Богдан и Алёшка (СИ) - "Anrie An"

– Я мог где-то видеть ваши работы? – поинтересовался Богдан.

– В салоне Серёжи Соломатина, – сказала Алёна. – Только их там давно нет, галерист из Германии выкупил – Генрих Герхарт.

– Знакомая личность, – хмыкнул Богдан. – Жулик ещё тот.

– Соломатин или немец? – уточнила девушка.

– Оба хороши.

Знакомство с тем и другим было связано с продажей картин Яши. Будь наследником он сам, а не Вера, всё было бы намного проще. Может, вообще не стал бы заморачиваться с вывозом за границу. Всё в музей – и точка. Но Вере нужны были деньги. А кому они не нужны, собственно?

– А ещё, – смущаясь непонятно из-за чего, добавила Алёна, – вы видели иллюстрации, которые я посылала на молодёжный форум, и гриновские эскизы для лагеря.

Грин, точно! «Алые паруса». Бородатый моряк с кошкой. Вот почему рисунок показался знакомым – коты узнаваемые, авторские, её. Улыбнулся.

– А как ваша фамилия, напомните.

– Фамилия, ох… Те работы, что были у Соломатина, подписаны Ивановой. А на форуме я регистрировалась как Задорожных.

– А, точно. Кирилл Задорожных – ваш родственник?

– Муж, – просто сказала она. Полюбовалась его растерянной физиономией и успокоила, так же коротко добавив. – Бывший.

И вправду полегчало, сбившееся было дыхание пришло в норму. Что это – минутный приступ ревности? Дурость какая. Почему-то неприятно было осознавать, что девочка Алёна может оказаться замужней дамой. Хотя то, что у неё есть ребёнок, ничуть не расстроило, наоборот. Вспомнил племянника Алекса, Алькину старшую дочку Таню… Они смешные, когда маленькие.

Может, действительно – бросить всё, уехать с Олегом за границу, усыновить ребёнка?

Что его держит в России, в Славске?

Мама. Память о Яше и все эти музейные хлопоты. Алёшка.

Алёшка!

Как же всё-таки Алёна похожа на Кострова, чёрт…

Не помнил, о чём ещё лёгком и незатейливом болтал с Алёной и Алькой за обедом, какими ироничными эпитетами награждал бабушек в кокошниках, певших на импровизированной сцене в школьном спортзале, как добрался до автобуса – снова по грязи, но теперь без приключений. Наконец, усевшись в кресло, просто уснул до тех самых пор, пока автобус не затормозил в центре городка. Сквозь сон ощущал, как щекочет его чей-то пристальный взгляд. Впрочем, возможно, это было частью сновидения, сумбурного и невнятного, сладкого и тревожного, с участием Алёшки и то ли Тагира, то ли Сенечки, то ли девушки с короткими тёмными волосами, неважно. В итоге забыл всё, занырнув в салон оранжевой машины и вплетая пальцы в растрёпанные рыжие кудри, накрыв своими губами знакомые губы, тёплые и податливые. А когда с сожалением оторвался от них, услышал:

– Богдан, представь себе, целых два дня и целая одна ночь, как же это невыносимо долго – без тебя.

Не выдержал после этих слов: притиснул сидящего на водительском кресле Олега к себе со всей силы, ладонью провёл с нажимом по обтянутой белой тканью рубашки спине, по выступающему позвоночнику – от шеи до ягодиц. Локи зашипел, выскользнул из его объятий.

– Ч-шш, не сейчас. Не смогу скрыть от людских глаз нас вместе с машиной в центре города, хоть и небольшого. Конечно, я всемогущий, но не до такой степени, знаешь ли.

Богдан тихо засмеялся, откинулся на спинку кресла, привычно пристегнув ремень, и снова уснул – до самого Славска.

Лестница не была ни сном, ни воспоминанием – просто лестницей вне времени и пространства, на которую каким-то образом забросило его. Впрочем, прототип в реальности имелся – похожая бескрайняя лестница в Нижнем Новгороде – Чкаловская. Там был ещё памятник знаменитому лётчику, имя которого она носила. Вверху – памятник и кремль, внизу – Волга. Посередине эта сумасшедшая, сминающая пространство в гармошку лестница, соединяющая Верхне-Волжскую и Нижне-Волжскую набережные. Самая длинная в России. В форме знака бесконечности, и пусть кто-нибудь попробует убедить его, что это банальная восьмёрка, – как же! Он уже тогда почуял её неземную сущность. Никому не сказал, конечно. Вера бы только посмеялась, она всегда уверенно стояла на земле обеими ногами. Яша, наоборот, зачастую витал в облаках, и если бы добавилась ещё одна мистическая составляющая в его личную и так ни на что не похожую реальность, у него могла бы совсем съехать крыша. Приходилось его беречь и любые чудеса выдавать малыми дозами. Вот Олегу можно было бы сказать. Но ни с ним, ни с Сашкой, Богдан тогда не был ещё знаком по-настоящему. Бог с этим Сашкой, Олег отказывался говорить о нём, и Богдан так до конца и не понял, был это обыкновенный симпатичный парень или же наваждение, затянувшее Яшу в свои сети. В тот день, когда они попросили случайного прохожего сфотографировать их впятером на ступеньках, он не знал и кто такой Олег на самом деле. Впрочем, этого он не понимал и сейчас. Не принимать же всерьёз версию о том, что опальное скандинавское божество решило развлечения ради прожить очередную жизнь в субтильном теле рыжеволосого юноши еврейско-финского происхождения.

Обнаружив себя сидящим на той самой (или просто похожей) лестнице, Богдан решил поднять зад со ступеньки и шагать. А что ещё делать? Сидеть и ждать – не вариант. Выбор можно сделать между двумя способами движения: вверх и вниз. Лестница же! Богдан шёл вверх, с отчаянием замечая, что никакого заметного продвижения не происходит, высокое небо не становится ближе. А, кроме неба, там, кажется, ничего и нет. Ни кремля, ни площади, ни памятника лётчику, ни самого города. Потому что это вовсе не та лестница, чёрт побери!

Было ощущение, что он идёт по кругу. Или по восьмёрке? Двигался вперёд и вверх и вдруг осознавал, что снова в самом низу, и вот она, Волга, – плещет волнами о берег, рукой подать. Хотя… какая, к чертям, Волга! Это не Нижний Новгород и, конечно, не Славск, и не Фёдоровское, и не тот маленький город, где живут его давняя подруга Алька и новая знакомая Алёна, никогда не мог запомнить его название, что-то похожее на «луч» или «ключ», неважно. Это вообще не планета Земля, если уж на то пошло. Непохожие ни на что, незнакомые созвездия высоко над головой и глубоко под ногами, алые звёзды на тускло-зелёном небе. Возможно, всё-таки сон. Но где вы видели сны, в которых пересыхает в горле, ломит спину и резко колет в правом подреберье от тщетных усилий подняться по ступенькам… Куда? Он не знал этого. Просто шёл вперёд и вверх. И это «вперёд и вверх» превращалось в «назад и вниз» раз за разом.

Устал, ноги гудели, как проклятые. Подступала головная боль, пока ещё не явная, не острая, но уже выматывающая до основания – свинцовая тяжесть в висках. Подкатывала тошнота. Захотелось остановиться, отдохнуть. Краем сознания понимал, что нельзя этого делать, но всё же притормозил, огляделся. Вокруг была (плыла, кружилась) какая-то серая мгла. Сквозь ступени прорастали знакомые по прежним сновидениям якоря и цепи. Сел, расслабился, сменил позу – теперь он почти лежал, вдавившись боком в холодный камень. Впрочем, вскоре он уже не чувствовал ничего – ни холода, ни боли, ни усталости. Улыбался, разглядывая свою руку, которая постепенно становилась прозрачной. Сквозь тонкую сероватую кожу легко просматривались на запястье голубые вены (как реки на географической карте!), упругие мышцы, тонкие лучевые кости. Понимал, что вот так же сделается прозрачным, а потом и вовсе исчезнет он весь. Не только тело – весь, полностью. Не останется ни мыслей, ни эмоций, никакой бессмертной души, в которую зачем-то верят даже те, кто не верит в бога. Всё это не пугало ничуть. Пусть не останется ничего, даже памяти, даже всех этих сделавших его известным научных статей и популярных эссе об искусстве, набирающих тысячи лайков в фейсбуке, обрастающих, как бородой, многослойными комментариями – и гневными, и восторженными. Пусть ничего не будет с самого начала. У мамы не родится сын, хватит с неё и Светки, а уж как та будет рада – всегда мечтала быть единственным ребёнком, чтобы никогда ни с кем ничем не делиться. Художка, училище? Да вообще не вопрос, найдут другого безотказного преподавателя на все предметы, мало ли способных и безработных. Всё равно собирался увольняться. Каждый год собирается бросить всё и уехать в Москву, давно зовут преподавать в один из университетов, не МГУ, но всё же… Там, кстати, была бы возможность доработать и защитить залежавшуюся диссертацию. Теперь уже не будет. Кому она нужна?