Salvatio. В рассветной мгле - Ильин Юрий Николаевич

— Крумм, — окликнула его Бержер. Взгляд остался остекленелым.

Прикоснувшись к его коже, Сесиль убедилась, что та совершенно холодна.

Бержер выбежала в коридор, призывая на помощь. Но ответом были лишь безучастный гул труб и гудение немногочисленных ламп.

В дальнем конце коридора — раскрытая дверь, из которой льется свет. Бержер решительно направилась туда. Короткий освещенный участок, долгая тень, опять работающая лампа, снова тень, и наконец ослепительно белое помещение. Медсестра спит, лежа на столе, положив голову на скрещенные руки. Рядом опрокинутая алюминиевая кружка. Запах не оставляет сомнений в том, что именно в нее было налито.

Бержер со всей силы шарахнула ладонью по столу. Медсестра проснулась и разразилась было руганью, но ответом была жестокая оплеуха, которая вмиг разогнала хмельную пелену.

— За мной, живо, — тихо приказывает Бержер. Взгляд ее настолько страшен, что проспиртованная ведьма послушно вскакивает и семенит следом. В дверях палаты Бержер указывает на койку Крумма.

— Вы проспали пациента.

— А, что?.. Ах, жмур? Ну, что поделать, бывает, что и жмур, — бормочет старуха, водя фонариком над глазами Крумма. — Все, тут уже ничего не поделаешь.

— Вы за это ответите.

— А я-то тут при чем? Вовсе я тут ни при чем, ну помер и помер… И… И драться незачем!

Потом появляется врач и, пожимая плечами, повторяет то же, что сказала медсестра. Крумм мертв. Его тело застегивают в пластиковый мешок и увозят.

Не в силах более заснуть, Сесиль Бержер до рассвета бродит по бесконечным больничным лестницам и коридорам. Оглядывает ряды труб и кабелей, темные пятна на осыпающихся потолках, считает ступени и бетонные плиты на полу и прислушивается к пугающе потусторонним звукам, коими спертый больничный воздух пропитался до насыщения…

30 апреля, 4:39. Северо-западная окраина Метрополиса

Виктор включил фонарь, повел им из стороны в сторону и выключил. В ответ из густой мглы раздался короткий приглушенный свист.

На углу полуразрушенного здания, выходящего на набережную, собралась небольшая группа людей. Их лица скрывали шарфы или респираторы, а одежда явно свидетельствовала о готовности к быстрому и продолжительному бегу. За плечами у всех — рюкзаки и смотанные веревки.

— Я вас приветствую, коллеги, — произнес Виктор.

— Добро пожаловать, Вагант, — бархатистым басом ответил один из собравшихся и сразу же обратился к другому: — Мы ждем кого-нибудь еще?

— Через пару минут должен прибыть Сарацин, — прогудел в ответ голос из-под респиратора.

Из тумана бесшумным филином возник еще один буклегер: означенный Сарацин — низкорослый и широкоплечий.

— Прометей просил передать вам свой привет и засвидетельствовать глубочайшее почтение, — раздался голос новоприбывшего. Он говорил с чуть заметным азиатским акцентом. Этим и объяснялось его прозвище.

— Он также просил передать, чтобы вы не подвергали себя излишнему риску.

— Как обычно, — отозвался хриплый голос, исходивший от самого крупного из собравшихся. Велиал. Бывший байкер, армейский взрывотехник и, по его собственным словам, убежденный кроулианец, Велиал имел весьма устрашающую наружность. При этом мало кто в Метрополисе лучше него разбирался в философско-религиозной литературе. Да и в технической тоже…

Сарацин, знаток документалистики. Оберон, филолог-медиевист. Золтан, специалист по фольклору юго-восточной Европы, и гаэлист Кернун. И Навсикая, собирательница песен на нескольких языках. Виктор не мог вспомнить ни одной операции, в которой эта молчаливая женщина не принимала бы участия.

Успешный бизнес требует определенной доли нахальства, даже наглости. Экспедицию на северо-западную окраину города, к тоннелям, по которым в Метрополис подавалась вода реки Арлун, трудно было назвать иначе как проявлением наглости в крайней степени: в трех сотнях метров отсюда располагался сторожевой пост — с прожекторами и пулеметной вышкой, а патрули проходили каждые пятнадцать минут.

Впрочем, нынешняя операция была из ряда вон: как правило, отправители снабжали брикеты с книгами растворимыми грузами; течение протаскивало посылки мимо патрулируемой зоны под поверхностью воды, а дальше их вылавливали уже в Пустоши… Но в этот раз пришло известие, что грузов не будет: запасы сахара у отправителей исчерпались.

Оберон посмотрел на часы.

— Четыре минуты до патруля.

— Сколько их там? — спросил Сарацин.

— В тепловизор Альва последний раз разглядела четверых, — ответил Кернун.

— У них ведь тоже тепловизоры, небось? — спросил Золтан.

— У них терагерцовые гибриды, — ответил Белиал. — Хотя не факт, что рабочие.

Что-то пискнуло. Оберон крутанул ручку на рации, висевшей на груди.

— Да, дорогая.

— Вы там все в сборе? — раздался женский голос. Жена Оберона Альва обыкновенно оставалась в дозоре. — Патрульные перешли мост и идут по внутренней стороне, через пару минут будут проходить мимо вас.

— Принято, — отозвался Оберон.

— Думаю, есть смысл убраться, хотя бы за ту стену, — подал голос Виктор.

— И то верно, — ответил Оберон. — А как они пройдут, так выдвигаемся.

Прошло, казалось, не две минуты, а все двадцать, прежде чем объявились недруги. Высунувшись из-за угла, Виктор видел, как в дыму шарили по сторонам лучи фонарей, слышал топот. Патрульные переговаривались, но разобрать слов он не смог. Всё, они на безопасном расстоянии.

— Путь свободен, — тихо сказал Виктор остальным.

— Велиал, как действуем? — спросил Оберон.

— Все просто. В четырехстах метрах отсюда сейчас будет очень шумно и ярко. Ничего особенного, просто ящик просроченных фейерверков и свеча зажигания. Все осы слетятся туда. Потом, скорее всего, поймут, что их надурили, и отправятся инспектировать самую подозрительную точку. У нас будет восемь, максимум десять минут на то, чтобы выудить все, что сможем, и добежать до здания, где сидит Альва. Оттуда тоннелями до Мирлэ. На станции переберем добычу и разойдемся.

— Годится. Дорогая, ты все слышала? — спросил Оберон у рации.

— Да. Жду распоряжений.

— Ну, да будет ночь к нам благосклонна.

У самого тоннеля Велиал сделал знак остановиться, достал что-то из кармана и сдавил в кулаке. Сзади гулко ухнуло, потом засверкало и застрекотало. Мрачный силуэт Белиала оказался окружен золотистым нимбом.

Сторожевой пост вспыхнул двумя лучами прожекторов, оба уперлись в загоревшиеся руины. Затем один из лучей начал медленно обшаривать окрестности.

— Вперед, — скомандовал Оберон.

…Широченный тоннель заканчивался стеной из неровного камня с тремя исполинскими зарешеченными отверстиями, расположенными треугольником. Из них с оглушительным ревом вырывалась речная вода, заполняя глубокий желоб посередине. Шум стоял такой, что, казалось, проще было общаться знаками, нежели пытаться перекричать поток.

На часах было без одной минуты пять. Минут десять назад неведомые друзья с той стороны сбросили в воду плотно укутанные в целлофан посылки. Завтра вечером на противоположном краю города такие же брикеты, но уже с другим содержанием, отправятся за пределы города. На той стороне хотя бы патрулей нет.

— Вот они! — крикнул Виктор, увидев, как из прутьев решеток один за другим начали выпадать белые свертки.

— Точно по расписанию, — отозвался Оберон.

Буклегеры торопливо размотали веревки с крючьями и сетками на концах и начали швырять их в воду, стараясь выловить все, до чего удавалось дотянуться. Вытащенные из воды брикеты Сарацин обтирал и распихивал по рюкзакам.

Кернун с первого раза промахнулся сеткой мимо проплывавшего брикета и бросился бегом к выходу из тоннеля — наперегонки с течением.

— Пойма… А-а-а! — раздалось из тумана, и в следующий миг донесся едва различимый сквозь гул воды всплеск.

Чертыхнувшись, Навсикая бросилась на выручку. Белиал поспешил следом. И тотчас же из рации на груди Оберона донеслось: «Уходите оттуда! Живо!»