Salvatio. В рассветной мгле - Ильин Юрий Николаевич

Антон резко отвернулся к окну.

— Задай себе тогда еще один вопрос: а не совершал ли ты сам в своей жизни чего-то такого, что никаким раскаянием не смыть?.. Что произошло 15 лет назад, я знаю, — Антон опустил голову.

— Знаю и то, что только по ночам, на пустых улицах, когда от дыма едва видны фонари и нечем дышать, ты чувствуешь себя на своем месте, — продолжил Виктор. — И все, что происходит сейчас, принимаешь как должное. И ведь все, вплоть до мельчайших деталей, сбылось, верно?

— Что?.. — Антон медленно повернулся.

— Это ты написал? — спросил Виктор, перегоняя по полу оранжевую книжку к ногам Антона. Тот поднял ее, раскрыл и в глубочайшем изумлении поднял глаза на Виктора.

— Откуда она у тебя?

— Да какая разница откуда. Это — твое?

Повисла невыносимо длинная пауза. Виктор понял, что сидит, ссутулившись и сцепив руки с такой силой, что костяшки стали совсем белыми. Антон, качая головой, перелистывал страницы.

— Это твое? — повторил вопрос Виктор.

— Да, — глухо ответил Актон.

— И действительно написано и издано 14 лет назад.

— Да.

— Ну что ж… Так вот ты какая, поворотная точка. Не ожидал, — пробормотал Виктор, откидываясь на спинку. — Ну не глупый ли сюжет, а? Второй день работаю почтальоном из прошлого…

— Так откуда она у тебя?.. — снова спросил Антон.

— Важно не то, откуда она у меня, а что там внутри. Вот, позволю себе процитировать по памяти…

— Не надо! — резко перебил Антон. — Не надо…

— Как бы там ни было, то, что ты написал пятнадцать лет назад, вопреки всякому здравому смыслу точно описывает события, которые тогда еще не произошли. И вот теперь я пытаюсь понять одну вещь: где заканчивается прорицатель и начинается автор сценария?

— Не понимаю!

— Или не хочешь понимать?

— Что ты хочешь сказать?

— Ответ ты знаешь. Произнеси его вслух сам.

— Ты что, хочешь сказать, что это всё… — растерянно пробормотал Антон, — я соз… Да ну к черту, что за ересь! — воскликнул он.

Наталия подошла к подоконнику, раскрыла книгу. На ее нахмуренном лице медленно начало проступать мрачное изумление.

— Посмотри в окно, — ответил Виктор. — Видишь, окна светятся? И за ними, и за темными тоже — такие же, как ты. Как я. Как твоя сестра. Люди. Дети вчерашнего дня. Со всей их заброшенностью чуть не с утробы, с беспомощностью, впитанной с молочной смесью вместо материи ского молока, — нашим матерям так не хотелось портить себе грудь. С прошлыми кошмарами еще почище твоих, с вечным страхом, который уже никто не сознаёт, потому что мы забыли, что бывает иначе… С чувством вины — за что бы то ии было… Ты ведь знаешь, что такое эгрегор?

Антон угрюмо кивнул.

— А вы знаете? — спросил Виктор у Наталии.

— Нет. И что это?

— Если попроще, то эгрегор — это дух вещей. Дух времени. Дух идей. Сумма и квинтэссенция всех помыслов, чаяний, страстей и устремлений множества людей, которая обращается в сущность со своей собственной волей. И чем более свирепые страсти его порождают, тем сильнее эгрегор жаждет поработить умы и души людей — как можно большего их числа. Самые могущественные такие сущности превращаются в то, что гностики в древности называли архонтами, духами-мироправителями. Стражами судьбы.

И если тебе и есть в чем себя всерьез обвинить, так это не в том, что ты сжег родной дом. Как мы теперь знаем, ты этого и не делал. А в том, что ты породил и выкормил чудовище. Не в одиночку, конечно. В этом поучаствовали все те, кому в жизни очень захотелось пострадать. Неважно, почему и для чего, — из-за того, что поверили, будто страдания сами по себе делают человека лучше и возвышают над остальными. Или потому, что боялись не быть несчастными, чтобы не расплачиваться потом за это.

Неважно. Вопрос в том, что да, породили чудовище, да, вскормили. И ты, да и я тоже, чего там… И миллионы других. Но вот эта книга, которую ты написал пятнадцать лет назад, и которую сейчас Наталия держит в руках, — это то, что у него заместо разума. Программа. Или, лучше сказать, операционная система. И да, согласно ей, они — правы.

Выражение лица Антона стало безучастным: невозможно было понять, о чем он думает, он весь как будто ушел в собственную тень, создав вокруг себя безвоздушное пространство. Но ненадолго.

— И что теперь? — спросил он почти что с деловой интонацией.

— Не знаю, — пожал плечами Виктор. — Не знаю. Но я давно понял: чтобы переписать прошлое, нужны всего лишь слова. И, может статься… Может статься, тебе достаточно будет совершить эдакое полумагическое действие — переписать хотя бы один свой стих с противоположным смыслом, — чтобы изменить собственную судьбу. А может, и не только собственную.

— Н-не понимаю…

— Я тоже, — Виктор крякнул. — Не знаю, откуда я все это взял, ну да ладно. Суть в том, что в мире взаимосвязано все. Взаимосвязано до такой степени, что от каждого из нас, от всех наших самых незначительных, казалось бы, слов и действий, быть может, даже мыслей, зависит все, что происходит в мире. Со всеми его обитателями. И каждый несет полную меру ответственности за это. Именно что полную, а не распыленную между всеми поровну. И, следовательно, каждый имеет полную возможность изменить все.

В это никто не верит, потому что… слишком непосильной кажется ноша. Но может быть, именно в этом смысл христианского постулата о Божьем образе и подобии… — Виктор прервался. Он говорил спокойно, но перед глазами у него как будто искрил надорванный провод, и дрожь с рук перекинулась уже на все тело.

— Кстати, — произнес он, глядя на Антона, сгорбившегося у стены рядом с окном, — если я не ошибаюсь, как раз сегодня годовщина того злосчастного пожара.

Антон медленно выпрямился.

— Я иду туда, — сказал он.

— Куда? — спросила Наталия.

— Домой, — ответил Антон.

— Я с тобой, — решительно ответила сестра.

— Пройдусь-ка и я с вами, — сказал, поднимаясь, Виктор. — Позаимствую? — добавил он, кивнув на обезболивающее. — А то путь неблизкий.

— Конечно, — ответил Антон, сгребая со стола блокнот и карандаш.

12 мая, 23:29. Kordo Konduktria

Спортивный зал среди работников Kordo особой популярностью не пользовался. Слишком велика была вероятность привлечь внимание надзирающих инстанций; стоило работнику вдруг начать заниматься в зале, и тотчас же до него принимались доискиваться, а с чего это он вдруг занялся физкультурой? А не испытывает ли проблем со здоровьем, выходящих за среднестатистические показатели? А не пройти ли ему внеочередной медосмотр за свой счет? А на кого это он так разозлился, чтобы так срывать гнев на ни в чем не повинном боксерском мешке?

Зал пустовал месяцами. Время от времени в нем проводились съемки агитматериалов: не пойми откуда привозили молодых людей обоих полов, лицом поздоровее и телами поспортивнее, они какое-то время со счастливым видом изображали перед камерами атлетические занятия и исчезали. Свет гас, щелкал замок. И снова снаряды, тренажеры, банкетки и скалодром покрывались слоем пыли в полной темноте.

Но в последние недели две зал регулярно стала навещать заместительница Бержер Элизе К. По каким-то своим причинам она нередко оставалась допоздна, иногда на всю ночь. Сегодня, похоже, Элизе вновь собралась ночевать. На часах — половина двенадцатого. Полчаса назад все входы и выходы заблокировались до шести утра.

По пустому помещению гулко разносилось звучное эхо ударов. Тяжелый боксерский мешок раскачивался туда-сюда, каждый раз встречая на обратном пути новую порцию тумаков.

Кулаки Элизе были обмотаны бинтами, местами уже порозовевшими: перчатками она пренебрегала, а кожа на костяшках, по-видимому, оказалась слишком тонкой.

Глядя через зазеркаленное стекло будки, Монктон невольно подумал, что она чрезвычайно привлекательна. Стройная, подтянутая, в белом спортивном костюме Элизе смотрелась чудо как хорошо. Женщины для Монктона давно уже были предметом исключительно эстетического интереса, не более. Да и красивых лиц в Нортэмперии становилось все меньше. Но какой бы красоткой Элизе ни была, в первую очередь она представляла серьезную угрозу его дальнейшему благополучию. Вдобавок, позволила себе глумиться над ним. Что ж, сама виновата.