Ознакомительная версия. Доступно 44 страниц из 216
И с рук и с ног исчезли мозоли.
Я, бывало, обкусывал ногти. Ногти оказались чуть длинноваты, но безукоризненны. Уже давно я потерял ноготь на мизинце правой ноги, когда поскользнулся, опуская топор. Ноготь был на месте.
Я поспешно глянул на шрам от аппендицита — нашел его и вздохнул с облегчением. Если бы и его не оказалось, я бы, наверное, усомнился, что я — это я.
Зеркало над комодом отразило меня с такими патлами, что впору выступать на эстраде. Обычно я стригусь под бокс. Однако меня побрили.
На комоде лежали доллар и 67 центов, механический карандаш, листок бумаги, мои часы и носовой платок. Часы шли. Банкнота, бумажка и носовой платок были выстираны.
Моя одежда, безукоризненно чистая и незаметно заштопанная, лежала на столе. Носки были не мои; ткань на ощупь напоминала войлок, если есть войлок, который не толще салфетки, и не рвется при растягивании. На полу стояли кроссовки, точно такие же, как у Чибис, но моего размера, и тоже из войлока, потолще. Я оделся.
Я оглядывал себя в зеркале, когда Чибис пинком распахнула дверь.
— Кто-нибудь дома? — она вошла, неся поднос. — Хочешь завтракать?
— Чибис! Посмотри на меня!
Она посмотрела.
— Неплохо, — признала она, — за гуманоида сойдешь. Тебе надо постричься.
— Да, но разве это не чудо! Я целехонек!
— Ты никогда и не разваливался, — сказала она, — разве что местами; у меня есть ежедневные отчеты. Куда поставить?
Она поставила поднос на стол.
— Чибис, — сказал я, задетый за живое, — тебя совсем не волнует, что я поправился?
— Конечно, волнует. Стала бы я просить у них разрешения принести тебе завтрак? Да я еще вчера знала, что тебя собираются откупорить. Кто, думаешь, постриг тебе ногти и побрил тебя? С тебя доллар. Бритье дорожает.
Я достал несчастный доллар и протянул ей. Она не взяла:
— Ты что, шуток не понимаешь?
— «Ни кредитором будь, ни должником…» {112}
— Полоний. Старый тупой зануда. Кип, чтобы я взяла у тебя последний доллар!
— Ну и кто не понимает шуток?
— Давай ешь свой завтрак, — сказала она. — Этот пурпурный сок на вкус, как апельсиновый — очень вкусно. Штука, похожая на яичницу — имитация, я попросила покрасить ее в желтый цвет — яйца здесь ужасные. Это неудивительно, если знать, откуда их берут. Вот эта маслянистая субстанция — растительный жир, тоже подкрашенный. Хлеб — он и есть хлеб, сама поджаривала. Соль тоже настоящая, только они удивились, что мы ее едим — для них она ядовита. Шуруй; все проверяли на мне. Кофе нет.
— Страдать не буду.
— Я его вообще не пью — хочу подрасти. Ешь. Тебе специально понизили уровень сахара в крови, чтобы ты проголодался.
Аромат был замечательный.
— А твой завтрак где, Чибис?
— Я уже поела. Буду смотреть на тебя и глотать слюнки.
На вкус еда казалась странной, но пришлась, как доктор прописал — в данном случае, наверное, буквально. Никогда не получал такого удовольствия от пищи.
Наконец я перевел дыхание:
— Надо же, нож, вилка! Ложки!
— Единственные на всей… — она пропела название планеты. — Мне надоело есть руками, а с их приспособлениями это не еда, а сплошная игра в серсо. Пришлось нарисовать картинки. Это мой набор, но мы еще закажем.
Была даже салфетка, тоже волокнистая. Вода на вкус казалась дистиллированной, но это неважно.
— Чибис, как ты меня побрила? Нигде ни царапинки.
— Маленькой такой штуковиной, дает бритве сто очков вперед. Не знаю, для чего она здесь, но если запатентуешь, станешь миллионером. Будешь доедать этот гренок?
— Уф-ф… — мне казалось поначалу, что съем все вместе с подносом. — Нет, я наелся.
— Тогда я доем, — она макнула гренок в «масло», и объявила: — Я ухожу!
— Куда?
— Одеваться. Буду тебя выгуливать. — Она ушла.
Настоящей была лишь часть коридора, видимая с кровати, зато дверь слева вела в ванную, как и положено. Никто не удосужился сделать ее похожей на земную, свет и вода включались по-вегански, но удобно.
Чибис вернулась, когда я проверял Оскара. Если они его с меня срезали, то починили изумительно; я не заметил даже мною поставленных заплаток. Его вычистили так тщательно, что внутри вообще ничем не пахло. Он содержал трехчасовой запас воздуха и был абсолютно исправен.
«Ты в хорошей форме, напарник».
«В самый раз! Тут шикарный сервис».
«Это я заметил».
Я поднял глаза и увидел Чибис; она уже надела своей «весенний прикид».
— Чибис, а просто погулять, без скафандра, можно?
— Можно обойтись респиратором, темными очками и солнечным зонтиком.
— Ты меня убедила. Слушай, а где Мадам Помпадур? Как ты прячешь ее под этим скафандром?
— Очень просто; только она чуть-чуть выпирает. Сейчас я оставила ее в моей комнате и велела вести себя хорошо.
— Послушается?
— Наверное, нет. Она вся в меня.
— А где твоя комната?
— Рядом. Это единственная часть здания, где созданы земные условия.
Я начал облачаться в скафандр.
— Слушай, а в этом твоем крутом костюмчике есть рация?
— Все, что в твоем и сверх того. Не заметил ничего нового в Оскаре?
— Нового? Его починили и почистили. Что ж еще?
— Самая малость. Лишний раз переключи антенны и сможешь говорить с людьми, лишенными рации, не повышая голоса.
— Я не заметил репродуктора.
— Здесь не считают, что аппарат обязан быть громоздким.
Когда мы проходили мимо комнаты Чибис, я заглянул в открытую дверь. Она была обставлена не в веганском стиле; веганские интерьеры я видел на стерео. Не повторяла и ее земную комнату — надо думать, ее родители — люди в здравом уме. Не знаю, как назвать этот стиль… какой-то «мавританский гарем» в грезах Безумного Людовика, пополам с Диснейлендом.
Я промолчал. Похоже, Мамми хотела и меня, и Чибис устроить «точно, как дома», — но Чибис с ее фантазиями чересчур занесло…
Сомневаюсь, что ей удалось обвести Мамми вокруг пальца хоть на долю секунды. Она, наверное, снисходительно пропела что-нибудь, и Чибис развернулась от души.
Дом Мамми был чуть поменьше, чем здание правительства нашего штата; родственников в ее семье насчитывалось несколько десятков, а то и сотен, — при их сложных родственных связях понятие «семья» здесь весьма растяжимое. На нашем этаже дети не попадались, я знал, что их держат подальше от «монстров». Все взрослые приветствовали меня, справлялись о здоровье, поздравляли с выздоровлением; я то и дело повторял: «Хорошо, спасибо! Лучше не бывает».
Все они были знакомы с Чибис, а она могла высвистывать их имена.
Мне показалось, что я узнал одного из моих лекарей, но уверенно я узнавал только Мамми, Профессора Джо и старшего врача, а их мы не встретили.
Мы шли дальше. Обстановка у Мамми была самая обычная — на голом полу, гладком и упругом, множество мягких банкеток около фута высотой и футов четырех в диаметре — местных кроватей и стульев. Прочая мебель расположена на стенах, куда так удобно карабкаться по разным шестам и столбикам; растения там и сям, будто островки джунглей в комнате — очаровательно, удобно, как корсет.
Через ряд параболических арок мы вышли на балкон. Перил на нем не было, а расстояние до нижней террасы футов 75. Я отступил и снова пожалел, что у Оскара нет окошка под подбородком. Чибис подошла к краю, взялась за тонкую колонну и глянула вниз. В ярком уличном свете ее «шлем» выглядел мерцающей сферой.
— Иди посмотри!
— И сломай шею? Может, ты меня столкнешь.
— Кто-то боится высоты?
— Я, если не вижу, что под ногами.
— Господи, да возьми меня за руку и держись за столбик.
Она подвела меня к краю, и я заглянул вниз.
Это был город в джунглях. Густая темная зелень, такая спутанная, что невозможно было отличить деревья от лиан и кустов, расстилалась кругом. Над ней возвышались здания, такие, в котором мы находились, и еще большие. Дорог не было видно; все дороги располагались под землей. В небе порхали летуны на чем-то вроде одноместных вертолетиков, выглядящих легче ковра-самолета. Они взлетали, как птицы, и опускались на такие же, как наш, балкончики.
