Джунгли. Том 2 (СИ) - "Focsker"

Мои постельные игры, позволение аборигенкам играть на инструменте, именуемом «кожаная флейта», привнесли в эти земли нотки мира и гармонии, которые так старательно чужаки пытались разрушить. Война, чужое горе и счастье с каждым местным существом — мне хотелось разделить накопившийся груз тяжбы и невзгод, в то же время, когда сам я так же горестно вспоминал о доме и оставшихся в другом мире сёстрах. Когда-нибудь мы обязательно увидимся снова… А пока грудью своей навалившись на грудь раненой Чав-Чав, сладостными речами, а иногда и поцелуями, я прижимал её к постели, пока Мария вытаскивала очередную пулю из её тела:

— Терпи, милая, терпи! Вместе мы всё переживём!

Месяц после событий на полуострове.

Кафедральный собор Империи. Праздничная церемония в честь дня Мужского начала.

Склонившись у отлитого из чистейшего золота алтаря, пятиметрового гигантского фалоса — символа всех начал, императрица произносит молитвенную речь. Просит у богов благословения на рождение нового ребёнка, молится что бы это вновь был мальчик, молится за увеличение числа граждан и, конечно же, просит об успехе в новом военном походе. Как семя мужское прорывается в глубины матки, так и императрица, надеялась и молилась, что флот их, морская экспедиция, наконец-то прорвётся через неприодолимые скалы, ворвавшись на благородные, нетронутые земли.

— Моя императрица, — в разгар церемонии подходит к ней один из служителей церкви, мужчина в бело-желтой рясе. — Прибыла капитан Стелла Марис с хорошими вестями.

Сердце императрицы дрогнуло в приступе счастья. Прошлый раз, когда она посещала этот храм, прося богов о милости, её армия перехитрила коалицию, разбив Республику Рагозия, и теперь та доживала свои последние дни. Гибель республики означала начало восстания монархистов, а после — присоединение нового государства к Империи под эгидой защиты от коалиции. Теперь же, словно истинный, обретённый бог продолжал направлять её, одаряя подарками за верность; уткнувшаяся в морские пределы Империя наконец-то нащупала подступы к новым, как ей казалось, нетронутым землям.

Императрица с мокрыми от праведного восторга глазами взглянула на огромную головку золотого члена.

«Когда казалось, что моя победоносная история уже написана, на горизонте замаячило новое начало, новый виток в истории. Более меня не будут звать Гертрудой Завоевательницей. Отныне я стану Гертрудой Просветительницей, Императрицей, открывшей новые земли, основавшей новые города и завоевавшей доселе невиданные земли! Империя будет шириться, имя Гертруда и Имперский род Алесей будут жить тысячи лет!»

Закончив церемонию, вместе с кортежем из сотни величественных, разодетых в покрытые позолотой доспехи стражниц, Императрица тотчас направляется ко дворцу. Кровь её буквально вскипает в жилах от предвкушения той информации, которую могла принести пешка, капитан, так ищущий возможности выслужиться. Никто из аристократии тогда не хотел давать Марис право возглавить очередную дорогостоящую миссию. Все хотели впихнуть туда кого-то из младших дочерей, которых не жалко, вырвать из бюджета кусок по жирнее, а в случае успеха возвысить свой род. Старухи-советницы всё рвались породниться с Алесеей, предлагая своих дочерей на убой и сыновей в мужья старшим дочкам императрицы. Однако императрица предпочла сделать всё по-своему. В выборе кандидатов в капитаны она рассуждала так: «Кто с самого начала ищет лишь выгоду, в момент смертельной опасности может отступить. А кто с самого начала ищет спасения, тот будет бороться от начала и до самого конца». Род Марис как раз и находился в положении близком к гибели. Все другие кандидатуры были либо безродными отщепенцами, которым не по статусу управлять кораблями Империи, либо жертвенными овцами, для которых успех или неудача — всего-навсего очередная попытка.

Гертруда умела находить талантливых аристократов и, в то же время, видела амбициозных, пригодных для использования «работниц», коей и являлась вторая кандидатка в капитаны Аукай из какого-то пустынного племени, фамилии которого императрица не помнила. «Боги даруют право рождаться в знатной семье, они и определяют путь аристократа, на котором нет места безродным дворнягам», — рассуждала императрица, вспоминая, как впервые со времён своей юности лично пересматривала бумаги о каждом офицере, находившемся на исследовательском корабле. Тогда ей казалось, что отправленная команда слишком хороша, чтобы сейчас просто погибнуть на смертельных рифах, но сейчас она благодарила прошлую — себя за ту решимость и жертву, принесённую ради сегодняшнего дня.

Прибыв в приёмные покои, Гертруда Алесей поднимается по двадцати ступеням, первая из которых словно осыпана песком, вторая — из мелкого гравия, третья — из камня, и так, по цене и степени значимости до двадцатой ступени, отлитой из золота и украшенной драгоценными камнями. Подъём императрицы на пьедестал подчёркивал степень значимости каждого сделанного в жизни шага. Первая олицетворяла ступень, на которой императрица ногой своей давит грязь, последующие в очереди — те, кто эту самую грязь вокруг себя собирает и настраивал плебеев против Империи. И так далее, каждый шаг, каждая ступень и следующая за ней были не менее высокими, чем предыдущие, при этом обязательно более значимыми. Из всех существ, населявших империю, лишь двадцать живых, как число ступеней, имели право прикоснуться к пьедесталу императрицы. Из этих двадцати, всего десять имели право подняться на последнюю ступень. В числе которых родные дети, Император, целительница, личная советница и личный слуга, остальные десять из прислуги, у каждой из которых также был определённый максимум, куда дозволялось подниматься для уборки.

Когда приготовления были завершены, выгнав из тронной залы лишних зевак и прислугу, императрица велит впустить в приёмную Стеллу Марис. Она помнила её лицо, цвет кожи и ту решительность, с которой капитан уходила в плавание. Рьяность во служении, неспешность и последовательность в принятии решений — такой была Марис при первой встрече и абсолютно иной в момент, когда распахнулись двери приёмной залы.

С лицом темным, будто дождливая туча, она ворвалась в приёмную, подобно урагану, за которым несло холодный, тоскливый ветер. Лишь взглянув на Марис, императрица усомнилась в словах церковнослужителя, задумалась, не ошибся ли тот.

Упав перед ступенью, посыпанной песком, капитан представилась, отчиталась о выполненной задаче, чем ещё сильнее удивила Гертруду Алесей. «Быть может там, далеко на юге, как и на севере, покрытая льдом пустошь? Или холодные, омертвевшие от исходящих от гор лавин пустоши?» Велев поднять Марис голову, императрица, прежде чем сказать хоть слово, обдумывала все приходившие ей на ум варианты. Долг высшей знати, правительницы всей и вся, вынуждал предвидеть ответы мелкой знати, дабы не возникало у них ни сомнений, почему именно род Алесей ведёт империю к абсолютному господству.

— Императрица Гертруда Алесей, я, Стелла Марис, из дома Марис, прошла смертельный путь вместе со старшим помощником Аукай Путьчитвай, создала карту, позволившую мне вернуться и утверждать об относительной безопасности пути в определённые фазы лун. До конца не известно, насколько глубокие отливы и приливы в рифовой гряде, и какие суда смогут пройти в другие фазы лун. Однако…

— Какая она, земля по ту сторону непроходимых гор? — Императрицу не волновали морские пути, на изучение их и прохождения существовало адмиралтейство. Гертруду интересовало только то, что она могла захватить и чем собиралась в дальнейшем править. Увидев лицо Марис и сделав поспешные выводы, она едва не назвала жертву десятков капитанов напрасной, потому ответ Марис и удивил императрицу:

— Земля обетованная. Еда повсюду растёт на деревьях, кустах, леса полнятся дичью, а в прибрежных водах и реках полно рыбы.

Императрица задумалась; в голове её не укладывалось поведение будущей героини Империи, сотворившей величайший подвиг для народа и то, каким хмурым было её лицо.