Эпицентр - Филенко Евгений Иванович

«Заколдованное царство, — подумал Кратов — Водяного мы уже видели. А здесь только лешего недоставало. Да и есть он, наверное, только не прослышал покуда про нас»

Спины охотников маячили впереди Лягушколюди сноровисто лавировали, не касаясь стволов, уклоняясь от низко опустившихся либо надломленных веток — как опытные слаломисты. Тот, что нес на покатом плече кратовскую сумку, на бегу нагнулся и подхватил длинный узловатый сук. Взвесил в лапе и, удовлетворенный, приладил рядом с ношей.

Чуть поотставшему Кратову почудилось, что из-за дерева па мгновение выступила приземистая фигура на раскоряченных ногах. И тут же растаяла, слилась с черной корой, будто вошла в нее «Те, кто прячется в стволах». Слабое эхо чуждых, невразумительных эмоции коснулось его обостренных чувств. Нет, радушием явно и не пахло Кратов резко остановится и окликнул охотников. Вряд ли они понимали его слова, вряд ли могли верно истолковать интонацию. Охотники замерли, даже не завершив очередного шага, словно механизмы, которым вдруг перекрыли подачу энергии. Лишь головы слегка поворачивались, давая каждому из трех глаз свой сектор обзора Потом лягушколюди шарахнулись в разные стороны, и Кратов неожиданно для себя очутился в центре круговой оборонительной позиции.

Охотники намеревались защищать его Может быть, таков был приказ вождя Большой Дубины. Может быть, так издревле повелось, когда речь шла о жизни и благополучии доброго духа, что покровительствовал племени. Сколько Кратов мог припомнить из истории человечества и других цивилизации, за своих божков всегда и всюду дрались насмерть.

«Пора вызывать Чудо-Юдо, — подумал он, прижимая сумку с лингваром к груди, — За какие-то неполные сутки погибель угрожала мне чаще, чем за всю прежнюю биографию».

Они выскочили из-за каждого дерева, будто жили в них, прячась до поры, и там, в безопасности и недосягаемости, выслеживая добычу. Князек лягушиного племени назвал их «Те, Кто Прячется в Стволах». А лингвар натужно и, как выяснилось, невпопад опоэтизировал это обозначение, перекрестив их в «дриад». Дриадами здесь и не пахло, более всего эти твари напоминали сказочных чертей. Такие же верткие, поросшие жесткой пегой щетиной, с длинными проволочными хвостами, а на круглой глазастой и ротастой башке у каждого красовалась пара ощутимо острых рожек.

Их было не меньше двух десятков, и двигались они молниеносно.

Охотники взметнули свое дубье, и было страшно Ходить под удар этих корявых кусков тяжелого дерева. Но черти с балетным изяществом уворачивались, потому что существовали совершенно в ином темпе, нежели огромные и очень сильные, грозно разевавшие редкозубые рты, но безнадежно медлительные Уиссуафф.

Волна пятнистых тел накатила на них и разом схлынула. Обхватив лапами распоротый живот, у ног Кратова па парящую лесным теплом землю осел лягушкочеловек — тот самый, что спас его у омута, что нес на плече его сумку. Выпученные глаза быстро заволакивала смертная пелена. Тонкие губы неумело собрались в дудочку, и едва различимый свист сорвался с них. «Добрый дух, бодро гаркнул лингвар. — Не помог. Надо было помочь». Голова Земляного Человека уткнулась в ботинки Кратова.

Кольцо чертей неспешно смыкалось вокруг него, теперь беззащитного, и лишь особенный его облик пока удерживал их от новой атаки. Он чувствовал их замешательство пополам с охотничьим азартом. Но замешательство с каждым шагом улетучивалось, а азарт при виде легко доступной добычи нарастал…

Кратов поднял дубину одного из охотников.

Он проворонил-таки момент атаки, но сумел войти в нужный темп и даже чуть-чуть опередить его. Преодолевая вязкое сопротивление воздуха, Кратов нанес полукружный удар по головам нападавших, словно по частоколу. Он испытал мстительное злорадство при виде кубарем разлетающихся в стороны врагов. Быстро развернувшись на пятке к тем, что находились за его спиной, он вдруг обнаружил, что оказался один. Будто ворох палой листвы порскнул прочь от порыва ветра — и на поляне остались лишь изрезанные тела Земляных Людей… да еще Кратов-победитель, готовый драться за свою жизнь до последней капли крови. Жаждущий новой сшибки и люто разочарованный тем, что никто больше не хочет на него нападать.

— Ну! — рявкнул он — Куда же вы, соколики?!

Кто-то суетливо ворочался под деревом, тихонько попискивая и стараясь вжаться тщедушным телом в распяленные корни, в мох и грязь, лишь бы с глаз долой. Маленький поджарый чертик, жестоко изувеченный во время схватки.

«Добить!» — мелькнуло в мозгу пьяного от ярости Кратова.

Он шагнул на писк и шевеление.

Чертик воздел тощие лапки, будто моля о пощаде. Круглая серая головенка его была проломлена и вмята, уцелел лишь один рожок. Блестящие пуговичные глазки часто моргали, подрагивал утыканный жесткими усиками хоботок. «Да что же я… — замер в ужасе Кратов. — Спятил?! Помочь надо!» Он присел на корточки, чтобы получше рассмотреть рану.

И едва успел отпрянуть от жалящего удара в лицо.

— Дурень! — сердито воскликнул Кратов. — Я же спасти тебя хочу!

Но чертик уже затих, быстро коченея, на глазах теряя последние капли жизни своего жилистого тельца. Тонкие, словно стальная проволочка, пальчики разжались и выпустили на заляпанный кровью мох то самое жало, что едва не отплатило Кратову за его смерть.

Заточенный до стеклянного блеска каменный нож.

9

Итак, четыре предположительно разумных расы в течение суток, до сих пор не кончившихся. Расы между собой несовместимые. Одна вынуждена охотиться на другую, игнорируя все прочие, в то время как ее самое выслеживает третья.

Замкнутый биоценоз с экологическими нишами, что сплошь забиты разумными расами.

Это противоречило всему, что знал прежде Кратов о законах эволюции разума. Обычно из множества биологических видов в силу тех или иных обстоятельств стихийно выделялся один-единственный, которому разум был необходим, чтобы уцелеть в борьбе за существование. Так произошло на Земле. Так происходило по всей Галактике. Всюду и всегда. И уж этот вид начинал своей деятельностью подавлять прочих конкурентов на его место на вершине экологической пирамиды. Зачастую и уничтожать самым беспощадным образом, чтобы выжить самому. И так тоже было на Земле.

Но чтобы параллельно сосуществовали несколько равно разумных видов!

Быть может, это лишь произвольно сделанное сечение здешней экологической пирамиды… Но что же то да на ее вершине?

Кратов брел по лесу, волоча за собой сумку. Ему было тошно. Хотелось лечь и не вставать больше. К тому же он выпил почти всю воду и сжевал половину запаса концентратов. И хотя у скафандра все было в порядке с термоэлементами, предательский нервный озноб уже угнездился где-то между лопаток.

«Это мне одному не по зубам, — думал Кратов. — Надо ждать ксенологов. Сесть в теплой и светлой кают-компании, выпить горячего — самого горячего на этой планете! — кофе, и пораскинуть мозгами, что же мы можем сделать для этого ненормального мира. Нужно много горячего кофе и много ясных мозгов. Голова хорошо, а много — лучше. Много голов… с серьгами из граненых самоцветов в ушах…»

Похоже, от переутомления у него начинался бред.

… Лес был чужим, враждебным. Он не хотел принять пришельца за своего. Он даже не хлестал его ветками по лицу — брезговал, должно быть Только ветер стонал в голых кронах на громадной высоте…

— Не могу больше, — сказал Кратов этому чужому лесу и присел, навалившись спиной на черный, в вековых наплывах смолы ствол.

Глаза его закрылись.

… В голове кружились и вспыхивали картинки виденного, словно в волшебном фонаре. Гудели отходящие в покое мышцы, липкая слабость зарождалась где-то глубоко внутри, оттуда распространяясь по всему телу. «Не спать. — шевелилась приблудная мысль. — Вызвать Чу-до-Юдо… Чудушко, ау-у… Не отвечает: чересчур далеко, чтобы уловить мои квелые мысли. Тогда кликнем его по браслету… Поднес добрый молодец к побитой роже браслет, свистнул-гаркнул… и встал перед ним богатырский конь как вкопанный…» Но сил уже не оставалось, и рука, налитая проклятой слабостью, до лица не дошла.