста местного акима. Это случилось как раз через три дня после пожара. Сплетничали, что он наворовал миллионы и сбежал в Европу. Другие утверждали, что он переписал все свое имущество на детей и повесился. Хотя, скорее всего, его перевели на более высокий пост в Алма-Аты или в Астану.

– А чего вы хотите? – возмущался коренастый мужчина. – Все они, как только до власти доберутся, сразу карманы набивают. Крови нашей попьют и – в бега. Сволочи!

Не думаю, что местные князьки что-то пронюхали о книге, но все эти рваные лоскутки информации о политических страстях, все они почему-то казались медленно затягивающейся удавкой на моем горле.

Размышляя о превратностях судьбы, гадая, сколько еще продлится такая безрадостная жизнь, я вернулся с балкона, плюхнулся на кровать и тупо посмотрел на перемотанный скотчем телефон, горбившийся на круглом письменном столе. Я словно бы ждал звонка. Вот только номер этот не знал никто.

Интересно, сколько потребуется времени, чтобы мои документы убрали из баз данных: месяц, год, вечность? Поверят ли наши оперативники в мою нелепую смерть? Ведь люди такого уровня и такой квалификации в пожарах не гибнут. Да и обгоревший труп найдется только один…

Я подумал о дипломате, который пылился под кроватью.

Как она там, величайшая в мире книга? Она – оригинал или подделка? И когда я снова решусь ее открыть? Я уже раб этого пухлого томика, вынесенного мною из пламени, или еще нет?

Я уговаривал себя, что не нужно спешить, что все в моей жизни будет хорошо. Я даже промурлыкал себе под нос песню Верки Сердючки, а потом вздохнул: ясно же, что хорошо уже не будет.

Вот уже много дней подряд я боролся с двумя искушениями. Первое из них – открыть книгу, второе – сдаться властям. Эти два взаимоисключающих поступка были главным предметом моих раздумий. И чем больше проходило времени, тем сильнее я убеждался, что, на самом деле, выбора не существовало. Все давно решено.

И все-таки…

И все-таки я медлил. Я знал, что приобщение к великим тайнам загробной жизни изменит меня навсегда. Скорее всего, я окончательно перестану быть человеком: как в прямом, так и в переносном смысле.

На самом деле, это вовсе не легко: отказаться от прошлого, отречься от карьеры, от семьи, от денег. Но ведь и награда была неслыханно щедрой: власть! Истинная власть, а не депутатский значок на лацкане пиджака и не доступ к какой-нибудь губернаторской кормушке. Власть в изначальном понимании этого слова, возможность отдавать приказы лишь легким манием руки. А еще: всеобщее и безоговорочное подчинение, принципиальная невозможность бунта или дворцового переворота. Наградой была та власть, о которой лишь грезили короли и ханы.

Каждое утро я начинал не только с сигареты и кофе, но и с ритуального омовения. Все ждал, когда же внутренний голос скажет: «Пора!»

И вот это время пришло. Я был готов. Я стал чист внешне и пуст внутренне.

Стараясь не думать о последствиях, я склонился над кроватью, вытащил дипломат, сдул с него пыль. Потом набрал четырехзначный код, щелкнул замочками. Зажмурился и открыл. Все, Рубикон перейден. Мосты сожжены. Отступать больше некуда.

Передо мной снова была обычная книга в черном переплете без золотого тиснения, без железного оклада. Она лежала точно так же, как я ее уложил много дней тому назад: слегка наискось. Ничего сверхъестественного в этом не было. И все-таки я вздрогнул. В тот миг мне почудилось движение за спиной, словно ветром колыхнуло шторы: «Не смей!»

Я оглянулся. В квартире никого не было. И не могло быть.

Конечно, город все еще наводнен нашими патрулями. На пожар, точно воронье, слетелись все: и наши группы захвата, и разведчики всех Орденов: от Мальтийского до Иезуитского. Они кружили над пожарищем, они выжидали, искали и надеялись.

Но и мне было невтерпеж вновь ощутить пальцами живой трепет страниц, раскрыть фолиант и вдохнуть полынную горечь мудрости.

Я знал, что всем нужна моя книга, но именно ожидание давно стало моей медленной и мучительной пыткой.

Сколько можно существовать одной лишь надеждой? Ради чего я рисковал своей и чужими судьбами? Чтобы теперь трусливо смотреть с балкона, как жизнь радостно несется мимо меня? Чтобы вечно трястись от мысли, что меня засекут патрули?

Я коснулся рукой обложки. Волна трепета охватила мою душу. Я знал, что этот фолиант был обтянут человеческой кожей оступившегося мага, возможно, одного из хранителей книги. От этого в сердце струился легкий холодок.

Открывая том, я и сам становился одним из хранителей, и, может быть, после моей смерти, и моя кожа пойдет на обтяжку точно такой же книги.

Талисман, висевший на уровне солнечного сплетения, обжег меня. Я едва не вскрикнул от боли. Да, я знал, что это – последнее предупреждение, но не открыть книги сейчас, это все равно, что, умирая от жажды, отказаться смочить губы. Наверное, даже хуже.