Старый грубый крест (сборник) - Биссон Терри

Это был намёк мне. Я протянула Карлу бумажный стаканчик, и он кончиками пальцев побрызгал водой на штакетник, словно священник, дающий благословение. Листья деревьев заблестели и казались мокрыми.

— Мы называем их Бессмертными, — снова с гордостью повторил Карл.

— А как насчёт птиц?

— Птиц?

— Я где-то читал, что птицы сбиваются с толку и пытаются приземлиться на ветки или что-то такое, — сказал менеджер. — Я забыл что именно.

— А как давно вы в последний раз видели птиц? — со смешком, но в то же время печально произнёс Карл.

Среду мы выделили для обслуживания шедевра Карла — Дубовой рощи в Принстонском университете. Это были не айлантовые дубы или композитные красные «леса»; это были полноразмерные белые дубы из цельной древесины, которые росли не из горшков, а прямо из земли» — коллоидного резервуара типа эколовушки площадью 0,09 акра, насыщенного раствором «Арборпризинамина Плюс» с высоким содержанием электролитов, с самым эффективным из всех когда-либо разработанных (и дорогим) внутренним поливом и стабилизатором рощи. Грунтовый коллоид был настолько прочным, что деревья, высотой в целых сорок четыре фута, стояли без тросов. Они были великолепны. Всего в роще было семь дубов, всего на два меньше, чем в государственном лесу в Уиндхеме. Принстон был единственным частным учебным заведением в Нью-Джерси, которое могло позволить себе так много органических деревьев.

Но что-то пошло не так. Ни на одном из них не было ни листика.

— Код Семь, Гейл, — сказал Карл с оттенком паники в голосе. Я заковыляла вверх по склону так быстро, как только могла, и проверила чаны под зданием Гуманитарных наук, но они были почти полны, и раствор был правильным, поэтому я оставила чаны без изменения. Деревья не похожи на траву; не было никакого смысла увеличивать давление внутреннего насоса.

Карл просигналил, я вернулась в грузовик, и мы поехали искать декана Факультета. Его не было в его кабинете. Мы нашли его в Зале знаний, он наблюдал, как команда из округа Бакс проводит сканирование плюща на северной стене. Плющ был ещё не совсем мёртв; я слышала его слабые коричневые стоны, когда программное обеспечение сканировало и воспроизводило каждый умирающий усик, заменяя его ярким зелёным изображением. Затем старый материал был снесён с помощью длинных настенных грабель и упакован в мешки. У меня начала болеть голова.

— Я только что из рощи, — требовательно сказал Карл. — Как давно дубы сбросили листья? Почему никто мне не позвонил?

— Я полагал, что они были автоматическими, — сказал декан факультета почвоведения. — Кроме того, вас никто не винит.

Изображение-плющ шёл в комплекте с бабочками, неустанно парящими в воздухе.

— Дело не в том, кто виноват, — сказал Карл. Он включил передачу, декан его сильно раздражал. — Запрыгивай, Гейл, — велел он. — Давай вернёмся в рощу. Я думаю, у нас здесь Код Семь. Пришло время для Топтуна.

Топтун представляет собой индукционную катушку с бензиновым двигателем размером с «саламандру», которую мы использовали для обогрева теплицы в холодные зимы. Пока Карл заводил его, я вытащила два троса, прикреплённых к нему, из кузова грузовика и начала тащить их к деревьям; они становились всё тяжелее по мере того, как становились длиннее.

— У нас нет целого дня в запасе! — закричал Карл. Я прикрепила красный кабель к низкой ветке на самом дальнем дереве, а чёрный — к стальному стержню, вбитому в землю-коллоид. Потом вернулась в грузовик.

Декан подъехал на своём трёхколёсном велосипеде как раз в тот момент, когда Карл нажал на выключатель. Несколько учеников, спешащих на занятия, остановились и озадаченно огляделись, когда ток прошёл сквозь тротуар под ними. Карл ударил ещё дважды. Я видела, как трепещут самые верхние ветви деревьев, но почти ничего не ощущала ни в них, ни далеко внизу, там где корни деревьев свернулись в клубок в тёмном и безмолвном страдании.

— Это должно их пробудить! — весело крикнул декан.

Карл проигнорировал его. Он был в роще, стоял на коленях у подножия одного из дубов и жестом пригласил меня подойти. — Смотри, росток, — прошептал он, проводя кончиками пальцев по четырём крошечным травинкам овсяницы. — Я не видел такого уже много лет.

Я ощутила его кончиками пальцев, невероятно нежную зелёную филигрань, нетерпеливо и бесстыдно живую. Он питался питательными веществами, которые должны были поступать к корням деревьев, но которые почему-то потеряли волю к жизни.

— Прости, что накричал на тебя, Гейл, — сказал Карл, отряхивая свои колени, когда мы встали; он неловко наклонился и отряхнул мои тоже. — Не знаю, что на меня нашло.

И это было правдой: он впервые накричал на меня с тех пор, как я нашла убежище в его питомнике шесть вёсен назад.

Карл сказал декану, что завтра мы проверим дубовую рощу, и мы ушли. Но мы оба знали, что электрошок был слишком слабым, слишком запоздалым. На обратном пути в питомник Карл вообще не говорил о своих любимых дубах. Вместо этого он заговорил о ростке.

— Помнишь, когда трава просто росла, Гейл? — спросил он. — Она было повсюду. Не нужно было её кормить, или просто подкармливать, или сажать, или что-то ещё. Дети зарабатывали на ней деньги. Чёрт возьми, её было не остановить! Она росла на обочинах дорог, росла между полос, росла сквозь трещины в тротуаре. И деревья тоже. Деревья росли дикими. Оставь поле в покое, и через несколько лет оно превратится в лес. Жизнь витала в воздухе, словно дикие дрожжи; весь этот чёртов мир был похож на хлеб на закваске. Помнишь, Гейл? Старые добрые времена.

Я кивнула и отвела взгляд, но не раньше, чем непрошеные слёзы жалости к себе навернулись мне на глаза. Как я могла забыть старые добрые времена?

К полудню в среду Барберы так и не позвонили, поэтому мы заскочили к ним по дороге на ланч. Зловещий коричневый край всё ещё был на месте, но трава, ближе к центру лужайки, была зеленее, ярче, местами выглядела почти лихорадочно.

— По крайней мере, она всё ещё жива, — сказал Карл, но немного неуверенно. Я пожала плечами. Я чувствовала себя не очень хорошо.

— Такая девушка мне не подходит, — сказал лорд Байрон за обедом. Мне пришлось найти стул, потому что я не могла балансировать на табурете у стойки.

— С ней всё будет в порядке, — сказал Карл. После сочувствия оптимизм — его лучшее качество. — А я буду как обычно.

Карл провёл вторую половину дня за книгами, пока я дремала на раскладушке в служебном конце питомника.

— То, что я теряю на растениях, я компенсирую на киберах, — сказал он. — Я единственный садовод в штате, который всё ещё занимается выращиванием органики, но ты это знаешь. Забавно, как всё это уравновешивается, Гейл. Сначала я зарабатывал деньги, травя или подстригая траву; затем я зарабатываю больше, пытаясь сохранить её живой. Когда всё пройдёт, в Гринлауне будет целое состояние. Типа крась всё заново каждую весну. То же самое и с деревьями. Сначала их продавили. А потом — техническое обслуживание, жизнеобеспечение. Теперь же — электрика. Чёрт, я не знаю, на что я жалуюсь, Гейл. Я зарабатываю больше денег, чем когда-либо, но почему-то не могу избавиться от ощущения, что я выхожу из бизнеса…

Он говорил и говорил весь день, пока я ворочалась с боку на бок, пытаясь заснуть.

В четверг утром мы подъехали к университету с нарастающим чувством страха. Я знала это с самого начала; Карл понял это, как только подъехал к деревьям и заглушил двигатель. Мне даже не нужно было вылезать из грузовика, чтобы ощутить тишину подошвами ног. В дубовой роще не было никакой жизни. Гордость и радость Карла была мертва навсегда.