Тепла хватит на всех 3 (СИ) - Котов Сергей

— Ну? Что думаешь? — спросил Сергеич после долгой паузы.

— Странно. Очень, — честно признался я. — Фокус внимания на деталях. Никакой информации о состоянии, о связи, о задании и приоритетах. А что с зондами? Была какая-то внешняя картинка?

— Нет. Так далеко наши старые зонды не забирались, а новые, с «Росы», он выпустить не успел.

— Кстати, почему «Роса»? А не «Север-2»? — спросил я.

— Мы с самого начала решили делать отдельные серии, под каждого члена отряда, — ответил Сергеич.

— Но зачем?

— Подумай, — сказал он.

До меня не сразу дошло, что я мог вернуться вовсе не первым.

— Ясно, — кивнул я. — Кстати, вы ему какие-то указания давали? После докладов? Что-то не вижу здесь.

— Нет, — ответил Сергеич. — Не давали. Ответное сообщение просто не успело дойти. Там не очень удачная конфигурация ретрансляторов была.

— А после? Посылали зонды?

— Да, — кивнул руководитель. — Можешь посмотреть материалы. Кое-что из его докладов подтвердилось: мы нашли эту ферму. В целом всё соответствует описанию. Но никаких следов Максима обнаружить не удалось.

— Тут два варианта: либо таким образом он хотел нам что-то сообщить, предполагая, что канал прослушивается. Либо мы общались не с ним, — сказал я, почесав подбородок.

— Мы тоже так думали. Но есть и третий вариант. Максим мог, скажем так, получить некоторые повреждения во время перелёта. На той стороне. Понимаешь, о чем я?

«Север — 2»

Старт, как и в первый раз, был секретным. По тем же причинам.

Сергеич даже предупредил меня, что на случай неудачи, заготовлена инсценировка моей гибели якобы во время испытательного полёта в окрестностях Юпитера.

Я знал, что мой новый корабль огромный, но одно дело знать и совсем другое — увидеть своими глазами. Он стоял в половодье огней величественной и неподвижной громадиной. Солнце едва успело нырнуть за горизонт, но уже разгоралась новая заря — ночь длилась всего лишь полчаса. Вот-вот искусственное освещение снова погаснет.

Казалось, что громадный «бублик» жилого отсека парил в воздухе, в нескольких метрах над скальной поверхностью. И лишь приглядевшись можно было увидеть широкие чёрные опоры. Внутри «бублика» находился энергетический отсек, ребристая семигранная призма, с термоядерным реактором, ионными движками и баком с пропеллентом. Я знал, что в крейсерском положении этот отсек смещался назад, чтобы мощнейшие магнитные поля не создавали опасность для обитаемой зоны.

Гравитационный отражатель находился на вершине высокой и ажурной башни, в носу корабля. Он был похож на широко раскрывшуюся розу, в самом центре которой вдруг вырос длинный блестящий шип. Этот шип представлял собой тот самый синтезатор глюонной плазмы, о котором говорил Сергеич. В случае, если плотность газа или микрообъектов во время полёта превысит критический уровень, а электромагнитные и гравитационные отражатели перестанут справляться — система автоматически его активирует. Весь корабль в этом случае окутается сверхплотным облаком глюонов, способных замедлить даже нейтрино.

«Север-2» умел «собирать» пропеллент из межзвездного газа с помощью многокилометровой электромагнитной воронки. И даже разгоняться до околосветовых скоростей. По крайней мере, теоретически — никто в этом режиме подобные системы ещё не испытывал.

Разумеется, летать к звёздам «по старинке», на релятивистских скоростях никто не собирался. Но такая возможность могла быть полезна для манёвров внутри систем, исследования нескольких планет за одно посещение.

Ресурсов первого «Севера» хватало только на то, чтобы долететь из точки Лагранжа планеты старта до аналогичного места в другой звёздной системе. А «Север-2» при желании мог заняться планетарными исследованиями. Что было очень полезно по крайней мере в нескольких уже открытых системах.

— Вася, отключи, пожалуйста, все сенсоры, — вдруг стоял Сергеич, не поворачиваясь ко мне.

Мы стояли с ним вдвоём, за оградой стартовой площадки. Справа от нас, всего в десяти метрах, был обрыв, ведущий вниз, в долину речки. В сумерках короткой ночи это место, казалось бы, жутковатым, если бы не огромный техногенный объект рядом.

«Что ж, начальник хочет поговорить наедине, — мысленно сказал Вася. — Оставляю вас, не скучай!»

«А что, ты так реально можешь?» — удивлённо спросил я. Но ответа не последовало.

— Здесь нас никто не услышит, — уверенно сказал руководитель. — Самое время поговорить о действительно важном.

— Хорошо, — осторожно ответил я. — Давай поговорим.

Вчера, во время инструктажа по О-деа, мы снова незаметно перешли на «ты».

— Скажи, чего ты больше всего боишься? — спросил Сергеич. Потом повернулся ко мне. В свете далёких прожекторов на стартовой площадке сверкнули стёкла его очков.

Сначала я хотел автоматически ответить, что не боюсь ничего. И это было бы почти правдой. Тем более, что свой не так давно приобретённый страх я почти преодолел. Благодаря Лаймиэ.

— Я боюсь холода, — сказал я.

— Верно. Этим ты мне и понравился, — вздохнул Сергеич.

Он поправил очки и посмотрел налево. Потом сделал пару шагов в сторону обрыва. Я последовал за ним.

— Как ты себе представляешь холод? Что это такое? — продолжал он.

Я поморщился. Вроде не так давно проходил собеседование с психотерапевтом, и вот опять… но потом я сообразил, что Сергеич вовсе не про психологию. И даже не про меня.

— Жизнь — это движение, — ответил я. — Холод — это воплощение абсолютной смерти.

— Но разве огонь, полное разрушение от избытка энергии — это не то же самое?

— Разрушение рождает хаос, — ответил я. — А хаос — это надежда. Когда есть движение, оно будет упорядочено, так или иначе. Возникнет что-то новое. А при абсолютном нуле, если энергии нет вообще — не возникнет ничего. Только холодные ледяные скульптуры.

— Но ведь их структура сохранится. Не будет ни желаний, ни страданий, — продолжал Сергеич.

Я ухмыльнулся.

— Теперь мы заговорили про буддизм? — спросил я. — Что лучше — бесконечное перерождение или застывшая жизнь?

— Нет, мы заговорили о сути. Что такое вообще жизнь. И смерть, — улыбнулся в ответ руководитель. — Ты только что сказал, что жизнь — это процесс. Продолженный во времени. Застывшее время, лишённое энергии — это абсолютный холод. Оно может хранить информацию любой сложности, но там не будет нас. Потому что мы — это не физические тела, и даже не информация, которая их содержит. Мы — это процесс. Ты согласен?

— Пожалуй, — кивнул я.

— В каждый отдельный момент времени мы — мертвы. Если бы время можно было остановить, это была бы чистая смерть, — продолжал Сергеич, сделав ещё пару шагов по направлению к обрыву. — Мы приближаемся к пониманию того, что такое время Женя.

— Разве это не хорошо? — осторожно спросил я.

— Сложно сказать… мы на пороге нашего уютного и привычного мира. Мы всё ещё разглядываем тени на стенах нашей пещеры, но уже вот-вот увидим того, кто их отбрасывает. И это знание может оказаться пугающим, — сказал он.

— Ты считаешь, что за нами наблюдают, — сообразил я.

— Не сомневаюсь в этом, — ответил Сергеич. — С тех пор, как мы открыли путь наружу, за нами следят.

— Лэм? — спросил я.

— Лэм? — переспросил Сергеич, будто бы в лёгкой растерянности. — Боюсь, что не только он, Женя… мне кажется, что он — это что-то вроде нашего дальнего родственника, который в целом настроен к нам дружелюбно. Но во всей этой ситуации есть и другие игроки, ни мотивов, ни возможностей которых мы не знаем. И вот это мой самый большой страх, Женя. Окончательно перестать понимать происходящее.

— Мой двойник на Нарайе? — спросил я. — И его боевой модуль?

— Да. Прежде всего, — кивнул Сергеич. — Скажи, какие у тебя есть гипотезы?

— Ну, во-первых, это всё-таки могу быть я сам. Значит, мы имеем дело с временной петлёй, — ответил я. — Во-вторых, это может быть пришелец из другой браны. Ну и в-третьих — кто-то мог использовать нас и наши наработки для вмешательства в ситуацию с трийанами и людьми для маскировки. Чтобы потом, например, обвинить нас.